К концу семестра из Комсомольского-на- Амуре Пединститута приехал преподаватель по общей биологии. Экспресс методом ему предстояло начитать нам курс такой сложной, но увлекательной науки как Дарвинизм. Преподаватель был новатором. Его первую лекцию – с показом слайдов и других наглядных пособий – сейчас можно было бы сравнить с презентацией. Это был сжатый, но насыщенный информацией экскурс в историю Земли и всего живого на ней. Остальные лекции такими яркими уже не получились.
В то время – в 60-х годах – Дарвинизм – эволюционное учение о происхождении и развитии жизни на Земле – преподавался нам как неопровержимая догма. Однако с тех пор, как Чарльз Дарвин в 1859 году издал свою книгу «Происхождение видов путем естественного отбора», разные аспекты его теории оспаривались даже среди передовых ученых-эволюционистов. Сегодня дискуссия ведется напряженнее, чем когда-либо прежде. Сам Ч. Дарвин отдавал себе отчет в недостаточности своей теории. Органическая эволюция – теория о том, что первые живые организмы развились из неживой материи. Затем, размножаясь, они, как принято считать, превращались в разные виды живых организмов и в результате произвели все формы жизни, когда-либо существовавшие на земле, включая людей. Свидетельства ископаемых остатков, геологическая летопись не давали во времена Дарвина и не дают до сих пор строго последовательной цепи медленно прогрессирующей эволюции. Некоторые примеры, употреблявшиеся раньше в защиту эволюции, теперь уже не могут рассматриваться, как таковые. Современная теория эволюции в трех критических областях оказывается несостоятельной. Палеонтологическая летопись обнаруживает скорее структуру эволюционных скачков, а не постепенные преобразования. Гены – мощный стабилизирующий механизм, главная задача которого заключается в предотвращении развития новых форм. Случайные, возникающие друг за другом мутации на молекулярном уровне не являются объяснением высокой организованности и растущей сложности живых организмов. «Если дарвинизм действительно является великим всеобъемлющим принципом биологии, то он заключает в себе необычайно большие области неведения. Он не объясняет некоторые из самых основных вопросов: как безжизненные химические вещества оживились, какие принципы лежат в основе «генетического кода, как гены определяют строение организмов». – Фрэнсис Хитчинг, эволюционист, автор книги «The Neck of the Girafе» (Шея жирафа), 1982, стр.12
Недавно, уже в 2008 году в одной из газет я увидела заметку следующего содержания: «Сенсационную теорию появления жизни на Земле выдвинули британские ученые. Ее основные положения опубликовала лондонская Daily Telegraph. Источником биологической жизни ученые считают уникальное место на дне Атлантического океана – «Потерянный город». Оно расположено в 3000 км от восточного берега Флориды на глубине 900м. Благодаря уникальным химико-биологическим и электро-температурным условиям в вулканических породах происходит синтез химических соединений и превращение новых структур в живую материю. Эти результаты были получены во время научной экспедиции в район «Потерянного города». И мне подумалось, что эти британские ученые еще априори, то есть до опыта, были и остаются эволюционистами, сторонниками идеи, которую когда-то выдвинул их гениальный соотечественник – Чарльз Дарвин, признававший одновременно и существование Творца Вселенной.
Учению Дарвина скоро исполнится 150 лет, и полемика вокруг него продолжается. Однако нас старались сделать убежденными дарвинистами. Нам и в голову не приходило сомневаться в том, к чему пришел великий английский ученый, совершив кругосветное плавание на корабле «Бигль» и собрав палеонтологические и другие материалы из разных точек земного шара. После курса лекций был экзамен, и преподаватель, выслушав мой ответ, сказал: «А Вы – молодец! Мне Ваш ответ больше всех понравился». И поставил пятерку.
122. На новом огороде
К середине мая подсыхала земля, подходило время сельхозработ. Огородами в новом жилом районе могли заниматься немногие, лишь настоящие энтузиасты этого дела, так как никаких специальных земельных участков здесь не было. А того, что имелось, было явно недостаточно для всех желающих. Дело в том, что эта новостройка своей дальней от шоссе стороной почти вплотную примыкала ко все той же привычной для нас железной дороге. В этом районе находилась товарно-погрузочная станция – «Хабаровск-2», отгороженная высоким забором от жилых домов. Параллельно железной дороге, в метрах 50-60-ти от нее над поверхностью земли пролегала широкая и массивная труба теплоэлектроцентрали. И вот эту-то узкую полоску земли – между железной дорогой и трубой – и начали стихийно обрабатывать первые жители улицы Трамвайной. И наш папа примерно в километре от дома нашел еще не освоенный участок, продолжив эту огородную полосу. На пониженных местах под трубой можно было пройти, сильно пригнувшись, и, шагая по тропинке, попасть в свои новые земельные владения. Прямо под трубой ТЭЦ протекал неширокий ручей, дававший воду для поливки огорода.
И опять главным работником был папа. Вооружившись вилами, лопатой, граблями, он – в брезентовых рукавицах, в сапогах – сам раскорчевал участок, оставив лишь один большой куст, в тени которого можно было присесть отдохнуть. Сам вскопал делянку, сделал гряды для мелких овощей и рядки для посадки картофеля, которому отведена была большая часть огорода. Мама тем временем сажала уже проращенные семена других овощей. – Садила мелочевку, – говорила она. То были: лук, укроп, редиска, свекла, морковь, горох, кукуруза и другое.
На большие работы – посадку, уборку картофеля мы выходили всей семьей в субботние или воскресные дни. Обычно папа предупреждал нас заранее, в какой день будем работать, и ничего другого на это время уже не намечалось. Папин призыв к коллективной работе исключал отказы. Я не помню случая, чтобы кого-то из нас четверых в такой день на участке не было. Надо и все!
Теперь подошло время сажать картофель. У папы всегда было все подготовлено: посадочный материал – чуть проращенные на свету клубни картофеля, самые крупные из которых разрезались на части; удобрение органическое; удобрение минеральное. На уже готовых рядках треугольной в сечении формы оставалось только тяпкой сделать лунки. Этим папа тоже занимался сам. Сам же в рабочих рукавицах разбрасывал органическое удобрение – в каждую лунку определенное количество. Кто-то из нас также в каждую лунку насыпал удобрение минеральное – понемногу, примерно столовую ложку. Затем с ведром картошки шел «главный сеятель», разбрасывая в лунки по одному, по два, по три клубня, в зависимости от их величины. И в завершение папа, проверяя – правильно ли все заложено, опять же сам тяпкой засыпал землей все лунки и подправлял рядки.
Как-то, много лет спустя, будучи на отдыхе, уже на Украине, я, к слову, однажды рассказала украинским женщинам о том, как мы семьей занимались посадкой картофеля. И они – завзятые огородницы, которых, казалось бы уже ничему учить не надо, заинтересованно слушали и уточняли детали этой работы.
Солнечно ли было в такой день, пасмурно – не играло роли. Главное, что наша «овощеводческая бригада» – наша семья – была в полном составе, работала споро и слаженно, понимая, что делаем нужное для себя дело. Я помню те весенние полевые запахи – горьковатого дыма от костра на чьем-то дальнем огороде, взрыхленной подсыхающей земли, новой, только появившейся зелени и свежего ветра, приносящего и уносящего с собой эти давно знакомые ароматы. Тогда я не задумывалась о том, что огород – не только подспорье на нашем домашнем хозяйстве, но и частица уклада нашей семьи, залог ее прочности и благополучия. Он был близко от дома, туда можно было прийти в любое удобное время, что и делали регулярно наши родители. Но когда наступал пик сезонных работ, мы – дети – были наготове. Наш сосед по огороду всегда работал один, рано, чуть ли не в семь часов утра, приходя на участок. И в назидание папа нам уже говорил, – надо приходить на огород не в семь утра, а всемером.
