Он проделал роковой маршрут по горячим следам Клавы, политым потом вперемешку со слезами раскаяния, и уперся в глухой забор, как раз в том самом месте, где застопорилась Клава Шиш.

— В чем дело?! — заорал Каблук сердито, он тяжело дышал и мутно озирался, как тяжеловес-боксер, попавший в нокдаун и пережидавший судейский счет, чтобы собраться с силами. — Не имеешь права, козел! — крикнул ворону, сидевшему на заборе и оставшемуся по той же причине без обеда. — Я буду жаловаться!

Ворон каркнул в ответ и, опасаясь ответственности, улетел в другие края.

Железнодорожная колея ныряла под забор и как будто была в сохранности. Во всяком случае вагон с трансформатором в шлаке можно вытолкать с территории, а там будет проще… Каблук навалился на доски и стал раскачивать. Забор заскрипел и накренился. Каблук, зверея, подхватил обрезок трубы и использовал его как рычаг, умножив усилие. Дощатый щит готов был повалиться на землю… Тут и застукал его патруль.

— Бери его, ребята! — скомандовал старший. «Ребятам» было лет по семьдесят. Видимо, они бежали, чтобы взять Каблука на месте, с поличным, и теперь не могли отдышаться. Каблук ждал с трубой в руках, дескать, подходи, кому жить надоело. Старички поправляли пояса с пустыми кобурами. Но у начальника караула был револьвер. Он и решил дело. Каблук швырнул в бурьян трубу и кинул руки за спину.

Особенных улик против него не было, забор стоит, как стоял, трансформатор надо еще отыскать, да и кто знает, как он очутился в вагоне под шлаком… В дружках Каблук уверен, как в самом себе, не расколются.

Всякий выходящий с завода с пустыми руками казался Каблуку подозрительным, из тех, кто берет всего один раз, но на всю жизнь. Честных показывают в кино, полтинник за билет. Тревога охватила Каблука, когда он подумал о Галкине. «Не он ли сковырнул отвал, щенок?!» Но вспомнилось, как Галкин ползал за кошельком, чуть не на брюхе, и Каблук успокоился. Парень тоже ждет «кусок» и ради него на все готов…

Нарушителя тем временем вели по винтовой лестнице на второй этаж к начальнику охраны. Железные ступеньки пружинили под ногами, гудели на разные голоса, словно хор на спевке. Каблук поднимался медленно и неохотно, и в такт ему звуки получались неторопливые и скорбные. Начальник охраны, отставной майор, дремавший за столом в ожидании смены, поднял голову и ждал, глядя на дверь. Лестница ему все поведала. Вели нарушителя.

Майор вздохнул и надел очки, чтобы быть во всеоружии, пригладил виски, подкрашенные зеленью. Нарушителем могла быть женщина. Майор был в зрелых годах, не старый, но после беспокойного дежурства выглядел не лучше своих подчиненных.

Указ об усилении ответственности за мелкие хищения на производстве заставил по-новому взглянуть на несуна, с охраны усилили спрос.

При виде Каблука майор сморщился. Он стал болезненней, чем раньше, воспринимать всякие ЧП на вверенной ему территории завода, а в последние дни они отзывались в нем болями в пояснице, возвращался застарелый радикулит.

В прошлое дежурство, три дня назад, в отвале сгорела деревянная тара на пять тысяч рублей. Ящики лежали лет десять, всеми забытые, почернели от дождей и погнили. А когда сгорели, подняли документы, и оказалось: тара на балансе, списанию не подлежит. Возместить ее стоимость грозили за счет охраны.

— Покажи карманы! — потребовал начальник охраны, разглядывая Каблука. — Поджигатель? Где спички?

— Какие спички? — удивился Каблук. — Мне работать надо, отпусти, начальник!

Каблук шагнул к двери. Его принимали за какую-то шпану.

— Стоять! — приказал начальник, массируя поясницу. Тара могла загореться от шлака, но лучше было бы найти поджигателя и взыскать ее стоимость через суд.

— Ограду ломал, — пояснил вахтер, — на отвале. Чуть в щепу не разнес, хулиган!

— Рассказывай, герой, — приказал майор Каблуку и взял листок бумаги, чтобы составить протокол, — кто такой и откуда?

Рассказывать Каблуку было нечего, разве что про трансформатор.

— Пиши, начальник, — сказал Каблук, отводя глаза, — фамилия Галкин, Аркадий, разнорабочий из кузницы…

Майор строчил, поверя и не требуя документов, требовать удостоверения было бесполезно, начальник охраны знал по опыту, нарушители удостоверений при себе не держали, выходя на дело.

— Зачем забор ломал? Вынести хотел? Что именно…

Каблук в ответ пожал плечами: «Ничего!» Майор молчал. Он привык, что «несуны», схваченные с поличным, жалуются на нужду, дескать живут бедно, материально нуждаются, нет рубля, чтобы купить в магазине известки, белил, олифы, гвоздей. Приходится ловчить… Как без гвоздей-то? Жена на порог не пустит… А поглядишь, во дворе у «бедняка» «Жигули» стоят, дом в два этажа, теплицы с паровым отоплением… Каблук на нужду не напирал. Что-то тут было другое и надо угадать.

— Ославился ты, Галкин, через этот забор на весь завод! — начал майор, глядя на нарушителя и стараясь приметить его реакцию.

— Ославился? — Каблук вздрогнул от неожиданности и оглянулся на дверь, собираясь бежать. Слава ему ни к чему.

«Ишь, ты! Гордый!» — определил бывалый охранник. — «Это неплохо… Воспитаем!»

— Есть у нас для таких, как ты, черная доска! Не видел? Фотокарточку твою повесим, чтобы люди знали. Сейчас фотографа позову.

Каблук сделался пунцовым, глаза забегали. «Эк его разобрало! — определил майор и порадовался. — Небось, зазноба! Гусар…»

— На черта мне ваш фотограф! — обозлился Каблук. — Жаловаться буду! Ничего я не выносил и забор целый… Привязались к человеку! Люди воруют, и ничего. Чистые! А меня из-за доски — на доску!

Разговор становился принципиальным. У Каблука были одни примеры, у майора — другие. Побогаче. Он знал, к примеру, что парни отвинтили цветные стекла со светофоров на заводских путях и получилось крушение поезда, завод понес убытки. Или взять грузила для сетей: смешно сказать, но их и сейчас рыбаки отвинчивают на рельсах, как чеховский злоумышленник, и свято верят, что поезд устоит, не сковырнется…

— Отвал проклятый виноват! — жаловался майор. — Через него не то что грузила, станок можно вывезти, — он был недалек от истины, — погрузить в вагон с отходами, подцепить тепловозом… В каждый вагон с шлаком не заглянешь. Да и что в нем разглядишь?

Вахтеров не хватало даже для проходных, старики часто болели и пропускали дежурства, а грузопоток рос, люди шли лавиной, и на вооружении охраны не было даже подвесных зеркал, чтобы заглянуть в вагон или кузов грузовика. Вертушка на входе — вот и вся механизация…

— Отвала-то нет, — хмуро заметил Каблук. — Позаботились…

— Да-да, — оживился начальник охраны, — спасибо ребятам! Давно пора, давно… Руки не доходили!

Начальник подобрел и даже подмигнул Каблуку, намекая на что-то, известное только им двоим. Что он мог знать? Ничего. Но, кажется, готов был простить Каблука.

— Я вижу, ты раскаялся, Галкин, это хорошо… Пока что иди работай, но помни: второй раз попадешься, не отпустим! Под суд пойдешь…

За неимением улик Каблука пришлось отпустить. Но это мало радовало его. Трансформатор сплавить не удалось, скоро его найдут, поди, спохватились, рыщут электрики. А коли так, надо уходить… Каблук напряг воображение и содрогнулся: кому мешал отвал и что случилось с заводом?

Клава Шиш заявление об уходе не подала, как Каблук, она верила в свою везучесть. Вернулась в столовую, прошла к заведующей и добровольно вывалила фарш и вырезку ей на письменный стол. Сказала в сердцах:

— Нате, подавитесь! Костей вам жалко, да?!

И заревела в голос, оглушив. Костей директору было не жаль. Она дала воды в стакане и стала убеждать, что фарш — не кости, а вырезка идет первым сортом в ростбифы и бефстроганов, учет их ведется поштучно… Трофеи взвесили и написали протокол, но Клава, не дожидаясь следствия, пошвыряла вещественные доказательства в котел, а изголодавшаяся смена кузнецов их съела. Клава понесла невосполнимые моральные потери, жила скучно, возвращаясь домой налегке через центральную проходную, как интеллигент.