Или все же значит?

Разве плохо было нам эти полтора года, что мы вместе? Нет, не плохо. Было немало счастливых минут, часов и даже дней, составляющих смысл жизни. Ведь если человек не рожден быть счастливым хоть иногда, то на кой черт нужны все остальные смыслы, которые ищут в человеческой жизни разные ученые и философы? Без счастья и любви жизнь пресна, скучна и неинтересна. Ее и жизнью-то можно назвать с большой натяжкой. Для этого, наверное, и придумано словечко, которое заменяет понятие «жизнь»: существование. Человек – и не человек вовсе, а так… существо.

А может, все еще можно вернуть? Эти счастливые дни, часы и минуты? И опять между нами будет, как и прежде. Или уже не будет?

И как теперь мне с ней себя вести? Как будто ничего не случилось? И она, наверное, задается тем же вопросом. И так же, как и я, не находит ответа. Получается, что-то между нами все же случилось…

Бывают в жизни ситуации, когда не нужно ничего предпринимать. Не нужно спешить. Пустить ситуацию на самотек и ждать, куда она выведет. Авось как-нибудь все само собой разрешится. Конечно, с положительным результатом. Надо просто затаиться. Выждать. Проплыть какое-то время по течению. И тебя обязательно вынесет на берег.

Только вот когда?!

Август пришел жаркий. Дышать было абсолютно нечем. Старики, которых я встречал на улицах, открывали рты, как рыбы, выброшенные на берег, и с жадностью глотали воздух. Духота и жар, исходивший от асфальта, от стен домов и бесчисленных потоков автомобилей, изматывали, подтачивали силы, заставляли сбавлять шаг, не давали возможности рационально соображать.

Каждый вечер сотни тысяч автомобилей устремлялись вон из Москвы, за город, на дачи, в сады и огороды. В выходные дни столица и вовсе безлюдела, как перед самым вступлением в Москву Наполеона. И снова, как в две тысячи десятом, по Москве потянуло дымом пожаров. Сначала с севера, где догорали гаражи и загорелся склад на Второй Магистральной. Потом потянуло дымом с запада, где в Филевском парке как-то разом занялась усадьба Нарышкиных. Не остался в стороне и восток столицы. Там в последние дни первой декады августа сгорел склад покрышек, шиномонтажная мастерская и сауна на первом этаже гостиницы «Измайлово». Очевидно, сауна не выдержала жары…

Впечатление такое, будто столицу решили подпалить со всех сторон.

Как водится в палящий зной, начались отравления москвичей и приезжих продуктами. И опять отличилось Измайлово. Ночью 10 августа только в одну измайловскую клиническую больницу, что на Верхней Первомайской улице, привезли одиннадцать человек. Да и в городскую клиническую больницу на 11-й Парковой – еще четверых. Все они – с острыми пищевыми отравлениями. К утру пациентов с такими отравлениями стало уже девятнадцать человек. Двое из них попали в реанимацию, поскольку находились в тяжелом состоянии и без сознания. Ситуация стала вызывать весьма обоснованные опасения о неслучайности таких отравлений. Кроме того, если только в две больницы с острыми отравлениями попало девятнадцать человек, то в сотню московских больниц с подобными пищевыми отравлениями могло загреметь уже около тысячи человек, а может, и более. А это уже настоящая эпидемия. Или диверсия, теракт. Вот такими примерно словами передал мне где-то в половине одиннадцатого утра десятого августа две тысячи четырнадцатого года информацию для моего нового расследования шеф. Добавив к этому следующие слова:

– Надеюсь, ты с этим заданием справишься. Ведь ты у нас лучший специалист по отравлениям…

– То есть? – не сразу понял я, что имел в виду шеф.

– Ну, как же, – доброжелательно произнес Гаврила Спиридонович и дружески посмотрел на меня. – Ты в прошлом году распутал дело с отравлением синильной кислотой доктора биологических наук Рудольфа Фокина, что заведовал экспериментальной лабораторией института неврологии имени Кожевникова при МГУ. Ты же нашел эту повариху Сергееву, отравительницу двух шеф-поваров на финале конкурса «Кулинар года», и изобличил ее весьма эффектно и при многих свидетелях. В этих делах ты поднабрал немалый опыт, значит, тебе и карты в руки…

– Скажите, Гаврила Спиридонович, а откуда у вас такая информация? – поинтересовался я. – Про измайловские больницы, про острые отравления, про число отравившихся и попавших в реанимацию? О таких вещах обычно особо не распространяются.

– У меня имеются свои источники информации, – ответил шеф и скромно потупил взор, показывая всем своим видом, что он просто сделал свое дело, и ничего более. – Но уверяю тебя, что мои источники вполне компетентны и достоверны. Так что не сомневайся.

– Понял, – сказал я. – Разрешите приступать?

– Приступай, – ответил шеф и свел брови к переносице.

Первое, что я сделал, это обзвонил все клинические больницы Москвы. Ну, или почти все. Пришлось проявить фантазию: я представлялся и обеспокоенным работником санитарно-эпидемической службы города, и ответственным чиновником из Департамента здравоохранения Москвы, и членом совета Национальной медицинской палаты, и даже рьяным общественником из организации «Общероссийская лига поборников здорового образа жизни». И везде, кроме этих двух больниц в Измайлове, мне отвечали, что поступивших с отравлениями не более чем обычно. Выходило, что отравление не является массовым, и эпидемии как таковой не наблюдается. И очаг или источник отравления находится, стало быть, именно в районе Измайлово.

К середине дня кое-какие сведения стали просачиваться в Интернет. Оказалось, что всего больных с острыми пищевыми отравлениями, поступивших в две измайловские больницы (на Верхней Первомайской и 11-й Парковой), насчитывается уже двадцать четыре человека. И состояние двоих из них крайне тяжелое. Что ж, придется заняться опросом всех поступивших с такими отравлениями. Конечно, без камеры, поскольку в палату к госпитализированным больным Степу с его аппаратурой не пустят. Ничего, буду снимать больных на свой смартфон и записывать их слова на диктофон.

График посещений больных обеих клиник был с 16 до 19. Сначала я решил наведаться в клиническую больницу на Верхней Первомайской улице. Туда поступило отравившихся пищевыми продуктами аж двадцать человек! А в больнице на 11-й Парковой было по-прежнему четыре.

В 15.30 я сел в электричку, вышел на станции «Первомайская», прошел Измайловским бульваром два квартала и вышел на больничку с тыльных корпусов клиники. Потом нашел отделение, куда поместили отравившихся больных и… возрадовался. Как же хорошо, что в мире еще существуют бумага и шариковые ручки. На стеночке рядом с закрытым гардеробом, возле окошечка с надписью «Справки» висел написанный от руки список больных, поступивших с острыми пищевыми отравлениями. Причем с перечнем палат, куда их поместили. Я аккуратно и незаметно сфотографировал списочек (а посетителей было много), надел бахилы и прошел через КПП, назвав под запись в журнале свое имя и обозначив цель своего прихода: посещение больного Храмова из такой-то палаты, что был первым в моем сфотографированном списке.

Палата, в которой лежал больной Храмов Л. М., была полна людей. Оно и понятно, это первое посещение родственниками больных после помещения их в клинику. Посетители сидели на кроватях больных, стояли возле них, и только на одной из коек никто не сидел. Койка стояла у окна, и я прошел прямиком к ней.

– Здравствуйте, – поприветствовал я лежащую на подушке стариковскую желтоватую лысую голову со впалыми небритыми седыми щеками и небритым подбородком, поскольку здороваться больше было не с кем (или не с чем): остальное тело до самого подбородка было закрыто вместе с руками одеялом, и из-за худобы почти не угадывалась фигура. – Вы тоже отравились?

– Нет, я не отравился, – не сразу ответила голова, и глубоко впавшие глаза уставились на меня из-под кустистых седых бровей. – Это меня отравили враги…