Я стремительно повернулся к Дуговскому. Он взглянул на меня с удивлением:

— Вы чем-то встревожены?

— Нет… ничего. Совпадение просто…

Насчет совпадения это я, пожалуй, напрасно. С досадой добавил:

— К вашим делам это не имеет никакого отношения.

— Ага… — растерянно произнес Дуговский. — Вероятно, вы жалеете сейчас, что покинули «Таймыр»? Я втянул вас в скверную историю, но у меня не было другого выхода: вы и мистер Болл — единственные здесь люди-рыбы.

Он прав, больше действительно некому… Только Болл и я подготовлены для плавания на такой глубине. Ожидать, когда подойдет мезоскафная матка «Роланд» с новой сменой наблюдателей, нельзя. Промедление может стоить Пашичу жизни. Если, конечно, он еще жив…

Появился запыхавшийся Болл.

— Все готово. Можно делать погружение.

Дуговский вздохнул:

— Итак… я предлагаю вам участвовать в спасательной операции, но не имею возможности как-то гарантировать ее успех. Вы должны разобраться в обстановке, выяснить, что произошло на станции, разыскать Пашича, живого или мертвого, и, если удастся, возобновить работу добывающих агрегатов. Не знаю, с какими трудностями вам придется столкнуться, не имею ни малейшего представления, что вас там ожидает и, наконец, не знаю, останетесь ли вы живы. Никаких гарантий… Если кто-нибудь из вас не согласен работать на таких условиях, еще не поздно отказаться. Даю минуту на размышления.

«Традиционные слова», — подумал я. На спине, как раз в том месте, куда мне полчаса назад сделали инъекцию, ощущался надоедливый зуд. Болл взглянул на меня исподлобья. Настороженный взгляд…

Мы натянули теплые черные свитеры и направились к трапу. Заметно повеселевший Дуговский проводил нас фамильярными шлепками по спине:

— Отлично, ребята! Я уверен, вы справитесь! Вы в чем-то схожи друг с другом. До свидания, хэппи джорнэй!.. [1]

Я шел следом за Боллом, разглядывая его стриженый затылок, большие приплюснутые к голове уши и думал: «Интересно, что у меня с ним общего?»

Прежде чем спуститься в люк мезоскафа, я помахал рукой людям, следившим за нами с высоты освещенного борта «Колыбели». Из темноты налетел порывистый ветер. Прожекторы, все как один, точно но команде кивнули мне на прощанье — это первая большая волна плавно качнула судно.

В зеленоватых окошечках глубиномера процеживаются цифры. Восемьсот шестьдесят метров, восемьсот семьдесят… Корпус мезоскафа мелкой дрожью отзывается на работу винтов.

Кабина маленькая, тесная, кресла глубокие, низкие, приходится сидеть, подтянув колени чуть ли не к подбородку. Прожекторы погашены, и сквозь прозрачную стенку легко различаются проплывающие мимо огоньки: обитатели глубин устроили нам встречную иллюминацию.

Болл сидит слева. При малейшем движении задеваем друг друга локтями. «Чувство локтя, — невесело усмехаюсь про себя. — Крепкие ли у вас коленки, мистер Болл?..»

Пультовые огоньки призрачно-зеленоватым сиянием освещают наши руки и лица. Черная ткань свитеров полностью поглощает слабый свет и оттого кажется, будто кожа рук и лица фосфоресцирует. Исподтишка поглядываю на лицо Болла. Оно сейчас какое-то невыразительное, бледное, размягчились резкие линии губ и подбородка… Кто вы такой, мистер Болл? Кем вы окажетесь там, где нам придется вместе работать? Может быть, таким же паникером, как Дюмон? Посмотрим… Я сверну вам шею при первой же попытке улизнуть в одиночку, клянусь.

Девятьсот шестьдесят. Внизу показались три мутно-желтые точки — посадочные огни станции «Д-1010»…

Мезоскаф опускается в темный колодец. Свет прожекторов, заметно померкший в красноватом облаке ила, расплывчатым кольцом скользит по стенкам шахты ангара. Тихий скрежет, толчок — и мезоскаф повисает в стальных обручах захвата. Послышался гул компрессорных установок, и вода вокруг закипела, забурлила, пронизанная пузырями воздуха. Автоматика бункера сработала неплохо: вода ушла, наружное давление снизилось до нормального. Теперь можно отдраить люк.

Болл погасил прожекторы, и мы вышли. Воздух в ангаре затхлый, сырой, как в подземелье. Я свесился через поручень трапа, направил луч своего фонаря вниз. Присвистнул. Там отсвечивала маслянистая поверхность воды.

— Вы не боитесь насморка, Болл?

— О нет, что ви! — откликнулся Болл. — Я не совсем знайт, что такое есть «насморк».

— Это бывает, когда промочишь ноги в холодной воде.

Я знал, что центральный бункер станции соединялся с мезоскафным ангаром двумя тоннельными проходами — люнетами. Но в полумраке не так легко сориентироваться, и я пропустил вперед Болла, который должен был знать планировку помещений станции лучше меня.

Идти пришлось по грудь в холодной воде, держа фонари над головой. Каждый из нас тащил за собой «на буксире» два водонепроницаемых мешка с кое-каким снаряжением. С темных сводов падали тяжелые звонкие капли, малейший всплеск отдавался громким эхом. Плафоны электрических — но увы, бездействующих — светильников таращились незрячими бельмами матовых стекол. Холод, сырость, духота…

Мы благополучно пробрались в верхний люнет. Теперь вода доходила только до пояса, идти стало легче. Кап, кап, кап… Лучи фонарей чертят своды тоннеля. Кап, кап…

— Очень много вода… — говорит Болл.

Шумный всплеск. Болл уходит под воду с головой. Ничего страшного, просто оступился.

— Чертовски приклюшений! — ругается он, отплевываясь. — Как говорят русские: «Дурная голова дает много ходить».

— Русские так не говорят, мистер Болл. И вообще, давайте перейдем на английский, иначе нам будет трудно понимать друг друга.

— Я хотел иметь маленький практик… — разочарованно говорит Болл. Он шарит под водой в поисках фонаря.

— Право же, нам сейчас не до этого, — настаиваю я. — Как-нибудь после.

— Вэл, — уже по-английски соглашается Болл. — Но не забудьте своего обещания, мистер Соболев.

— Слово джентльмена. Скоро вы там?

Мы двинулись дальше и вскоре наткнулись на преграду. Лучи осветили металлический овал. Это был щит, за которым находился вход в центральный бункер станции.

— Если моторы подъемного механизма не действуют, придется вспарывать авторезаками, — сказал я и стал подтягивать мешки.

— Посмотрим… — Болл тронул рычаг. Зарокотал невидимый мотор, и щит наполовину приподнялся вверх. — Видите, все в порядке. Повреждена только линия освещения.

— Да, пока нам везет. Но что же вы стоите?

Болл молчит. Слышно, как в воду шлепаются капли. Наконец он произносит смущенно:

— Я с детства не люблю смотреть на покойников…

«…ой-ни-ков…» — разносит эхо.

Оттолкнув Болла, направляю свой фонарь в зев прохода. В узком закругляющемся коридоре проложены трубы, вдоль стен тянутся кабели; глянцевито-черная поверхность воды вздрагивает от падения капель: кап, кап, кап…

— Где вы увидели утопленника?

— Разве я сказал «утопленник»?..

— Ну, «покойника» — не вижу существенной разницы.

— Вы не так поняли меня, мистер Соболев. Я имел в виду вообще.

— Ясно.

— Ничего вам не ясно! — мрачно заметил Болл. — Каждый человек имеет в себе какую-нибудь маленькую слабость. Мне, например, в высшей степени неприятно видеть покойников.

— Вы полагаете, что мне это должно доставлять удовольствие?

Я смотрел на бычью шею Болла и не знал, что предпринять. Появилось желание дать ему подзатыльник.

— Я знал Пашича раньше, — продолжал упорствовать Болл. — Это был веселый крепкий парень, и я испытываю ужас от одной мысли, что мне придется увидеть его мертвым…