— Но промокательная бумага совершенно чиста! — возразил Лестрейд, привстав с кресла, чтобы взглянуть на лист.

— Вот именно! — подтвердил Холмс. — Между тем мистер Беркиншоу якобы полтора часа просидел за столом и что-то писал. Разве не любопытно, что за все это время ему ни разу не понадобилось промокнуть чернила? Но вы заблуждаетесь, Лестрейд, когда говорите, что лист промокательной бумаги совершенно чист. Присмотревшись повнимательнее, вы, несомненно, заметите на нем четыре небольшие круглые вмятины, расположенные по углам квадрата размером пять на пять дюймов. Нетрудно понять, что эти следы оставлены каким-то тяжелым предметом на четырех ножках, который простоял на этом листе достаточно продолжительное время. Ясно, что это не может быть книгой и что ни одна вещь в кабинете не подходит под это описание. Отсюда я сделал вывод, что такие следы мог оставить только какой-то предмет, который мистер Беркиншоу принес с собой в портфеле вместе с бумагами.

Должен признаться, что я не сразу догадался, что же это такое. Я не мог понять также, как можно было заставить двигаться «ручку». И только вчера вечером, после того как я провел несколько часов, размышляя над обстоятельствами этого дела, меня вдруг осенило. Это было такое же озарение, какое, должно быть, снизошло на Ньютона при виде падающего с дерева яблока.

Ну конечно же это метроном!

Придя к такому заключению, я легко составил общую картину из имевшихся в моем распоряжении отдельных улик. Мистер Беркиншоу собрал чучело, аналогичное тому, которое вы видите перед собой, а иллюзию движущегося пера создавал метроном. Все это он проделал, пока Дикин косил траву, повернувшись спиной к дому. Правда, времени было в обрез. Я сам собрал такое чучело менее чем за две минуты.

Заведя пружину метронома и запустив его, адвокат незаметно для миссис Дикин, которую предварительно попросил почистить столовое серебро и которая была полностью поглощена этим занятием в кладовой на некотором удалении от кухни, покинул дом, воспользовавшись для этого черным ходом.

Через поля идет узкая тропинка. На дорогу она выходит неподалеку от того места, где та резко сворачивает налево рядом с небольшой березовой рощей. Доктор Ватсон может засвидетельствовать, что по тропинке путь к дому и от дома намного короче. Сегодня, отстав под благовидным предлогом на станции от доктора Ватсона, я все же обогнал его потому, что воспользовался более коротким путем: по тропинке. Не правда ли, мой дорогой друг?

— Все обстояло именно так, как вы говорите, Холмс. Я еще удивился, как это вы оказались здесь раньше меня. Ведь если не торопясь идти по дороге, то добраться от станции до Вудсайд-Гренджа можно примерно за четверть часа.

— Ровно за тридцать с половиной минут. Я засек сегодня время. Если же бежать по тропинке, то можно добраться за шесть минут. Я полагаю, что мы не особенно погрешим против истины, если предположим, что мистер Беркиншоу в среду воспользовался коротким путем, вышел на дорогу незадолго до того, как мистер Юджин Мортимер прибыл в Боксстед поездом в три пятьдесят пять, и, притаившись у калитки, стал поджидать свою жертву.

Поскольку идти от станции до калитки было минуты три, то без двух четыре он набросился на свою жертву, задушил ее и оттащил тело в поле, где и спрятал его в кустах. Если считать, что на убийство ушло минут пять, то у мистера Беркиншоу было шесть минут, чтобы незаметно вернуться в Вудсайд-Грендж, куда он прибыл в двенадцать минут пятого. У него еще оставалось время, чтобы разобрать чучело, спрятать в портфель парик и метроном, накинуть пальто, словно он только что приехал, и поздороваться с приехавшим мистером Джонатаном Смитом.

А до того как вернуться в дом, мистер Беркиншоу забросил котелок мистера Юджина Мортимера в поле, чтобы навести полицию на место, где спрятано тело, и распределить на месте преступления улики, которые указывали бы на виновность мистера Смита.

В действительности же именно эти «улики» подкрепили мои подозрения относительно виновности мистера Беркиншоу.

— Не понимаю почему, — запротестовал Лестрейд. — Вы же сами придаете большое значение уликам, мистер Холмс. Мы все видели на месте преступления и окурок голландской сигары, и пуговицу от пальто мистера Смита, зацепившуюся за куст у тела.

— Вот именно, Лестрейд. — Холмс поднял брови. — Окурок сигары и пуговица! Но вы, по-видимому, не обратили внимания на то, что окурок был старым. Табак от времени потерял запах и обесцветился. Кроме того, у окурка был расплющен только один конец, как будто его гасили в пепельнице, а не выбросили или не затоптали ногой, отчего был бы расплющен весь окурок.

Если бы вы внимательнее присмотрелись к пуговице, то заметили бы, что нитки на ней были аккуратно обрезаны ножницами, а не порваны, если бы пуговица зацепилась за колючку на ветке кустарника.

Учитывая все это, я пришел к выводу, что так называемые «улики» были нарочно подстроены мистером Беркиншоу, так как только он имел доступ к пальто мистера Джонатана Смита и мог взять у него окурки. Ведь мистер Смит побывал в конторе адвоката, советуясь с ним относительно дядюшкиного наследства. Не сомневаюсь, что во время одного из таких визитов мистер Смит курил сигару и погасил окурок в пепельнице. Я также убежден, что под тем или иным предлогом мистер Беркиншоу вышел из своего кабинета и в приемной срезал с пальто мистера Смита пуговицу.

Во время первой части рассказа Шерлока Холмса адвокат безмолвно и безучастно сидел в кресле. На лице застыл ужас, сковавший его при виде чучела, сидевшего в кабинете. Но мало-помалу Беркиншоу стал приходить в себя и к концу рассказа обрел свою обычную самоуверенность. Вскочив на ноги, он направился к моему другу. На лице его сияла торжествующая улыбка:

— О нет, мистер Холмс! Этот номер не пройдет! Не пройдет, говорю вам! — заявил он громко. — Я терпеливо слушал ваши объяснения и нахожу, что все сказанное вами не более чем пестрая смесь излишне смелых предположений и умозрительных построений. «У меня нет никаких сомнений», «я убежден»! Это не доказательство, сэр! Позвольте мне, как юристу, дать вам совет. Если вы хотите на суде убедить присяжных в моей виновности, постарайтесь раздобыть более веские улики.

— Да они просто написаны у вас на лице! — воскликнул Лестрейд, возмущенный таким выпадом.

— Неужели, инспектор? — пренебрежительно фыркнул Беркиншоу. — Уж не намереваетесь ли вы предъявить выражение моего лица в качестве улики на суде? Адвокат, который будет осуществлять мою защиту, объяснит вам, что я испытал шок при виде чучела, столь похожего на меня. Что же касается так называемого дела, то разрушить все эти доводы так же легко, как разобрать созданный мистером Холмсом жалкий манекен.

И, прыгнув к креслу за столом, мистер Беркиншоу одним ударом разделался с чучелом, сорвав с него русый парик и опрокинув валик.

— Вот и все! — торжествующе закричал он. — Так будет и с остальными вашими доказательствами, мистер Холмс! Все они не более чем случайные стечения обстоятельств, чушь и нелепость! Где ваши свидетели? И какой мотив может быть у меня для убийства мистера Юджина Мортимера?

Адвокат намеревался было сбросить на пол метроном, который продолжал мерно тикать на столе, но Холмс схватил его за руку.

— У меня есть свидетели, мистер Беркиншоу, — спокойно возразил Холмс. — Если быть точным, два свидетеля, достойные, честные граждане. Сегодня утром я навел справки на Стрэнде, где расположена ваша контора. Через четыре двери от нее есть небольшой магазин музыкальных инструментов. Его владелец готов показать под присягой, что светловолосый джентльмен, по описанию очень похожий на вас, во вторник утром, то есть за день до убийства, купил у него метроном. Дальнейшие расспросы в магазине театральных товаров у Кинг-стрит позволили мне установить, что некий джентльмен, удивительно напоминающий вас по наружности, приобрел русый парик. Именно в этих магазинах и я сделал свои покупки. Вам следовало быть осторожнее и не покупать метроном и парик в магазинах, расположенных по соседству с вашей конторой.