Нашими ближайшими соседями была семья Страмиловых: пожилая женщина – Евдокия Михай-ловна и ее сын – Алексей – молодой мужчина лет тридцати. Две старшие дочери Евдокии Михайловны со своими семьями жили отдельно. Алексей также работал на Базе, так что в рабочее время дома оставались я и соседка. И это тоже было удобно, так как за мной был какой-то присмотр. Я называла соседку бабушкой, родители часто – просто Михай-ловной. Была она спокойной, доброжелательной и тактичной, и жили мы дружно.
На своей половине двора соседи держали собаку по кличке Абрек. Абрек жил в будке, на привязи, был строг, но понятлив, и я с ним очень скоро подружилась. Свободно подходила к нему, гладила его и разговаривала с ним. Другие наши соседи имели отдельный вход с дальнего торца дома. Это была семья Нагорных. Дядя Толя, тетя Шура и двое их сыновей – Витя и Сережа, которые были младше меня. Дядя Толя был военным. В этой семье некоторое время назад произошла трагедия. Погиб от пожара их первый сын, оставленный ненадолго одним в квартире, где топилась печь. Случилось все неожиданно и быстро.
Хотя дом наш стоял на пригорке, окружала его сначала пологая терраса, занятая огородами, а затем шел спуск в овраг, к озеру, к Шалохманке. Дорога над озером выполняла роль дамбы и делила овраг поперек на две части. Стоячий водоем образо-вался только здесь, с нашей стороны. Другая же часть оврага уходила в еще необследованные нами дали. Над оврагом там тянулись все те же заграждения и также стояли вышки с часовыми. Днище дальнего оврага заболачивалось, и мы там почти не бывали, лишь слышали с той стороны многоголосый хор лягушек, особенно громко квакавших по вечерам.
С присущими нашему папе энтузиазмом и неутомимостью принялся он обрабатывать новый огород. Вместе с мамой на пологой его части посадили они огурцы и помидоры, а на идущих вдоль склона рядках – картошку, поверх которой садили еще и редиску. Ну а под нашим комнатным окном вскоре зазеленели кусты смородины и вишни войлочной, возле которой, спустя некоторое время, можно было полакомиться ярко-красными плодами, сидящими прямо на ветвях. Здесь же имелась грядка, засаженная горохом, а рядом росли кое-какие цветы, самыми красивыми из которых были гладиолусы. Все это дополнялось ажурной кулисой из вьющейся ипомеи с ярко-фиолетовыми грамафончиками цветков, скручи-вавшихся на ночь и раскрывавшихся по утрам. Вдоль стеблей этого вьюнка были натянуты веревочки, идущие от земли почти до подоконника. Все было ухожено, аккуратно и красиво. Иногда, правда, на огород покушались чужие куры. Охранять неприко-сновенность наших владений было моей задачей.
26. Ах, лето красное…
Успешно закончив второй класс, я опять поехала в уже знакомый лагерь. Как, наверное, и все дети, на природе я чувствовала себя свободной и как бы внутренне раскрепощенной. Нравились качели, «гигантские шаги», выходы на реку. Охотно участво-вала в художественной самодеятельности, пела, плясала. Бытовало некое негласное «разделение труда»: девочки – артисты, мальчики – футболисты. Но также, как и в первый раз, хотелось, чтобы поскорее приехали родители. И также, завидев их, стремглав, летела к ним навстречу и повисала у папы на шее.
А дома, помимо беготни и детских игр на воздухе, принимали мы с братом участие в общем семейном деле – поливали огород, когда дождей долго не было. Всей семьей летними вечерами выходили на приусадебный участок, и папа с мамой постепенно приучали нас к этой работе. Главным тружеником неизменно оставался папа. Неустанно, многократно спускался он к озеру, набирал полные ведра воды и поднимался наверх, а мы под маминым руководством поливали огурцы, помидоры, капусту, набирая воду из ведер небольшими баночками. Довольно скоро справлялись мы с поставленной задачей.
Нас с братом еще ожидали детские игры, мама уходила в дом готовить ужин, а папа, как водилось, сам доделывал всю нужную работу по хозяйству. Неярко светило солнце. На затихающий город опускались сумерки. Лишь паровозные гудки, да стук колес изредка нарушали тишину уходящего дня. А родители все хлопотали, находя себе то одну, то другую работу по дому. Полное самоотречение, служение семье, друг другу, детям! Такого образцового семьянина, труженика, как мой отец, не было больше во всей округе. Живущие рядом семьи военных огородничеством, если и занимались, то редко. Зарплата военнослужащих позволяла им обходиться без подсобного хозяйства. Трудно даже представить сейчас, чем были заняты мужчины-военные в свободное от работы время. Телевизоры, недавно появившиеся в то время, редко у кого были. А мой папа трудился, не покладая рук, – и на работе, и дома. И мама всегда работала – на производстве, как говорила она, в то время как офицерские жены заняты были лишь домашними делами и воспитанием детей.
Долгий жаркий летний день подходил к концу. Всей семьей садились мы за стол, ели горячий ужин, пили чай. Не помню случая, чтобы кто-то ел в одиночку. Всегда вместе. Так постепенно вырабатыва-лась система правил, согласованных действий на протяжении каждого прожитого дня. В итоге – порядок, удовлетворение, сознание правильности своих поступков, ощущения счастья в семейной жизни.
В разгар лета вдруг заболел корью мой пятилетний братик Володя. В детском саду, который он посещал, распространилась острая вирусная инфекция. Кровать брата была переставлена в большую комнату, и мне туда заходить не разрешали. Окно комнаты по народному обычаю мама завесила красной тканью. Врач выписал маме больничный лист. Выполняя наставления врача, она всеми силами стремилась выходить сына. Состояние братика было критическим. Болезнь сопровождалась поражением дыхательных путей, высокой температурой. Больной, в жару, маленький Володя, видя встревоженное мамино лицо и жалея маму, сказал ей вещие слова: «Не бойся, мама, я не умру». Думаю, что спасли брата не только лекарства, но и наша любовь, особенно мамина, ведь в душе женщины, как утверждает автор учения о духовном развитии, находится неиссякаемый источник любви. Любовь лечит детей лучше, чем лекарства.
Помню ту по особенному теплую и уютную атмосферу в доме, когда мама днями находилась с нами. Прибирала, готовила, хлопотала у постели сына. И пошить успевала: только что сшитый длинный до пола летний халат красиво облегал ее женственную фигуру.
Во время болезни пищу ребенка, не посещавшего детсад, можно было забирать домой, и мне неоднократно поручали приносить детсадовские обеды.
В отпуск, погостить у тети Наташи приехали Полина с Николаем. О времени их визитов в Хабаровск я узнаю сейчас по годам, проставленным под фотографиями в альбоме. Автором многих наших семейных фото был Николай, прекрасно освоивший фотодело. Конечно же молодая пара вскоре наведывалась и в село, к родителям Николая, где Коля фотографировал на заказ односельчан, и даже делал на этом, по современным понятиям, маленький бизнес, так как желающих сфотографироваться за небольшую плату было много. Проявка и печатанье фотоснимков производились обычно в условиях Хабаровской квартиры, у тети Наташи, где был водопровод. Бывая там в гостях, я видела, как промывались водой уже проявленные снимки, затем сушились на стекле в расправленном специальным катком виде. В завершение края уже сухих фотографий делали фигурными с помощью режущего устройства. Эту работу доверяли и мне, остальное трогать не разрешалось, и все-таки однажды я не утерпела. Непостижимым для моего детского ума был сам процесс проявки пленки, и, когда никого не оказалось поблизости, я чуть-чуть, на миг приоткрыла загадочный черный бачок с пленкой, наполненный раствором проявителя. Увидеть ничего не удалось, но пленка засветилась. Помню, как Николай потом громко ругался, не зная точно, по чьей вине был допущен брак в его работе. Подозрение пало на представительниц женского пола, любопытство которых, по мнению возмущенных мужчин, не знает предела. Сама я тогда сознаться в содеянном побоялась, к тому же не понимала, как один короткий миг мог испортить пленку.
