Зашумела, забурлила работа. Молчаливые дотоле берега Исети будто ожили после долгой немоты. И действительно, эта весна была совершенно другой, отличной от всех предыдущих. С удивлением глядела природа на людей, преобразующих ее для себя.

В Горном управлении в тот день собрались Геннин, Татищев, Бурцев, Никита Бурцев, Патрушев, Еварлаков, Рыбников, Якимов. Заседание вел Геннин.

— Господа! Я отдал приказ о переименовании Горного управления в Обер-бергамт. Теперь к делу. Радостная весть: нашего полку прибыло. Вчера майор Бриксгаузен привел из Тобольска еще один батальон солдат. Силы наши растут день ото дня. Работы прибавляется. Поэтому хочу распределить обязанности. Финансовыми делами назначаю руководить Ивана Федоровича Патрушева.

Патрушев обреченно кивнул.

— По рекомендации Татищева предлагаю назначить управителем Исетской заводской канцелярии Федора Борисовича Еварлакова. Он прибыл из Тобольска. Вопросы к Еварлакову есть?

— Знаем мы Федора Борисовича по алапаевскому заводу, — заметил Бурцев.

— Вот и я перед Сенатом за него ходатайствовал, — сказал Геннин, — человек он тихий, но твердый. В деле смышлен, такого второго здесь не сыскать. Ты, Федор Борисович, завтра бери людей да начинайте рыть обводной канал. Чертежи возьмешь у Клеопина. Да проверь, чтобы лопаты добрые были. Ежели гнилье кто прислал, то скажи этим поставщикам, чтобы одежду теплую готовили. На Нерчинских рудниках зима ранняя.

Послышался чей-то угодливый смех над шуткой начальника.

— Далее. Еварлакову в помощь назначаю Ивана Королевича. Будет следить за солдатами, крестьянами и пришлыми людьми. Все тебе, Федор Борисович, полегче будет. Провиантское снабжение отдаю Никите Петровичу Бурцеву. Знаем его как крепкого купца. Думаю, не подведет. А ты, комиссар, — обратился он к Бурцеву-старшему, — ежели что, присмотри за племянником.

Эти слова вызвали общее веселье.

— Тихо, тихо! Назначаю старшим над молотовыми мастерами Ехома Якимова. От сборки кричных молотов будет зависеть качество полосового железа. Поэтому я выбрал его. Знаю Якимова по олонецкому заводу. Петру Рыбникову, учителю уктусской школы, человеку весьма в топографии искусному, поручаю наметить столбовую дорогу от Уктуса до исетского завода.

— Виллим Иваныч! Что с плотинным мастером? — задал вопрос Татищев.

— Демидов обещает прислать Леонтия Злобина. Говорят, что лучше в здешних местах не сыскать. Федор Борисович! Изволь тому мастеру показать любовь и ласку, также и другим, с ним посланным, понеже они самые искусные в своем деле люди. И чего будут они у тебя требовать — отправляй немедленно. Также прикажи, чтоб наш плотинный мастер Иван Мелентьев присланного плотинного слушал и присматривался бы к его делам и не перечил, а учился бы у него. И сам изволь над ними надсматривать, чтоб они были послушны и вежливы и делу внимали с прилежанием. И последнее. В апреле хочу поставить к плотинной работе попеременно наряжаемых крестьян из ближних и дальних слобод. И еще. Пришлых людей без паспортов на работу принимать дозволяю. Без особого шума. Вот теперь, кажется, все.

Все встали. Блюэр, выйдя на улицу, показал Татищеву на Еварлакова:

— Он что, всегда такой хмурый?

— Да тут дело особое. Был он в заговоре с царевичем Алексеем. Государь его лишил дворянства и сослал в Тобольск. Так и мается, бедняга. Вон как ошибки-то молодости жизнь коверкают. Жена в Тобольске осталась. Не поехала с ним, — Татищев тяжело вздохнул, словно вспоминая что-то, — он прошения Петру Лексеичу подавал, просил шпагу вернуть, винился, а ответа по его делу все нет. Так и ходит неприкаянный. Жалко мужика. А в деле ему и правда равных нет. Светлая голова.

— Да только дураку досталась.

— Иван Иваныч! От ошибок и порывов молодости многим в дальнейшей жизни не сладко пришлось. Не суди да не судим будешь.

— Прости Василь Никитич, само сорвалось. Видит Бог, не со зла.

— На том и кончим.

Невдалеке показался всадник на взмыленном коне, остановился возле управления и стремглав вбежал в здание. Татищев и Блюэр, завидев его, стояли, не решаясь уйти. Через несколько мгновений распахнулось окно, и Геннин, высунувшись наружу, крикнул:

— Василий Никитич! Зайди ко мне срочно!

Татищев исчез в дверях.

— Виллим Иванович, что стряслось?

— Василий Никитич, из Горного Щита прибыл нарочный. На Полевской башкиры хотят напасть. Сведения верные. Бери пушки и сопровождающих до Горного Щита. Там драгун наберешь и к вечеру будь на месте. Должен успеть. Бог тебе в помощь.

— Понял, Виллим Иванович! Не посрамим русского оружия! Виват артиллерия!

Геннин подошел к Татищеву, обнял его.

— Ну, в путь, капитан. И береги себя, вояка!

В эту ночь Андрюха наконец-то оказался с семьей. Он сидел, качал люльку с малышом и говорил:

— В этот раз все получится. Теперь я ученый. Немножко потерпи еще. Уйдем в Сибирь. Места там много. Никто там нас не найдет.

Катерина тяжело вздохнула:

— Так я бы рада, Андрюшенька, да только боязно за тебя. А как опять поймают? Тогда что?

— Тогда все. Потому и не поймают. Не дамся.

— Господи, а мы-то как?

— Да погоди ты меня до времени хоронить. Даст Бог, все получится, как задумал. Как у меня все наладится, я тебе весточку дам. Сам сюда уж не пойду. Ты дом продашь, и поедете с Васяткой, куды скажу. Там и встречу вас, да далее вместях и пробираться будем. Эх, Катерина! Дом построим, хозяйство заведем да детишек на радость нарожаем еще. Одену тебя в соболя, как боярыня ходить будешь. Ты, главное, верить должна и сделать, как скажу.

— Андрюша, не надо мне соболей. Для счастья-то много ли надо? Чтобы вы оба со мной были. Вот и все.

— Ну, богатство еще никому не мешало.

— Ой, Журавлик ты мой, ты где богатством-то разжиться собираешься? Чай, не ждут нас нигде с мошной открытой.

— Есть у меня думка одна. Говорить не буду, чтобы не сглазить. Да ты не бойся!

— Да как не бояться-то?

— А ты о сыне думай. Про его долюшку думай. Чай, в Сибири-то свободным человеком будет, а здеся что его ждет? Солдатчина али заводская судьбина? Уж чего хорошего!

— Ты, Андрюшенька, не сомневайся. Я за тобой хоть на край света пойду. А ежели надо будет, то конец с тобой разделю. Без тебя мне свет не мил будет.

— А Васятка как?

— Не знаю, милый. Не хочу про то думать.

— Да что ты заладила. Ты о хорошем думай. Вон Васятка подрастет, помощником мне будет. И тебе помощница нужна. Думай лучше, как девку-то назовем.

— Так ведь нету еще!

— Ну нету, так будет!

Андрюха поднял Катерину на руки и понес на лавку…

Демидов понимал, что де Геннин не Татищев. Это высокий государственный чиновник, да еще такого крутого нрава. Остановить строительство не удастся. Демидов решил изменить тактику. Он приказал вызвать к себе лучшего плотинного мастера Леонтия Злобина, из старообрядцев. Когда тот пришел, Демидов ласково обратился к нему:

— Здравствуй, Леонтий.

— И ты здрав будь, хозяин, — ответил мастер.

— Ты проходи, проходи, Леонтий, за стол садись. Откушай.

— Спасибо, хозяин. Сытый я.

— Ладно, ладно. Понимаю. Вера не позволяет. Ну, как говорится, дело твое. Веру мы завсегда уважаем. Ты вот мое дело выслушай. Знаешь, на Исети завод новый строить начали?

— Слыхал.

— Плотину надо ставить.

Злобин не ответил.

— Ну, чего молчишь? Нешто не понял, к чему я клоню?

— Не понял.

— Леонтий! Вот ты меня много лет знаешь. Скажи, я тебе худое когда-нибудь делал?

— Нет.

— За работу твою достойно плачу?

— Да.

— Так вот. Хочу я тебя отправить к генералу де Геннину. Просит он у меня лучшего мастера. Кто у меня лучший плотинный?

— Ну я, стало быть.

— Ну я, стало быть, — передразнил его Демидов, — ты и есть наилучший мой плотинный. Вот, стало быть, тебе и дорога в исетский завод.