— Ты сказал, Милдред…
— Да.
— Заехал к ней в Айову?
— Нет.
— Когда же вы договорились?
— На свиданиях. Больше я не мог. Я должен жить с ними.
— Но…
— Я голоден, Пэт.
Пи-Эм поворачивает наконец ключ в замке, и делает это тем более торопливо, что в стороне ранчо Кейди, кажется, зашумели машины.
— Ты не женат? Эмили говорит…
— Моя жена вернется с минуту на минуту.
Он включает свет. За противомоскитной сеткой большой прохладный холл, дальше гостиная с просторными креслами — Пи-Эм всегда мечтал о таких.
— Идем.
Прежде чем проследовать на кухню, он еще раз выглядывает за дверь. Так и есть. От дома Кейди отъехали три машины, и все три направляются к реке.
— Вот что. Не зови меня больше Пэтом.
— А как надо?
— Здесь я для всех Пи-Эм.
Ему нравится, когда его так называют. Еще мальчиком он прочел, что нью-йоркские воротилы — банкиры, бизнесмены — требуют, чтобы их называли по инициалам.
— Что ты скажешь жене?
— Не знаю. Вернись я пораньше, я переправил бы тебя еще сегодня.
— В Мексику?
Гость бледнеет. Он даже забывает заглянуть в холодильник, откуда Пи-Эм извлекает пол-окорока. На полках есть и кое-что другое — пиво и эль в бутылках. Пи-Эм в свой черед испытывает замешательство и поскорее захлопывает дверцу.
— Сейчас принесу воды. Придется подождать. Сегодня переправить тебя невозможно.
— Почему? Там же Милдред с детьми.
— В гостинице?
Пи-Эм опять становится не по себе. Вдруг она зарегистрировалась под своей фамилией?
— Нет. Ей пришлось снять комнату.
Гость ест ветчину. Держит в руке толстый ломоть, но глотает с видимым усилием.
— Вода прибывает. Боюсь, что на обратном пути уже не смогу перебраться через реку.
Эх, будь у него несколько часов в запасе! Хоть час! Но вот-вот вернется Нора. И, возможно, привезет с собой приятелей, чтобы пропустить по последней. Так она часто делает.
— Не задавай вопросов. Ты уверен, что тебя не опознали?
— Как бы я в таком случае попал сюда?
Это ясно. Глупо было спрашивать.
— Здесь обо мне известно? — осведомляется гость. — Твоей жене, например?
— Нет.
— Так и предполагал.
— По-твоему, лучше, если бы я ей рассказал?
По временам голоса ожесточаются, но гость всякий раз берет себя в руки, хотя по-прежнему без малейшего оттенка униженности.
— Ты без поклажи?
Пожатие плечами.
— За кого же тебя выдать? Погоди, погоди… Друг детства. Словом, старый приятель.
— Хорошо…
— Человек, которого я давно потерял из виду.
— Да…
— Самое трудное — объяснить, почему ты без машины.
— Извини.
— Так или иначе придется назвать причину твоего появления.
— Знакомый…
— Вот именно! Знакомая семья ехала в Мексику.
А ты взял да заглянул ко мне на часок-другой.
— Так и скажу.
— Минутку. Твои ждут тебя в Ногалесе… Нет! Там им пришлось бы остановиться в гостинице, у них был бы адрес, значит, отсюда им можно было бы позвонить.
Колени Пи-Эм беспокойно подрагивают, и он вслушивается в грохот ливня, пытаясь различить шум машины. Он совершенно трезв. Да и не был пьян. Однако от него, разумеется, пахнет спиртным, и он избегает приближаться к спутнику.
— Вода прибывает. Завтра, может быть, спадет.
В этом случае проскочим.
— Как?
— Там видно будет. Да не перебивай ты меня!
— На границе, должно быть, уже получили мои приметы и фотографию. Я думал, горами…
— В горах конные патрули.
— Давеча ты сказал…
— Вот и она. Называть я тебя буду… Минутку…
Эрик. Эрик Белл.
— Как хочешь.
— Меня зови Пи-Эм. Запомнишь?
— Конечно.
— Объедки брось сюда… У нас есть комната для гостей. Ты…
— Что?
Вопрос, который хотел задать Пи-Эм, застревает у него в горле, а время поджимает: моторы шумят уже совсем близко.
— Ты… С тех пор как выбрался, ты ни разу не…
— Только воду и кока-колу.
Пи-Эм с облегчением утирает лоб.
— Садись. Закуривай.
— Я без сигарет.
Пи-Эм протягивает пачку.
— Держись непринужденней. Нора…
Он не успевает подобрать нужное слово: дверь хлопает, в холле слышны голоса.
— Ты дома?
Компания порядочная и тоже промокшая: им захотелось посмотреть на реку вблизи, и они вылезли из машин. Тут оба Кейди, и м-с Поуп со своей собачкой под мышкой, и еще Ноленды: их подобрали по дороге.
— Входите, ребятки. Сейчас принесу выпить. Ба! Ты…
Нора остановилась перед незнакомцем, который устроился в кресле. Под ногами у него изрядная лужа.
— Эрик Белл, мой приятель. Одним словом, старый товарищ. Понимаешь…
Пи-Эм внезапно вспоминает о невымытых руках, о холме в Мексике и теряется.
— Белл завернул ко мне всего на несколько часов, но думаю…
— …что он пробудет у нас несколько дней, — заканчивает за него Нора без малейшей язвительности в голосе.
Она открывает стенной шкаф, достает спиртное; Пи-Эм очень хочется ее остановить.
— Надеюсь, у него есть с собой во что переодеться?
Вода поднимается с каждой минутой. Когда мы подъехали, брода уже не было. Пембертоны чуть не застряли на том берегу. Кейди считает…
— Иду на пари, что это протянется не меньше недели, — перебивает Кейди. — Я только что звонил в бюро погоды. В Соноре[2] настоящий потоп.
— Как ты сказал его зовут?
— Эрик Белл.
— Вы впервые в нашей долине, мистер Белл?
— Впервые.
— Вы еще убедитесь, что здесь у нас не так уж плохо, даже когда мы отрезаны разливом Санта-Крус. Шотландское? Бурбон?
— Благодарю, нет.
— Пиво?
— Благодарю, тоже нет.
— Серьезно?
— Мой друг Белл, — вмешивается Пи-Эм, — недавно перенес тяжелую болезнь, алкоголь ему противопоказан.
— В таком случае не настаиваю. Остальные — наливайте себе сами. Едой-то хоть запаслись?
— Консервов на неделю хватит.
— А выпивки?
— Нет только пива, — отзывается м-с Кейди.
— Завтра подкинем вам ящик. Кто хочет есть?
Теперь это продлится, пожалуй, часов до пяти-шести утра. Появляются ветчина, сыр, консервы. Нора выставляет на столик несколько бутылок.
За стаканом и хлебом каждый идет на кухню сам. Дом знакомый.
— Пембертоны непременно заглянут утром.
Еще бы! И не только они, а все кому не лень — посмотреть на реку. Заметят у Эшбриджей свет и ввалятся как к себе домой. Просторных кресел и подушек хватает на всех. М-с Поуп обязательно станет худо. Она всегда этим кончает, потом загаживает ванну, потом неизвестно почему принимается плакать и прижимать к груди собачку.
Кто-то запустил проигрыватель. Музыку не слушают, но она создает шумовой фон, позволяющий не замечать перебоев в разговоре.
— Один старый индеец-апач уверяет, что дождь зарядил дней на сорок. Он еще неделю назад предсказал это какому-то журналисту. Кстати, с берега удрали все змеи и зайцы.
Пи-Эм замечает, что гость его вздрагивает.
— Пойду достану ему брюки и рубашку, — объявляет он, вставая.
— Как его угораздило так вымокнуть?
— Не знаю, но если он пойдет со мной…
Пи-Эм вот-вот расплачется. Конечно, никто об этом не догадывается. Все достаточно пьяны, чтобы не обращать на него внимания. Он выдавливает:
— Пошли!
Пи-Эм сам выпил и, может быть, поэтому, пересекая гостиную, испытывает такое чувство, будто дом шатается.
Нет, шатается не только дом — вся его жизнь, все благополучие добытое такой дорогой ценой, таким упорством. За спиной он слышит музыку, голоса, звяканье стаканов.
Что это, собственно, было — желание зарыдать или просто тошнота?
— Пошли!
Спутник следует за ним скользящим бесшумным шагом, и это поражает Пи-Эм: в обычной жизни люди так не ходят.
Подозревают ли те, кто блаженно развалился в креслах, чем они сейчас рискуют?
Они проведут в этой пропитанной алкоголем атмосфере долгие часы, даже не предполагая, что в доме убийца.