приплюснутого носа кровожадно зашевелились, с шумом втягивая воздух.

– Говори, – приказал он джагуну глухим голосом. Кадыр почувствовал, как превращается из тысячника без нескольких

мгновений в хашара обыкновенного, владеющего какой-то тайной, жизнь которого

висит на волоске. Если он сейчас не объяснит всем, где находится кладовая, его сочтут лжецом и отдадут палачам, чтобы те содрали с него с живого шкуру, а потом посадили бы на кол. Еще в своей юрте, когда притащил туда урусута, он вдруг понял, где искать амбары с зерном, вот почему решил ускорить над

ним расправу- ответ на загадку читался на лице хашара, как китайское письмо

на пергаментном листе. Оставалось или заставить написавшего ускорить

перевод, или призвать на помощь внутреннего толмача. Урусут предпочел

переводу смерть, а внутренний толмач джагуна быстро нашел ключ к тайне.

Кладовую нужно было искать на правом берегу реки Жизыдары вверх по течению, к ней вела, скорее всего, наезженная дорога, ведь старые запасы нужно было

вывозить, а новые завозить обратно. Грести вверх по течению было тяжелее, как заметил урусут, да еще если лодка груженая, а если плыть вниз, можно и

веслами не шевелить. Кто догадается, что эти откровения, от которых у хашара

сам собой возник смех, нужно будет воспринимать с точностью до наоборот?Вряд

ли во всем ордынском войске найдется такой умный джагун, как Кадыр, который

умеет не только разгадывать загадки врагов, но даже прочитать их мысли.

Кадыр в который раз за сегодняшний день собрал волю в кулак и смело

посмотрел в глаза Гуюк-хана, успевшего превратиться в снежного барса, которые водились в стране Барон-Тала, приготовившегося к атаке.

– Ан-Насир – Победоносный, кладовая урусутов находится вверх по реке

Жизыдары, я думаю, что ее построили недалеко от берега, чтобы легче было

таскать туда с лодок мешки с зерном и другими продуктами, – четко произнес

он.

– Откуда тебе об этом стало известно? – продолжил Сиятельный допрос

бесстрастным голосом, на плоском его лице не покривилась ни одна черточка. В

полной тишине было слышно, как мерно раскачивается опахало в руках раба, стоящего у печки и разгоняющего теплый воздух по шатру.

– От пленного урусута, которого я с воинами захватил на погосте

Дешовки, – у Кадыра задергалась щека, он подумал, что сболтнул лишнего и

болезненный приступ от волнения, часто посещавший его, может прервать диалог

с чингизидом, но тот пропустил его откровение мимо ушей. – Я сегодня его

допрашивал.

– Что рассказал тебе хашар? – Почти ничего, но я заставил его путаться в ответах, а потом сделал

нужные выводы.

Гуюк-хан уставился перед собой и надолго замолчал, не смели прерывать

течения мыслей и тысячники с сотниками, хотя блеск глаз не мог скрыть

чувства зависти, испытываемого ими к сопернику. Особенно не давало оно покоя

тем, кого называли кандидатами на место Расуллы, кидавшими в сторону Кадыра

неприязненные взгляды. Но джагун сидел не шелохнувшись, он сделал дело и от

него теперь мало что зависело, разве что подтвердить сказанное действиями в

этом направленнии. Для начала нужно было получить лишь разрешение

Сиятельного, без ведома которого ни один человек не мог покинуть военный

лагерь. Наконец, чингизид вскинул голову, увенчанную китайским шлемом с

золотыми насечками и пером от белой цапли, и полуобернулся к Расулле, занявшему место на коврике сбоку и позади него: – Ты поедешь со мной, а твое место прямо сейчас займет тысячник

Кадыр, – он перевел взгляд на джагуна. – Я меняю планы в отношении твоего

отряда, тысячник, теперь у тебя одна задача – найти кладовую Козелеска, из

которой его защитники пополняют запасы, и захватить ее вместе со слугами.

– Слушаю и повинуюсь, Ан-Насир, – сложился Кадыр в глубоком поклоне, доставая тюрбаном до коленей. – Я обещаю тебе, что найду урусутские амбары и

вымету из них все до зернышка.

В шатре раздался гул голосов, половина из которых была одобрительной, а

половина ехидной и недоверчивой, ведь кладовую не переставали искать с

момента, как полки орды подошли к стенам крепости, и ни один отряд не сумел

отыскать даже намека на то, что она существует. Зато много воинов навсегда

затерялось в непроходимых чащах с топкими болотами, земля на которых дрожала

как при землетрясении. Гуюк-хан приподнял обе руки, за них ухватились слуги, оторвавшие его грузное тело от сидения, и он, переваливаясь на коротких

ногах, направился к выходу из шатра. За ним заторопились высокие сановники

во главе с ханом Бури, к которым присоединился тысячник Расулла, успевший

вырасти на целую голову и поменять мало подвижное выражение лица на безликую

маску темника. Проходя мимо Кадыра, согнувшегося пополам, он покривил уголки

губ с белым налетом, как бы давая понять, что чин тысячника был получен им

не без молчаливого его согласия.

– Яшасын, Высокоблагородный, – приложил недавний джагун правую руку к

груди. – Ты можешь опираться на меня как на спинку походного трона, который

поставят в твоем новом шатре. Яшасын!

Расулла ничего не сказал, сейчас ему было лень поднимать даже ноги над

порогом шатра, и если бы не законы “Ясы”, вырубленные в ней булатными

клинками, он бы приказал убрать его с дороги.

Джихангир с непроницаемым лицом слушал своего родственника Бури, вернувшегося из ставки Гуюк – хана. Они сидели перед ковром, уставленным

кипчакскими сладостями и китайскими чашечками с монгольским чаем, заправленным соленым жиром. Весть о том, что джагун Кадыр, которому Бату-хан

приказал вырвать остатки ноздрей, назначен тысячником на совете чингизидов и

темников левого крыла войска, не слишком зацепила его. Он понимал, что это

ответный ход сына кагана всех монгол, посчитавшего себя оскробленным после

получения им приказа о взятии крепости Козелеск за два дня. Перед этим

Бату-хан выслушал доклад Непобедимого полководца о хорошо укрепленном

городе, где тот указал на факт, что до тех пор, пока не схлынут полые воды, крепость вряд ли можно будет взять. Ее омывают с трех сторон разлившиеся

реки, а с четвертой защитники вырыли ров, глубиной в несколько сажен, из

вынутой земли они соорудили такой же высокий вал, усилив проездные ворота

поднятым перекидным мостом. Вряд ли окситанские требюше, показавшие себя в

других местах с лучшей стороны, сумеют разбить двойную преграду из дубовых

плах, соединенных железными пластинами и квадратными гвоздями. Разве что

попробовать снести камнями одну из глухих башен на навершии стены, а потом

послать на штурм отборные части. Ослепительный долго молча перебирал четки, вырезанные из черного агата, эту привычку он перенял у факиха Хаджи Рахима, кипчакского летописца, состоявшего при нем и пачкавшего белые свитки бумаги

темной краской, висевшей каплями на конце его каляма. Затем он встал и

прошелся по шатру вокруг походного трона с орлом над спинкой.

– Пусть Гуюк-хан решает задачу сам, я не стану отменять приказа, как не

пошлю на помощь ни одного воина из других полков, – наконец заговорил он. –

Если он не управится в отведенное время, я прикажу ему отвести войска от

крепости и дождаться схода паводка. Но когда воды схлынут, на штурм

Козелеска ринутся полки Кадана и Бури, хан Гуюк, твердолобый этот чулун над

могилами погибших воинов, будет смотреть за его взятием из своего шатра.

Субудай-багатур тогда усмехнулся дальнему прицелу саин-хана, решившему

неудачи по взятию крепости переложить на плечи сына кагана всех монгол, и

удовлетворенно причмокнул морщинистыми губами. Он давно стал считать внука

великого друга третьим сыном, при чем, старшим.

Вот и сейчас джихангир, выслушав доклад хана Бури, к которому он