— Куда, например, вы ходили?

— В кино. Или гуляли по улицам…

— В дни перед исчезновением он не показался вам озабоченным?

— Нет.

Мегрэ подумалось, что она отвечает односложно потому, что лжет.

— У вас были друзья, которые ходили к вам в гости?

— Нет.

— Родственники?

— Ни у него, ни у меня не было родственников в Париже.

— Где вы познакомились?

— В магазине, где я работала.

У нее была бледная матовая кожа человека, живущего в закрытом помещении, а тело казалось деревянным.

— Это все.

— У вас есть его фотография?

— Нет.

— А я вижу, на камине стоит одна.

На ней Марсель Вивьен был молодой, веселый, улыбающийся.

— Она останется здесь.

— Я ее только пересниму и сразу верну вам.

— Я сказала: нет! Не отнимайте последнего, что у меня осталось…

Она шагнула к двери.

— Можно мне узнать адрес вашей дочери?

— А мой вы где нашли?

— В комиссариате полиции.

Она чуть не сказала ему, чтобы адрес ее дочери он нашел тем же способом, потом вторично пожала плечами:

— Ей было всего восемь, когда он ушел…

— Она замужем, не так ли?

На камине стояла фотография двух детей, на вид шести и четырех лет.

— Да, замужем. Теперь ее фамилия Делаво, Одетт Делаво. Живет в доме двенадцать по улице Маркаде. А теперь я хочу, чтобы вы ушли. После обеда ко мне должна прийти на примерку клиентка, а платье еще не сметано…

— Благодарю вас, — произнес Мегрэ не без иронии.

— Не за что.

У него было к ней еще очень много вопросов, но он чувствовал, что задавать их бесполезно. Требовалось больше времени, чтобы приручить ее, если это вообще было возможно.

Он нашел Торранса сидящим на террасе «У Маньер».

— Стаканчик пива? — предложил инспектор.

И Мегрэ поддался искушению. Это был второй стакан за день.

— Какая она?

— Упертая.

Он немного злился на нее за то, что своим молчанием она усложняла ему жизнь, но в глубине души понимал ее.

Потребует ли она выдать ей тело мужа, чтобы достойно похоронить его? Думала ли она об этом до прихода Мегрэ к ней на улицу Коленкур?

Можно было предположить, что Торранс угадал его мысли, потому что пробурчал:

— Все равно его придется хоронить…

— Да…

— Набегут журналисты, фотографы…

— Отвезите меня на улицу Маркаде, дом двенадцать.

— Это в двух шагах отсюда.

— Знаю. На Монмартре все в двух шагах.

Это тоже был один из тех парижских кварталов, где люди дольше всего жили на одном месте. Бывали и такие, кто практически никогда не выбирался в город.

— Поедем к дочери?

— Да…

Дом напоминал тот, что стоял на улице Коленкур, только был новее, а лифт — шире.

— Пойдете один?

— Да… Не думаю, что задержусь у нее надолго. Судя по приему, оказанному мне ее матерью…

Он спросил у пожилой консьержки, где живет мадам Делаво.

— Третий, квартира справа… Она вернулась с детьми всего с четверть часа назад…

— Ее муж приходит домой обедать?

— Нет. У него на это нет времени. Он занимает высокий пост — заведующий отделом в универмаге «Бон-Марше»…

Мегрэ поднялся на третий этаж и позвонил в дверь справа, из-за которой доносились детские голоса. Квартира была светлой и в этот час буквально залита солнцем.

Молодая женщина, открывшая дверь, настороженно посмотрела на него.

— Вы, случайно, не комиссар Мегрэ?

— Да.

— Кто вам дал мой адрес?

— Ваша мать, у которой я только что побывал.

— И она согласилась впустить вас в дом?

— Да. Она ведь не совершила никакого преступления, верно?

— Конечно не совершила, но она ненавидит разговоры о прошлом.

— И тем не менее держит фотографию вашего отца на камине.

На полу двое детей занимались с игрушечной железной дорогой.

— Не понимаю, почему вы повесили трубку, хотя мне нужно было задать вам много вопросов.

— Не хочу, чтобы в квартале на меня стали показывать пальцем.

— А что люди думают о вашем отце?

— Что он умер двадцать лет назад, а моя мать — вдова.

— Полагаю, она пойдет на опознание тела и попросит обеспечить ему пристойные похороны.

— Я об этом не думала.

— Не хотите же вы обе, чтобы его закопали в общей могиле?

— Повторяю вам: я об этом не думала.

— Вы хорошо помните отца?

— Очень хорошо. Не забывайте, когда он ушел, мне уже исполнилось восемь.

— Что он был за человек?

— Красивый мужчина, очень сильный, почти всегда веселый. Мы часто ходили с ним вдвоем гулять. Он покупал мне мороженое и позволял делать все, что захочется.

— А ваша мать?

— Мама была более строгой. Все время боялась, как бы я не испачкалась…

— Как вы узнали, что ваш отец больше не вернется?

Получили от него письмо?

— Если он и прислал письмо, мама об этом мне никогда не рассказывала… Но я не думаю, что он ей написал… Мы ничего не знали… Мама все время ждала его и каждый день ходила в мастерскую на улицу Лепик посмотреть, не вернулся ли он…

— В последнее время вы ничего не заметили?

— Нет. А мама вам ничего не сказала?

— Я вытянул из нее только несколько односложных ответов. Как вы думаете, ей есть что сказать?

— Не знаю. Я никогда ее не спрашивала, но мне кажется, что она всегда что-то от меня скрывала.

— Теперь вы уже не маленькая девочка и я могу вас спросить, не слышали ли вы, чтобы у вашего отца была любовница…

Она покраснела:

— Странно. Я об этом тоже думала… Но, учитывая, какую жизнь он вел, это кажется невероятным. Он никогда не бросил бы нас ради другой женщины или же сделал бы это открыто…

— У него были друзья?

— Я про таковых не знаю. К нам в дом никогда никто не ходил. Он был не из тех мужчин, что по вечерам играют в карты в соседнем кафе.

— Ваша мать и отец не ссорились?

— Я никогда не видела, чтобы они ссорились.

— У вас нет никаких соображений насчет причины, по которой он стал клошаром?

— Ни малейшего. И до вчерашнего дня ни за что бы в это не поверила.

— Он был католик?

— Нет. Он не исповедовал вообще никакой религии и меня к ней не приучил. Хотя атеистом он тоже не был.

Он был равнодушен к этой теме, вот и все.

— Вы тоже?

— Да.

— А ваша мать?

— В юности она была набожна, но к моменту замужества уже нет. Как бы то ни было, они венчались в церкви, очевидно, это была дань традиции…

— Вы часто навещаете мать?

— Нет. Это она приходит ко мне почти каждое воскресенье, чтобы повидать внуков.

— Она приносит им сладости?

— Это не в ее стиле.

— Играет с ними?

— Нет. Напряженно сидит на стуле, потому что никогда не соглашается сесть в кресло, и смотрит, как они играют. Иногда мы с мужем пользуемся этим, чтобы сходить в кино…

— Благодарю вас. Вам больше нечего мне сказать?

— Нет. Я не хотела бы встречаться с журналистами и фотографами…

— Я сделаю все возможное, но, когда ваша мать поедет опознавать тело, трудно будет помешать газетам написать об этом…

— Все-таки постарайтесь, ладно? — И, когда он уже взялся за дверную ручку, добавила: — Можно его увидеть?

— Да…

— Мне бы этого очень хотелось.

В отличие от матери она не очерствела душой. Очевидно, была из тех дочерей, что обожают своих отцов.

В половине третьего Мегрэ постучал в дверь кабинета следователя. В длинном коридоре на скамейках сидели, ожидая вызова, люди, некоторые между двумя конвоирами, кое-кто в наручниках. Царила монастырская тишина.

— Входите…

Кабинет следователя Кассюра находился в еще не перестроенной части здания, и у каждого, кто входил сюда, создавалось впечатление, что он попал в один из романов Бальзака. Письменный стол, покрашенный, как в старых школах, черным, был обшарпанным, папки с делами лежали стопками даже на полу в углу. Несмотря на то что секретарь не носил нарукавников, он тоже выглядел пришельцем из прошлого века.