Я нагнулась к лицу мужа. Волосы упали длинными прядями, щекотнув кожу. Его тела коснулись мои качающиеся соски. Я провела кончиком языка по губам Максима. Он вздрогнул.

– У нас теперь все будет по-другому… Правда? – спросила я, отстранившись и заглядывая ему в глаза.

– Правда, девочка моя… Правда… А если вдруг станет скучно, пойдем к Рите… – ответил Максим, и мы засмеялись.

Для него это было шуткой. Вчерашнее приключение он посчитал за случайность, спровоцированную алкоголем и порнографическим фильмом, который мы смотрели по видео.

Макс не предполагал, что у меня может быть тяга к женскому телу. Ревновать меня к Рите у него не было оснований. Во всяком случае, он так считал и был уверен в этом. По-прежнему я оставалась для него темпераментной по природе, но непорочной по воспитанию. Я и Рита? Смешно… Он шутил на скользкую тему, не видя в ней никакой опасности, а я не собиралась разочаровывать мужа. Впрочем, я и в самом деле не была лесбиянкой в полном смысле этого слова. Меня вполне устроил бы секс с мужем. Ведь я любила его и считала себя счастливой. По крайней мере, сейчас. Здесь. С ним.

«А Рита… Рита… Может быть, потом… Когда-нибудь», – в голове началась путаница.

Максим навалился на меня своим крупным телом, но мне была приятна эта тяжесть – хотелось, чтобы он надавил сильнее и я растворилась бы вся в нем, под ним… Лаская меня мягкими и сухими губами, он отвлекал от мыслей – каждый поцелуй вырывал меня из сознания, унося в неведомые дали, где нет мыслей, нет слов, есть только эмоции… Но все же сквозь полуразрушенное сознание все время прорывалось одно единственное слово: Рита… Рита… Рита…

1.

В комнате стоял удушливый запах. Запах пота и запах тел, запах желания и возбуждения смешались с ароматами дорогих духов. Вера пользовалась чем-то легким, похожим на весеннюю свежесть Jil Sander. Видимо, она хотела этим придать воздушность своему полноватому телу. Я же любила всегда тяжелые и горькие запахи типа Opium или Sonia Rykiel. Во времена дефицита восьмидесятых выбор французских духов, мягко говоря, был крайне ограничен, мы пользовались теми, которые смогли достать. «Достать» означало приобрести вещь через знакомого продавца. Когда позже у меня появилась возможность купить что-то другое, я уже привыкла к этим запахам и продолжала пользоваться ими. Изменять своим пристрастиям сложно. Хотя я иногда и экспериментировала, но срез моих экспериментов уходил недалеко от первоисточника. Кир с Максом тоже облились «боссами» на славу. Вокруг нас парили облака от ароматизированных тел.

Вдобавок к этому свечи… Они сочились дымком, испаряющимся кофейно-горьким с примесью экзотических специй. Эти необычные свечи мы купили в Голландии в восточном подвальчике. Кир уверял, что в воск подмешана дурманящая травка. Не знаю, уж так ли это, но запах от них шел своеобразный. Что голландцы, что азиаты, у которых мы купили эти свечи, знают в этом толк. Так что не исключено, что Кир прав.

Кто-то уронил бутылку. Кир, рассказывая анекдоты, любит размахивать руками – вечно летят со стола бокалы и рюмки. Разлившееся вино расползлось по ковру красным пятном. В комнате было жарко, и запах начавшей высыхать лужи испарениями приторного аромата крепленого вина примешивался к остальным. Красный. Липкий. Приторный. Наверное, портвейн. Кир всегда его покупает. Он достаточно крепкий и сладкий. Пить вкусно, и по голове бьет быстро и прочно. Не то что сухое вино. Глушишь его, глушишь, а толку ноль. Можно, конечно, водку пивом размешать, но кто это будет пить в приличном доме? Вот-вот…

Кир знал, что сегодня предстоит непростой вечер и будет лучше, если все выпьют с максимальной отдачей, а потому запасся портвишком. Для торжественности момента он всегда покупает сухое шампанское или брют и старается разбавить его ликером. Также хорошо идет джин с тоником. Но и его надо выпить много, чтобы уж был эффект. Поэтому портвейн у нас есть на подхвате всегда. И хотя это тебе не то что советские «Три семерки», а настоящее порто, тем не менее, Кир выставляет его, когда народ начинает потихоньку расплываться. Порто делает свое дело… Но с ним вечно морока. Если уж его разольют, то приходится возиться потом, отмывая красные и липкие пятна.

Если хочешь полной расслабухи, особенно в малознакомой компании, приходится запасаться алкоголем. Даже самые раскрепощенные и современные люди сначала зажимаются, а если напускают на себя веселость, то обычно это скорее наигранное состояние. Веселость с опаской. Веселость с оглядкой. Как бы на тормозах. Вот он веселится, но если что не так, готов в любой момент тормознуть.

А вот после пары бокалов шампанского с ликером плюс нескольких стаканов джина, еще и заглянцевать все это портвишком… Любой становится искренне раскованным. Человек переходит невидимую черту между наигранной веселостью и тем проявлением эмоций, которое свойственно ему, но трезвость мешает. Стоит дать организму достаточную порцию спиртного, как оковы, сдерживающие эмоции, спадают… Словно и не было их. Особенно если участники событий готовы избавиться от этих оков. Если они сами хотят этого.

– Пожалуй, у нас все могло получиться, – подумала я, закрыв за гостями дверь, – Вера, во всяком случае, обошлась бы и без портвейна.

– А жаль, что ребята сбежали, – сказал Кир, вытянув ноги на столике, предварительно подложив под них подушечку. – Такие славные… Тебе Вера понравилась. Я видел.

– Я что, отказываюсь, что ли… – отозвалась я. – Стройная, но при этом при формах. Не часто встретишь такое. Если сиськи на месте и задница кругленькая, то и все остальное не объедешь за полдня. А если тонкая фигура, так вместо грудей одни соски или, того хуже, тряпки висячие.

– Фу, как пошло, – скривился Кир, глотнув джина. – У нас есть лед? Теплая гадость…

– Перестань строить из себя гранта, – не зло укорила я Кира.

Он любит рисоваться, и чаще всего я подыгрываю ему. Но когда мы остаемся наедине, то его рисовка жутко раздражает.

– Слушай, ты видела… рыжую такую… соседку с пятого этажа? Я с ней вчера ехал в лифте и представил… Классная деваха, – Кир решил перевести тему в другое русло.

– Видела-видела, вот именно… Это то, что я тебе и говорю. Дойки как пудовые гири, закопаешься, назад дороги не найдешь. А тело… все дрожит, как недоваренный холодец. Ткни пальцем – и будет трястись пару суток. Нет, это совершенное безобразие. Смотришь на такую, и сразу охватывают ощущения затхлости, духоты, застоя.

– Причем тут застой? – засмеялся Кир, подливая джина, – вот сравнила! Сиськи и застой.

– Не придирайся. Разве дело в этом? Ты же все прекрасно понял. Лучше налей-ка и мне… – я протянула бокал, не переставая думать о Вере.

В Вере все было гармоничным. Хотелось целовать ее пальчики, плечики, шею. При этой мысли у меня снова закружилась голова… Представив Веру, я закрыла глаза, желая удержать ее образ в памяти. На губах появилось ощущение прикосновения ее губ. Облизнувшись, я попыталась восстановить это ощущение.

– Жаль все-таки, что этот придурок, как его… Максим, что ли… приперся на кухню, – размышляла я, закрыв глаза и с вожделением вспоминая Верочкино тело.

– Сам жену, небось, не трахает, а тут приревновал. Идиот! – словно догадавшись, о чем я подумала, произнес Кир. – Радовался бы, что доведут его Веру до кондиции. Сто процентов она такого кайфа во всей своей жизни не испытывала.

– Надо будет на работе продолжить ухаживания за ней, – коротко глянув на Кира, продолжала размышлять я, развалившись на диване. – Вера определенно не откажется.

Когда-то и я была неопытной и наивной, как она, а ведь мы почти ровесницы. Ей, похоже, чуть за тридцать. Вышла замуж молодой, жизни не видела… Родила пацаненка и просидела сиднем замужней женой при своем процветающем Максе. И пока он таскался по секретаршам, блюла ему верность, глупышка. Да что говорить? Легко рассуждать… Если бы не заграница, что было бы со мной… – я грустно взглянула на мужа, прикрывшего глаза и, скорее всего, рисовавшего откровенные картинки в своем воспаленном воображении: «Интересно, кого он сейчас раздевает… Верочку или рыжую соседку с пятого этажа…»