В сравнении с товарищем Ивджен держался не в пример лучше. Молча опрокинув в себя полтора литра палёной водки, он также бесшумно отключился от окружающей Вселенной, уткнувшись совершенно бессмысленным взглядом в чёрно — красный рисунок оскаленной пасти, медленно проступающий на своём запястье. Поскольку пить, петь или по — другому подавать признаки активности хмурый и страшный чародей даже не пытался, кто‑то из предприимчивых мужичков предусмотрительно задвинул его вместе со стулом в дальний угол зала, чтобы ненароком не зашибить. Теперь жаждущие под шумок стащить с полки хозяйскую закусь нарывались на медведеподобное нечто с пугающим взглядом и слегка трезвели. Стоит отметить, что вёл себя Ивджен удивительно тихо и покладисто, чем замечательно заменял временно отсутствующую на боевом посту собаку. Ему даже не приходилось лаять, поскольку эту миссию на себя взял зять хозяина, сидевший под дверью в погреб с совершенно очумелым выражением на лице после срикошетившего заклятья. Их скульптурная композиция удивительно смахивала на известный памятник «Страж границы», Ихвор, проникшись трогательностью образа, даже возложил к их ногам половину печёной курицы.
Впрочем, активность контуженого чародея проявлением патриотических чувств не ограничилась. С поразительной для своего незавидного состояния прытью мужчина сновал по залу, приставая с тостами и разговорами, ко всем посетителям. Его авторству принадлежала идея соревнования на количество частушек, громкость отрыжки, скорость опрокидывания стопок и дальность их последующего изливания у забора. Избитым призраком всплывал он возле любой развесёлой группки, сея соревновательный дух или просто стаскивая закусь. Облапанная и сбитая им с пути истинного подавальщица уже вовсю задирала ноги на столе под один ей слышимый мотив, что было весьма удивительно, учитывая отбитые самим же Ихвором ножки стола. К счастью чародея, никто не догадывался об этом ущербе, как и о выдранной посреди общей лавки узкой доске (то и дело ущемляющей всем седокам радости жизни), и о луковой косе, связывающей ноги благо храпящих под столом мужиков, и о дохлой вороне в бочке с брагой, и о совершенно чудесном окне в потолке. Ихвора же неведенье собутыльников порядком огорчало, вгоняя в глубокую меланхолию. Посему он уже с час печально пялился на зад прыгающей на его столе подавальщицы, обняв полюбившееся чучело белки и потягивая не загаженный дохлятиной сидор сквозь дыру в зубах.
Ничего не подозревающие о его привнесениях гуляки уже по второму кругу наполняли глубокие деревянные кружки. Разошедшийся в конец, Сигурд пил прямиком из чугунка из‑под картошки и толкал пропагандистские речи с удивительным запалом и харизмой. Если бы не совершенно нелепый бабский передник, завязанный на манер генеральского плаща и слегка заплетающийся язык, юноша мог поспорить даже со знаменитым хеманским полководцем, развязавшим своим красноречием Вторую Битву Чародеев и устроившим настоящую кровавую травлю всех не — чародеев на континенте. Во всяком случае, сила мимики, жестикуляция и пиротехнические эффекты ничем не уступали Дольфским. Порождая огненные сполохи, светляки и струйки дыма, Сигурд гордо восседал на большом стуле посреди хозяйской стойки и щедрой рукой раздавал благодать всем желающим. Нежелающим доставались оплеухи, обвинения в отсутствии здорового патриотизма и глубины понимания политической обстановки в мире. При этом лицо молодого чародея преображалось в благородно — страдальческое и выражало отцовское снисхождение к сирым и убогим.
— Среди лесов, болот и нив, почил великий ты наш Кри — ив, — тянул со своего импровизированного трона красивым глубоким баритоном Сигурд и ему вторил недружный хор пьяненьких голосов, забывая, что сама песня, вообще‑то запрещённая и очень аппозиционная, а комендант деревни сидит под солистом и отбивает ритм на перевёрнутом ведре. — Эх, моросьцы затянем дружно!! И мы с тобой в глубоком сне…
На этой ноте Ихвор резко подхватился и здоровой рукой сгрёб под коленки пьяную подавальщицу. Девица, заходясь восторженным хохотом, плюхнулась ему на колени, воодушевлённая долгожданным переходом к активным действиям хоть кого‑то из мужиков. Мужик её воодушевление небрежно запихал обратно в декольте, высвободил из‑под пухлого зада порядком примятую белку и с заговорческим видом пригнул обиженную жизнью и мужской лаской даму к столу:
— Слыш, девк, — однорукий чародей на почве меланхолии слегка протрезвел и теперь жаждал новых активных действий по отравлению жизни собутыльникам, — а чего вас только моросьцами кличут?
Девица приободрилась от хоть какого‑нибудь мужского общества и придвинулась к убогому ближе, переходя на низкий соблазнительный, по её мнению, хрип:
— Эт такая романтическая история, вааще! Видел тот ров посреди деревни? Во!
Палец с криво обкусанным ногтем взметнулся вверх, и подавальщица надолго выпала из реальности, рассматривая собственную конечность с искренним удивлением на рябоватом лице, пока Ихвор силой не опустил руку собеседницы обратно на стол.
— Так эт ров ещё с Крива остался, там этих, ну этих… вот. А в нашем селе оборотень жил. Ну, такой мохнатый, глазастый, красы — и-ивый, — ручка расторопной девицы сместилась под стол, начав многозначительные поглаживания, — мужик был. А на другом конце Федоска — дура жила. Конечно дура, какая умная будет носом крутить, когда за ней мужик бегает, хоть и того… это… с клыками. А она всё мялась, ни дать, ни замуж. Дура, я ж говорю. Тогда наш оборотень взял и взял её. Прёт на другой край села, а её брательники с дружками и вилами сзади. Прёт, знацца, прёт, — ручка начала теребить активнее и настойчивее, при этом сама девка восторженно пялилась на Ихвора, а тот на несчастное чучело с уже почти оторванным подавальщицей хвостом. — И всё. Не допёр, так и сгинули оба где‑то во рву наш оборотень и ихна Федоска — дура — а-а. И ходють тепереча во рву их духи неприкаянные воюць, стонуць, людям жить недаюць. В полнолуние, бывать, выйдешь на сеновал, уж сердце от их плача разрывается, так плохо бедным. Воет наш оборотень мучитцца — а-а — а…
Трепетная женская натура, не найдя отклика в жестокой мужской душе и мёртвой беличьей конечности, разразилась слезами, соплями и воем из‑за дурных родственников, погубивших девку и оборотня.
— Вельвольфов бить? — подскочил на своём троне юный диктатор с ополовиненным чугунком. — Не — е-ельзя — я-я… Дискриминация малых народов со стороны царских прихлебателей! Браццы, восстановим историческую справедливость! Бей федосцев — недомерков!!!
Дальнейшие лозунги сгинули под дружный гвалт разгорячённого мужичья, давно искавшего достойную мишень для достойного мордобоя. Вооружённая чем попало пьянь радостно рванулась к двери прямиком по распластанным телесам храпящего на пороге чародея. Временно забытый Сигурд неловко плюхнулся со своего постамента и с воплем: " За Князя!! За бабами!!» ринулся сквозь толпу предводительствовать новое восстание одной половины села против второй. Хлипкий юношеский организм к таким перегрузкам был не готов и, споткнувшись о сослуживца, пал жертвой нескольких десятков ног, браги и ступенек, так и оставшись лежать физиономией в луже. Ихвор крепче обнял обожаемую белку и, стянув с бессознательного оратора штаны, радостно вырисовал на оголённом заду мишень.
***** ***** ***** ****** *****
Яританна лопатками почувствовала чей‑то пристальный взгляд и невольно поёжилась, словно некто уже беззастенчиво обшаривал её кожу и залезал под рёбра. Холодный, липкий и какой‑то совершенно неестественный интерес вызывал нехорошие ассоциации с плодом горячей любви упыря и инкуба. Подсчитав возможность такого скрещивания благодаря курсу фундаментального нежитеводства, представив количество наследуемых характеристик и их возможное наложение, чародейка заметно погрустнела и пожалела, что рядом нет хорошего такого самонаводящегося ловчего контура, желательно с разрывным эффектом. Когда всепроникающий взгляд достиг ключиц, девушка не выдержала, нырнув с головой в невысокую бадью и с не проявляющейся ранее ловкостью начала запихивать своё размякшее тело в платье, отмокавшее там же. Удивительно было, что ей не просто удалось это сделать на столь убогой площади, где тело раньше едва умещалось с поджатыми по подбородок коленками, но и провернуть сей акт извращённой эквилибристики, даже не всплывая. В состоянии надвигающейся паники Чаронит была способна посрамить всех Мастеров — Боя вместе взятых.
