– Приклею жирную мишень на спину своему лучшему оперативнику и отправлю его в лагерь врага.

– Что-что?!

– Простите, неудачное сравнение. Мы ведь не просто знаем, что у нас завелся «крот», сливающий инфу «Аль-Каиде». Впервые у нас имеется след, по которому мы сможем этого «крота» выследить и прижать. Да, и еще, генерал: иранцы. Эти, скорее всего, тоже кормятся с барского стола.

– Вы читали мои доклады РУМО: в Иране что-то назревает. В среде иракских шиитов подозрительное затишье. Если нас выбьют из Ирака, это будет кровавая баня, – мрачно предупредил генерал Деметриос.

– Представьте, что атака придется одновременно с обеих сторон – суннитской и шиитской. При этом враг будет знать о каждом вашем шаге наперед.

– Да вы мои мысли читаете. Что, по-вашему, не дает мне уснуть по ночам?

– У меня план, – успокоил генерала Саул.

– «Железный гром».

– Точно. Вы ведь играете в го? Говорят, вы одержимы этой игрой, – сказал Саул, доставая из сумки доску и ларец с камушками. – Если хотите, можете играть за черных. Я даже могу снизить свою фору комидаси.

– Вы торопите меня, Саул? – пристально взглянул на него генерал. Сверившись с часами, он спросил: – Уверены? Игра займет где-то часа два, как минимум.

– Ну нет, – возразил Саул, наблюдая за первым ходом противника. – Куда как меньше.

15 апреля 2009 года

Над городом нависли серые тучи, зарядил дождь. Броуди и еще пятеро человек шли за Далилем по узкой улочке, пряча под одеждой оружие. Шли в мечеть на полуденную молитву дхухр-намаз по грязной разбитой мостовой, мимо обветшалых домов и лавочек; стены были испещрены пулевыми отверстиями – после ожесточенного боя, что разразился тут два года назад между армией Абу Назира и американским десантом.

И хотя коалиционные силы объявили тогда о своей победе, а сам город большей частью населяли туркмены, не арабы, на улицах Талль-Афара то и дело гремели взрывы ракет и самодельных мин. Впрочем, не о том сейчас думал Броуди. Ему предстояло принять решение, от которого зависела его жизнь.

В местной пекарне, где они покупали лепешки, Броуди повстречал молодую туркменку, знавшую английский. Как-то утром, недели три назад, стоило Афзалю выйти на улицу поговорить с Махди, она поинтересовалась у Броуди:

– Что это американец делает в компании суннитов?

По некой причине – возможно, потому что впервые за шесть лет с ним заговорила женщина, да еще по-английски, или же потому, что она носила туркменский головной убор, отличающий ее от арабов, от тюремщиков, или потому, что в ее черных глазах (невероятно!) мелькнул огонек, с каким женщина обычно взирает на мужчину – Броуди ответил:

– Я военнопленный, американский морпех.

В этот момент в пекарню вернулись Афзаль и Махди. Броуди громко спросил у туркменки:

– Bikam haadha? – Мол, сколько с меня?

С тех пор, стоило Броуди наведаться в пекарню, и девушка обращала на него внимание. Даже Махди это заметил.

– Что у тебя с этой туркменочкой? – спросил он.

– Ничего. Мы просто здороваемся, и я покупаю хлеб, благодарение за него Аллаху.

– Думаешь, ты ей понравился? Ты, чужак? Думаешь, она – как американские девки, на которых только взгляни, и они перед тобой раздвигают ноги?

– Я женат. У меня двое детей, – напомнил Броуди.

– Но ведь ты хочешь эту туркменочку?

– Нет. С чего ты взял? Может, ты сам на нее глаз положил?

– Тьфу! У туркменок усы растут. Жаль, что ты не можешь взять себе нежную арабскую женщину, американец.

– Сказано тебе, я женат, – повторил Броуди, разуваясь у входа в мечеть. Даже здесь один из них, Афзаль, вооруженный «АК-47», остался наблюдать за улицей. Он высматривал машины и повозки, в которых могли оставить взрывчатку, и – что еще хуже (для Абу Назира) – иракские военные патрули. В последнее время в иракскую армию стали набирать много шиитов.

«Теперь за ним следили пуще прежнего», – думал Броуди касаясь лбом пола с остальными молящимися. Разве что десять дней назад все повторилось: к пекарне подъехал сам Абу Назир и подозвал Афзаля с Махди. Броуди вновь остался наедине с туркменкой – которую, к слову, звали Акджемаль. Она поманила Броуди к краю прилавка, где показала красивый круглый хлеб с рисунком в виде звезд.

– Мой дядя Джейхун, – быстро зашептала девушка, – шейх района. Рисковать он не хочет, поэтому думает вывезти тебя в Мосул в грузовике, спрятав под мешками с мукой. Мосул недалеко от Талль-Афара, километрах в шести. Дядя знает там американских военных. Говорит, через час ты уже будешь у своих: в Мосуле стоит Первый аэромобильный полк. Согласен?

– За мной постоянно следят, – ответил Броуди, оглядываясь через витрину на улицу: Махди и Афзаль все еще стояли у машины и беседовали с Абу Назиром. – Если меня схватят, то убьют. И дядю твоего – тоже.

– Я туркменка и не боюсь суннитских собак, – покраснев, ответила девушка. Тогда-то Броуди и понял, что нравится ей. Дальнейшая его судьба зависела от его ответа. Краем глаза он заметил, что Афзаль возвращается в пекарню.

– Я скоро дам знать, – уходя, шепнул девушке Броуди. – Красивый хлеб, al-anesah[9], но мы возьмем обычный.

Тем же днем Абу Назир прислал за Броуди. Они пили чай из маленьких чашечек в просторной комнате на верхнем этаже большого каменного дома – одного из нескольких, соединенных подземными тоннелями, строений старого города. И хотя Абу Назир говорил очень тихо – как и всегда, – Афзаль стоял у двери, сжимая в руке девятимиллиметровый пистолет. Через сводчатые окна Броуди видел крыши соседних каменных домов, пострадавших во время боев, а на далеком холме – древний турецкий замок. Абу Назир предупредил: скоро они покинут Талль-Афар.

– Знаю, тебе нелегко пришлось, – произнес он, кладя руку на плечо Броуди.

Броуди чуть не задохнулся. Нахлынули старые воспоминания: как его схватили, как избивали, как он убил Тома Уокера, закопал его в песчаной могиле, как потом его снова били – раз за разом, до полусмерти. Броуди вспомнил тесную бетонную камеру, которую называл склепом, ибо себя считал мертвым. Без Джессики, без дочки Даны и сынишки Криса. Бесконечные побои и насмешки Афзаля и Махди. Афзаль был хуже всех, он стал личным демоном Броуди, а тот ждал, что рехнется. Бывало, сидя в камере и даже молясь вместе с тюремщиками – поначалу просто, чтобы немного скрасить пребывание в плену, побыть в обществе людей, пусть и врагов, – Броуди понимал: его убьют, и потому сходил с ума.

Он терял рассудок от страха. Ужас кислотой разъедал его душу. Броуди боялся все время; страх не покидал его никогда, с самого детства.

Те девять роковых минут все решили.

А потом, когда арабы бежали из Сирии и вывезли его в пустыню – ничего не осталось. Лишь пустота и ястреб на фоне золотистого неба. И Бог. Наконец Аллах обратил на него взор.

Афзаль приставил ему к голове пистолет. Броуди собирались убить и бросить труп в песках, чтобы никто не нашел его кости. Для близких он пропал без вести. А Джессика… Она вновь выйдет замуж, пройдут годы – вспомнит ли она тогда об исчезнувшем муже?

Джессика. Что сейчас с ней? Шесть лет прошло. Вспоминает ли она Броуди? Нашла ли кого-то другого? Да уж, наверное… И как там детки? Дане сейчас тринадцать. В каком она классе? В восьмом? Подросток. Уже, поди, на мальчиков заглядывается. А Крис? Младшенький? Ему семь, идет во второй класс!

Броуди должен был погибнуть там и тогда, в песках. Афзаль чуть не спустил курок, но в полусотне метров от них остановился внедорожник. Из окна выглянул Абу Назир и приказал: «U’af!». Стой!

Потом они приехали в Талль-Афар, выжженный войной город: пустые дома, лишь кошки гоняются за крысами. По ночам животные выбирались на улицу, бегали по обвалившимся стенам, сверкая глазами. Броуди делил комнату с Афзалем, который то и дело поддевал его: «Неверный! Американец! Подумаешь, молишься с нами – никого ты не проведешь, кусок верблюжьего дерьма!»