Мы же с папой пошли на «Базу», как принято тогда было называть Войсковую часть. Ничего особенного там не было. Помню, как читала стихи про Октябрь девочка – дочка одного майора. Кто-то спросил папу о случившемся, так как настроение у него было явно не праздничное. Он ответил, что умер его тесть.
Наступившая зима оказалась последней из зим, прожитых в доме на улице Лазо. Все также завывал ветер, и снегом заметало дорогу. Обычно до обеда я сидела дома одна. Брат посещал детский сад, мама с папой работали. Дверь комнаты закрывали на ключ. Занималась я разными делами: прибирала в комнате, делала устные уроки, письменные же задания выполнялись все также вечером под папиным контролем. Читала заданные на дом маленькие рассказы из родной речи или учила стихи, играла в куклы, рисовала. И часто пела, так, что соседка тетя Шура, занимавшаяся домашними делами и присмотром за маленьким внуком Сережей – сыном дочери Нины, все время меня слышала. Песен знала наизусть много. Тексты песен тогда часто печатали в главной Хабаровской газете «Тихоокеанская звезда». Мы вырезали эти стихи, и со временем их накопилось довольно много. Кроме того, по радио в определенное время шла такая передача «Запомните песню», слушая которую, можно было и записать слова и запомнить мелодию. Помню, как нравилась нам тогда песня «Не забывай» композитора И.О. Дунаевского. Одним словом, я не скучала. Потом на обеденный перерыв приходили родители, мы кушали, и меня отправляли в школу.
С этого года в параллельном классе – «А» появился один интересный мальчик, голубоглазый, темноволосый. Это была моя первая любовь, длившаяся все школьные годы, до самого выпускного класса. Чисто детская, платоническая. Я видела этого мальчика только на переменах, иногда по дороге в школу. Ни подойти к нему, ни заговорить я не смела – стеснялась, робела, боялась огласки. Лишь глазами и помыслами я могла выразить свое чувство. Все остальное было – Табу, и он, может быть, даже не знал моего имени. Но любовь, даже детская – это сила, которая преображает и улучшает человека. Когда любишь, стремишься стать лучше. И по-своему я к этому стремилась.
Наступил год 1954. Все сложнее становились письменные задания, все труднее были задачки по арифметике, в два, в три действия. И нужно было учиться находить узловой момент для их решения. А тут как раз в начальные классы нагрянула комиссия из РайОНО с проверкой. Наша учительница – Валентина Кузьминична, много лет отработавшая в школе, знала, как поступать в таком случае. Урок арифметики, подлежащий проверке, мы репетировали несколько раз, как театральную пьесу. И лучший математик Леня Кислецов, стоя с мелом у доски, объяснял ход решения задачи, которая была выбрана для показательного урока. Проверка прошла без осложнений, комиссия осталась довольна.
Во втором классе, единственный раз за все школьные годы до выпуска, мы сфотографировались классом. Нас 40 человек, девочек и мальчиков почти поровну. На «4» и «5» училась примерно четверть класса. Уже во втором классе к нам попали второгод-ники, число которых с каждым годом не убывало, и одновременно покидали класс другие дети. Уезжали в далекие города со своими семьями дети военнослужа-щих, кто-то переходил в другую школу, были и такие, кто оставался на второй год. Переформирование класса шло очень активно.
Жизнь нашего класса была привязана только к школе, лишь к учебному процессу. Внеклассные мероприятия появились значительно позже, когда мы стали постарше. Может быть, сыграло роль то, что учительница наша была в возрасте. Однообразно и скромно одетая женщина с грустноватым лицом. Жила она в маленькой комнатушке вдвоем со взрослой дочерью.
23. Новая квартира
Условия проживания нашей семьи – из четырех человек – тоже нельзя было признать удовлетворительными, даже для того времени. И мои родители, наверное, давно думали об этом и стояли в очереди на расширение жилищной площади. И вот к марту месяцу 1954 года такая возможность появилась. Причем папе на работе предложили два варианта. Можно было дождаться, когда достроят небольшой двухэтажный деревянный дом по той же улице Лазо, немного ближе к Эмальзаводу. Мы с родителями тут же сходили на разведку и осмотрели новостройку. Как оказалось, дом имел слишком легкую конструкцию, малопригодную для дальневосточной зимы. У родителей, наверное, были и другие соображения, и предпочтение было отдано другому дому, располо-женному недалеко от железной дороги, по улице Восточный Семафор. – Да, обычный железнодорож-ный знак дал название нашей новой улице, берущей свое начало от улицы Ленинградской, недалеко от Вокзала. Отсюда удобно было добираться до центра города: пройти пешком и проехать три остановки на автобусе. И паровозные гудки стали привычными звуками в нашей жизни.
Это было еще одно место компактного проживания работников Базы, большей частью офицеров Войсковой части. Их семьи жили в капитальном двухэтажном доме из красного кирпича, названном жителями «Красным» домом. Таких домов во всей округе было мало. Говорили, что эти дома строили еще японцы во время Гражданской войны на Дальнем Востоке. Дома отличались повышенной прочностью и хорошо защищали от холода. В них подавалась холодная вода, но отопление было печное. На первом этаже «Красного» дома размещался хлебный магазин «Булочная», а рядом с домом – военизированная Пожарная часть.
Но нашу семью ожидали не столь комфортные условия жизни. Переселили нас в небольшой одноэтажный дом, расположенный по соседству с «Красным» домом. И домик наш был совсем другого цвета – белого. Находился он как бы в отдельной усадьбе, огороженной невысоким штакет-ником. Жили в нем три семьи. С одной стороны дома был небольшой двор, а с другой – огород, постепенно спускавшийся к заболоченному озеру, называвшемуся в народе «Шалохманкой». На спуске к озеру стоял еще один маленький кирпичный дом. И все пространство между нашей усадьбой и «Красным» домом выглядело как большой квадратный двор, огороженный со всех сторон сараями, где люди хранили дрова и уголь а также держали какую-нибудь живность. Это простран-ство безраздельно принадлежало детям. Сюда редко заходили чужие люди. Во время субботников двор всячески обустраивался: подсаживались деревья по его периметру; была разбита волейбольная площадка. Во дворе стояли деревянная беседка, песочница и качели.
В конце марта предстоял переезд на новую квартиру. Я помню, как мама, желая сберечь стеклянную и фарфоровую посуду, чтобы не побилась при перевозке, упаковала все в большой алюминиевый таз и собственноручно перенесла в новую квартиру. От улицы Лазо туда можно было пройти по шпалам Железнодорожной ветки, тянущейся примерно километр вдоль все тех же заграждений, с колючей проволокой поверху и часовыми на вышках на обоих концах этого пути. Ветка использовалась не часто, к тому же рядом была обычная дорога. Этим путем родители потом ходили на работу, что занимало примерно минут 15.
Итак, наша семья переехала на новое место жительства. Никаких удобств в доме, понятное дело, не было. Но зато теперь мы имели просторную светлую комнату с большим окном, из которого открывался вид на озеро и дорогу, идущую над ним. Кухня была маленькой. Со временем площадь комнаты была уменьшена, для чего разобрали стену между комнатой и кухней и перенесли ее так, что комната стала меньше, а кухонное пространство больше. В нем тоже была установлена перегородка, но не до самого потолка. Получилась маленькая комнатка, где находились наши с братом две кровати и письменный стол.
Из кухни был выход в узкий коридор, общий с соседями. Там стояли два керогаза – соседский и наш. Они необходимы были в летнее время, когда печь не топилась, а также и в зимнее для быстрого подогрева пищи. Имелся еще небольшой чулан, где стояла бочка с водой и хранились хозяйственные принадлежности. Воду папе приходилось носить опять же ведрами на коромысле из колонки, к которой нужно было идти через озерный овраг: спуск, подъем – с пустыми ведрами и снова – спуск, подъем – с полными. И делалось это регулярно и бесперебойно.
