— «Не зайдете ли на минутку ко мне?».

Мегрэ машинально принялся заводить остановившиеся стенные часы.

— Я знаю, что все произошло именно так: я ведь и сам сидел рядом с ним у камина. Наверно, он повел беседу неторопливо. Налил портвейну в два хрустальных бокала. И сказал… Сказал то, что следовало сказать. Всю правду про Лиз. Потрясенный Эро не знал, что ответить. Попросил несколько дней на раздумье. Нет никакого сомнения, что ответ оказался положительным. Вам знакомы такие, как он, простые, крепкие люди, господин следователь? Наблюдали вы их на ярмарке? Слышали, как они прицениваются, прежде чем сделать покупку? Поверьте мне: Эро вспомнил о судовом враче с «Мстителя» — может быть, они в свое время были приятелями. Он отправился в Нант…

Автомобильный гудок. Неожиданно долгие звуки. Из окна они увидели роскошную машину с шофером в ливрее — он вылез из-за руля и уже открывал дверцу.

Мегрэ и его собеседники находились в комнате, служившей Лиз будуаром; здесь же стоял рояль. Все трое смотрели в окно.

— Хорас Ван Ушен! — объявил Мегрэ, кивнув на старика, который первым вышел из машины, двигаясь рывками, словно автомат, у которого не смазаны шарниры.

Местные жители столпились на углу улицы. Ван Ушен в костюме из светлой фланели, в белых ботинках, в просторном клетчатом пальто и белом суконном кепи представлял для них воистину любопытное зрелище. На Лазурном берегу он никого не удивил бы своим нарядом, но в Эгюийоне, где в летние месяцы бывают лишь туристы среднего достатка, он выглядел, пожалуй, несколько необычно. Он немного напоминал Рокфеллера — такой же худой и морщинистый. Он подал руку даме, сидевшей в машине. Она вышла — крупная, вся в мехах, — смерила дом взглядом снизу вверх, затем сверху вниз. Потом что-то сказала шоферу. Тот позвонил.

— Если не возражаете, господа, пусть голландец подождет на улице. Хотя бы какое-то время.

Мегрэ пошел открывать. С первого взгляда он убедился, что судья не солгал: Валентина Форлакруа, урожденная Константинеску, была в свое время красавицей; глаза у нее и теперь были прекрасные, а губы, несмотря на морщинки в уголках рта, такие же чувственные, как у Лиз.

— Ну вот, я приехала, — объявила она. — Хорас, идите сюда.

— Прошу прощения, сударыня, но мне хотелось бы, чтобы сперва вы вошли одна. Быть может, так будет лучше и для вас, не правда ли?

Хорас в негодовании вернулся в машину. Завернулся в плед и замер, не обращая ни малейшего внимания на мальчишек, которые приникли к окнам автомобиля, глазея на приезжего.

— Дом вы знаете. Если угодно, пойдем в библиотеку — там топится камин.

— Я никак не возьму в толк, какое отношение ко мне имеет преступление, совершенное этим человеком! — заговорила она, войдя в комнату. — Не спорю, он мой муж. Но мы уже достаточно долго живем врозь, и что бы он ни делал, меня это не интересует.

Следователь и адвокат тоже спустились в библиотеку.

— Речь идет не о том, что он делает в настоящее время, а как раз о том, что делали вы оба пока жили вместе и господин следователь вам сейчас это разъяснит.

Комната постепенно пропиталась резким запахом духов. Пальцами с кроваво-красным маникюром, унизанными массивными кольцами, Валентина Форлакруа распечатала пачку сигарет, лежавшую на столе, и оглянулась в поисках спичек.

Мегрэ дал ей прикурить.

Следователь счел, что ему самое время вмешаться и принять участие в этой сцене.

— Надо думать, вам известно, сударыня, что к судебной ответственности может быть привлечен в качестве сообщника не только тот, кто соучаствовал в преступлении, но и тот, кто присутствовал при нем и не сообщил об этом властям.

Форлакруа не солгал — это была сильная женщина. Оттягивая разговор, она несколько раз затянулась сигаретой. В норковом манто, накинутом поверх черного шелкового платья с бриллиантовой брошью, она прошлась взад и вперед по просторной комнате, остановилась у камина, наклонилась, схватила щипцы и поправила полено. Потом выпрямилась — теперь все уловки были отброшены. Она приготовилась к борьбе. Глаза у нее уже не блестели так ярко, зато взгляд их стал острей. В очертаниях губ появилась жесткость.

— Ну что ж, — проговорила она, усаживаясь на стул и облокачиваясь на столик. — Я вас слушаю. Что до вас, комиссар, то поздравляю вас с ловушкой, которую вы мне расставили.

— С какой ловушкой? — удивился следователь, повернувшись к Мегрэ.

— Да какая там ловушка! — проворчал комиссар, гася трубку большим пальцем. — Я телеграммой попросил госпожу Форлакруа приехать, чтобы объяснить, зачем она посетила своего мужа месяц тому назад. И если не возражаете, попрошу вас, господин, следователь, начать именно с этого вопроса.

— Вы слышали, сударыня? Предупреждаю вас, что в отсутствие письмоводителя наше собеседование носит неофициальный характер и что присутствующий здесь мэтр Куртье является адвокатом вашего мужа.

Она с презрительной гримаской выдохнула дым, пожала плечами и проронила:

— Я хотела получить развод.

— Почему сейчас, а не раньше?

И тут произошло превращение, о котором предупреждал Форлакруа. Эта украшенная бриллиантами женщина мгновенно стала нестерпимо вульгарна.

— Потому что Ван Ушену семьдесят восемь, — отрезала она.

— И вы хотите выйти за него замуж?

— Это решено еще полгода назад, когда его племянник просадил в рулетку несколько сот тысяч франков и явился клянчить у него в долг.

— Итак, вы приезжали сюда… Ваш муж вас принял?

— В коридоре.

— Что он вам сказал?

— Что он знать меня не знает и, соответственно, у него нет никаких причин разводиться.

Этот ответ был настолько в духе Форлакруа, что Мегрэ мысленно зааплодировал. Он нацарапал несколько слов карандашом на клочке бумаги и передал следователю, перед которым ему теперь полагалось отступить на задний план.

— Что вы делали дальше.

— Вернулась в Ниццу.

— Минутку! Вы ни с кем не виделись в Эпоийоне?

— Что вы имеете в виду?

— Например, с сыном?

Ненавидящий взгляд в сторону комиссара.

— Этот господин, как я вижу, — самый настоящий шпик. Действительно, я встретила сына…