К окончанию нашей работы в школе мы с классным руководителем провели в своем 7-ом классе давно запланированный вечер – с викториной, с играми, музыкой и танцами. То был подходящий момент хотя бы один раз прийти к детям нарядно одетой. На мне был новый голубой костюм и черно-белые туфли на высокой шпильке, которые мне прислала из Ленинграда моя подруга Кира. Наша переписка все еще продолжалась.
119. Домашние курьезы
Подошла весна. Мы снова в институте. На смотре художественной самодеятельности, который проходил обычно в конце марта, в этот раз оркестр баянов-аккордеонов не выступал. Наш руководитель – Г.Г. Рудаков нас покинул, найдя, наверное, другое, более выгодное в плане оплаты место работы. Свой сольный номер, тем не менее, я исполнила. Репетировала дома столько, сколько нужно было. Рядом жившие люди отнеслись к этому только одобрительно. Наша новая соседка – учительница по профессии – говорила, что она даже специально подходит ближе к смежной стене, чтобы послушать мою игру. Своего сына – ученика младших классов соседи вскоре определили в музыкальную школу обучаться игре на баяне. Кстати, на нашем же этаже жил еще молодой мужчина, хорошо игравший на гитаре. Работал он на заводе, а вечерами играл в эстрадном оркестре ресторана. Однако таким музыкальным оказался лишь третий этаж нашего подъезда.
Моим домашним мое музицирование не мешало вообще, никто никогда не прерывал меня. И брату заниматься, несмотря на тесноту, моя музыка не была помехой. Просто я уходила в другую комнату и все. Однажды случился курьез, закончившийся, правда, совсем не смешно. Привычно разместившись с аккордеоном в руках в большой комнате, я начала свои занятия. Родители были на работе, брат Володя что-то чинил в соседней комнате. Я уже разыгралась, исполнила трудный пассаж один раз, другой… Закончив свой ремонт, в этот момент с пассатижами в руках по комнате, где я сидела, проходил брат. Просто так подошел ко мне и, видя, что обе руки у меня заняты, шутки ради, этими пассатижами ухватил меня за нос. Несильно, как ему казалось. Но боль была жуткая! Громко вскрикнув и схватившись за нос, я залилась слезами и побежала в ванную делать примочки холодной водой. Перепугался и брат, засуетился рядом. Лишь постепенно боль утихла, а на носу осталась красная ссадина. С таким носом было неудобно выходить на люди. Моим подругам, увидевшим меня, я описала на словах весь этот эпизод. И позже, придя ко мне в гости и познакомившись с братом, одна из них первым делом его спросила: «Володя, ты зачем это ущипнул Ларису за нос?» Ответить брату было нечего.
Один раз наш папа оказался на «Больничном» и несколько дней оставался дома. Утром, когда все спешили, он, выполняя предписания врача, лежал в постели, читая газету. Я в это время, собираясь в институт, как обычно сновала по квартире, забегая то в ванную, то в свою комнату, то на кухню по несколько раз. А папа, прикрывшись газетой, оказывается, наблюдал и записывал «порядок» моих передвижений и время, уходившее на них. Он хронометрировал меня и вечером огласил результаты своих наблюдений. Цепь моих утренних маршрутов оказалась очень путанной, полнейший хаос. Впредь, вспоминая этот урок, я старалась делать свои сборы более продуманно, так как теряла на это время и часто опаздывала. Делая дела большие, попадалась, как мне казалось, на мелочах. Теперь-то я знаю, что быть точным – не мелочь, это – тоже искусство. У брата такой суеты не наблюдалось.
Вспоминаю один досадный момент. Вчетвером сидели мы на кухне за столом, обедали. У каждого свое место. Брат Володя всегда сидел справа от окна, спиной к газовой плите. Имел он привычку, сидя на табуретке, откидываться назад, приподнимая передние ножки табуретки. И таким образом слегка раскачивался – то вперед, то назад. Ему говорили: «Не ломай табурет», но время от времени он все-таки делал это. В тот раз на газовой плите стояла кастрюля с остывавшим сваренным киселем. Качнувшись по привычке, брат как-то коснулся спиной этой кастрюли, и она опрокинулась, окатив горячим киселем ему спину. Благо, все меры по устранению ожога мамой быстро были приняты, и ничего серьезного не случилось. С вредной привычкой – качаться на стуле – брату пришлось расстаться.
120. «Провал» в химлаборатории
До конца учебного года оставалось не так много времени. Нужно было подгонять текущие институтские дела и научную работу по биохимии – тоже. Для опытов чаще оставались лишь выходные дни. Один из воскресных дней я решила полностью посвятить экспериментам в химлаборатории. Сначала все шло по плану. Проверив установку, добавив куда следует компоненты и проследив, как хорошо они кипят, я отлучилась на время. Пошла на второй этаж в лекционную аудиторию, которая находилась как раз над нашими химкабинетами. – В чем было дело? – В том, что в этой аудитории стояло пианино, и, когда институт пустовал, я не упускала возможности поиграть на нем. Другого такого инструмента у меня тогда под рукой не было. А нравилось! Настолько, что на время забывала обо всем. Вот и в тот день увлеклась, заигралась, забыв, что этажом ниже у меня кипит.
Очнувшись, наконец, от унесших вдаль фортепьянных мелодий, я стремглав побежала на первый этаж к своим колбам. И что же? На выходе установки в колбе-приемнике жидкости уже не было, она выкипела. На дне стеклянного сосуда, поблескивая светло-желтыми кристаллами, тонким слоем подсыхало непонятное вещество, доселе нами не виденное.
От ужаса я впала в транс. – Загубила все, усилия не только собственные, но и общие с другими людьми. Результат почти целого года работы. – Что делать? – Повиниться перед преподавателем, рассказать все, как было. А потом переделать всю работу заново.
Назавтра увидев Любовь Алексеевну, я со слезами на глазах стала рассказывать ей о происшедшем. Преподавательница, мягко успокаивая меня, начала говорить о том, какие реактивы нужно заказать лаборантке для постановки нового эксперимента. Она старалась перевести этот разговор в другое – конструктивное – русло и всячески утешала меня. Так, разговаривая, мы зашли в лабораторию, приблизились к установке и злополучной колбе. И тут лицо преподавательницы просияло. – Так это же и есть наш готовый продукт – та самая соль аминокислоты, которую мы должны были получить!
Все дело в том, что, синтезируя новый продукт, мы не знали, в какой именно момент начнется кристаллизация, и лично я не знала, как будет выглядеть эта соль. Назойливая мысль оставить химический кружок уже гнездилась в моей голове, и все случившееся окончательно убедило меня в том, что в химики я не гожусь. Или, лучше сказать, в лаборатории мне было скучновато: слишком замкнутое пространство; скрытые химические процессы. Хотелось простора, воздуха, свежей зелени и цветов! Живая природа – моя лаборатория! И я решила тихо, но достойно «выйти из игры».
Выбрав удобный день, и тщательно подготовившись к работе, я запустила сразу две установки, имевшиеся в лаборатории. Более коротким путем, который прояснился в процессе предыдущего эксперимента, я синтезировала двойное количество столь дорого доставшегося желанного продукта. И этим снова удивила и преподавательницу, и Лиду – девушку, работавшую со мной в паре. На сей раз, сюрприз для них оказался еще более приятным, чем первый. – Значит можно проводить синтез более рациональным и быстрым способом?! Лишь после этого я объявила им, что научную работу по биохимии на этом прекращаю. Возражать никто не стал, и, тепло попрощавшись, мы расстались. А Лида Ж. завершила наши начинания и сделала доклад по биохимии на Конференции Научного студенческого общества, в котором я была упомянута как соисполнитель темы.
Таким вот методом исключения я определила, наконец, свое магистральное направление в химико-биологических науках.
Экзамен по Дарвинизму
