К тому времени, как под самым входом в храм на пути показалась небольшая кривоватая дорожка, больше смахивающая на путь пьяного угробьца, успело прилично стемнеть. Дневная жара сменилась долгожданной прохладой, как‑то затихли трескучие насекомые и пугливые лесные птицы. Казавшийся днём таким светлым и приветливым, подлесок погрузился во тьму, утеряв очарование гибких молодых берёз и крупных селекционных ромашек. Не успевшее толком раздаться вширь ночное светило давало достаточно света, рождая на земле кривоватые неловкие тени и пугающие холодные блики. В их свете каждый ствол, куст и травинка словно преображались, напитываясь волшебством ночи, оживали, беззвучно кряхтели и перешёптывались за спинами девушек, замышляя нечто совсем уж недоброе. Яританна поёжилась под этими невидимыми взглядами, плотнее заворачиваясь в чью‑то рубаху. По голым ногам пробежал порыв странного, почти ледяного ветра, скользнул вверх по бедру, зарываясь под одежду и впивая свои когти в грудь.

— Тан, что встала? Пойдём! — приветливо крикнула травница, протягивая подруге перепачканную травой ладошку и помогая взобраться на неожиданно крутой холм.

Уже само его появление было для духовника подозрительным. Не было в нем подкупающей покатости естественных образований, торчащих старых сучьев или вольготных звериных нор. Крутой и длинный, он неприятно напоминал, занесённые дёрном развалины заброшенного дома или заваленную неизвестными вандалами ограду могильника. Возможно, тому виной были профессиональные издержки, только Чаронит затрясло от знакомых ощущений.

— Да — а-а уж, — разочарованно протянула Алеандр, вглядываясь в открывающийся вид и постукивая себя по озябшим плечам.

Глубокая чашеобразная долина, утонувшая в густом, как сметана, черноватом сумраке, больше напоминающем оседающий дым, больших надежд не внушала. Где‑то на её дне едва просматривались нелепые постройки. Кособокие хлипкие зданьица были разбросаны небольшим группками, создавая подобие маленького квартала в кольце неглубокого рва. Лунный свет пятнами вырывал детали крыш и макушки каких‑то деревьев, не предавая пейзажу особого уюта. Других признаков света не было. Кто бы ни жил на этом печальном хуторе, вкусы у него были весьма экзотичными.

Девушки переглянулись, сходясь в своих оценках предстоящего места вечерины.

— Может, ну его? — с надеждой поинтересовалась духовник, без энтузиазма разглядывая покосившийся загон для скота.

Венкозавр в который раз сполз со лба и повис на ухе, перекрывая обзор. Девушка раздражённо попыталась вернуть его на законное место, но коварная корявина скользнула по носу и погребальным венцом улеглась на плечи.

— Мы ж столько сюда шли… — до последнего не хотела соглашаться травница, больше уговаривая себя, поскольку отсутствие на посиделках остального народа её порядком насторожила. — Давай, хотя бы глянем, может, не туда свернули. Пробежимся вниз…

— Сделаем круг и вернёмся спать?

— Тан! — раздражённо пихнула локтем духовника Эл.

— Ладно, — недовольно буркнула Танка, поправила на плечах венок и затянула на поясе рубашку. — Вперёд и с песней?

Мениск снова начал ныть, подёргивая ногу до самого бедра и распространяя неприятное покалывание в напряжённых мышцах. Боль находила волнами, губя на корню любые попытки рассуждать здраво, затмевала даже постоянно присутствующий на втором плане набор базовых заклятий и снова исчезала. Это был определённо дурной знак, не предвещающий ничего хорошего. Прислушаться бы к мениску, вернуться в обжитую комнату или уютно свернуться калачиком под ближайшим кустом и дать долгожданный отдых усталому телу. Знаки на то и существуют, чтобы своевременно отвращать людей от занятий малоприятных и совсем уж неперспективных. Вот только Араон Важич не верил в знаки, не полагался на интуицию и избегал любых проведений. Он полагал себя современным чародеем и не разделял увлечений всяческими реакционными веяньями с чтением тайных знаков и толкованием сновидений. А посему и не связывал периодические боли застарелой травмы с совершенно профессиональным пониманием неизбежного провала.

Ощущение затаившегося в алгоритме просчёта неотступно следовало попятам, вгрызаясь острыми корявыми зубами в мозг. Арн потёр пальцами ноющие виски, пытаясь справиться с приступом зарождающейся мигрени. Что‑то шло не по плану, но мужчина никак не мог понять, что именно. На первый взгляд, задача перед ними стояла предельно простая и не требовала особых дарований от не самой сильной группы подмастерьев. Всего лишь отловить умруна на старом урочище, образовавшемся на месте заброшенной испытательной базы имперских нежитеводов.

Уж каждый год группы Мастеров — Боя и рисковые чародеи — одиночки стригут две — три твари в сезон, а от умрунов всё спасу нет. Будь Совет Мастеров понастойчивее, давно бы следовало стребовать с князя финансы, да закупорить точку выхода тёмных эманаций раз и навсегда. Только кому это нужно? Часами выстаивать в душных коридорах княжеской резиденции; бить поклоны мелким чиновникам; строчить нескончаемые отчёты, заявления и заверения; таскать подачки и презенты радникам, не имеющим и начальных представлений о чарах; искать добровольцев на унизительных условиях и мизерной оплате рисковать своими шеями…. Куда проще платить условленную сумму за челюсть умруна добровольцам и гонять за бесплатно несмышлёных подмастерьев, едва отличающих зомби от упыря.

А умруны? А что умруны — полуразумная нечисть, самозарождающаяся в местах особого скопления тёмных чар или концентрации остаточных заклинаний. Она и питается в большинстве своём этим же излучением, лишь изредка подгрызая того сего прохожего из особо беспечных. Не то чтоб от них уж совсем проблем не было: скот пропадает, угробьцев жрут, людей калечат, чарами тёмными фонят, что любой артефакт зашкаливает. Рядом с ним любой некромант может по городу прогуляться и не будет особо для стражи отсвечивать. Вроде и полезно таких тварей бить, от соблазна всяким диссидентам под прикрытием амулетов чернокнижием баловаться, только что радости в расправе над умруном. Тощий синюшный урод, прилично смахивающий на заморённого лысого человека, покрытого вязкой слизью, может лишь в землю уходить, когтями размахивать, да крокодильими челюстями щёлкать. Убить его дело не сложное, слишком не сложное…

Молодой чародей завистливо вздохнул: самые талантливые практиканты сейчас с наставником Кренцовичем отлавливают в Птиче личинок ктулху. Широкая деятельная натура Арна требовала сложных задач, простора манёвров и безусловной важности заданий, желательно в мировом или, на худой конец, национальном масштабе. От простых задач настрой младшего Важича сходил на нет, а и без того не самый лёгкий характер стремительно портился, грозясь излиться своей врождённой энергичностью на ни в чём не повинное окружение. Зная особенности собственного нрава, Арн не поленился заранее составить план, снабдив его всеми возможными отступлениями и изрядно усложнив любое действие, несколько раз за день гонял зелень, вырабатывая необходимые рефлексы и даже, к вящему ужасу для самого себя и парней, прочёл лекцию о нетрадиционных способах умерщвления умрунов. В угоду тлетворной тяге усложнять себе работу новоиспечённый куратор уж исхитрился самовольно изменить задание, заменив простое убийство отловом и натаскиванием парней, но всё равно не мог избавиться от внутренней неудовлетворённости.

Сомеш громко заворочался в своём укрытии так, что слышно было даже с другого края площадки. Важич едва не заскрипел зубами от досады: он всё предусмотрел, рассчитал ненавистные поля, выбил почти новые связки амулетов, а дурная зелень портит всё на корню. Арн не принадлежал породе терпеливых и чутких руководителей и был готов собственноручно придушить дурных подмастерьев, если по их вине сорвётся затеянная афера с отловом живого умруна. Команда ему досталась по — своему сложная. Тот же Сомеш совершенно не умел пользоваться головой, бросаясь на всё и вся, как бык на красную тряпку, но делал это как‑то без особой храбрости, скорее из жестокости. Гераним, напротив, лез на рожон исключительно из чувства безнаказанности и почти детской лихости, не получив пока ни разу приличной отдачи. Дарисун же в своей осмотрительности и щепетильности почти доходил до трусости и брезгливости, не проявляя особого рвения к практической части предмета. Но тяжелей всего приходилось с Навьевым: парень не признавал над собой никаких авторитетов и в грош не ставил приказы. Арн серьёзно подозревал, что с ним открыто не конфликтуют в основном из‑за дурной репутации и высокой вероятности получить в зубы на откровенное хамство. Верный приятелю Самойлов и в этом не отставал от бунтаря, хотя и не дотягивал до своего кумира, оставаясь злобной, но очень преданной шавкой. Шавок Важич не любил. По сути, младшему Мастеру из его подопечных никто особенно и не нравился,