Монголо-советские войска остановились на главной площади перед монастырем. Навстречу Сухэ-Батору выехали на конях да-лама Пунцук-Дорджи и еще несколько князей и лам. Пунцук-Дорджи приветствовал народного джанджина от имени автономного правительства. Не забыл он упомянуть и о своих заслугах. «А разве есть такое правительство?» — хотел было спросить Сухэ-Батор, но воздержался и молча направился во дворец богдо-гэгэна. За ним последовали члены временного Народного правительства.

Во дворце было пусто.

— Куда же девались высокие ламы и князья? — пожал в недоумении плечами Сухэ-Батор.

— Все они собрались в военном министерстве и с нетерпением ждут вашего появления, — льстиво пропел Пунцук-Дорджи. — Они хотят славить героя.

— Ну, этим заниматься некогда. Едем в военное министерство!

Пунцук-Дорджи говорил правду: все министры, князья и ламы находились в военном министерстве.

Когда появился Сухэ-Батор, они все повскакали с мест. Какой-то князек выступил вперед, намереваясь произнести заготовленную заранее приветственную речь.

Сухэ-Батор махнул рукой:

— Все это вы скажете потом, досточтимый. А сейчас буду говорить я. Давно собирался потолковать с вашими министрами, но все было некогда.

Князек сжался, попятился под его суровым взглядом.

— Вот что, досточтимые, — произнес Сухэ-Батор громовым голосом. — Ваша власть кончилась!

Простые араты с помощью великого Советского государства разгромили всех захватчиков и вернули независимость своей родине.

Барон Унгерн под предлогом восстановления автономии Монголии разорял нашу страну. Для освобождения страны и для завоевания свободы и прав монгольскому народу мы избрали Народное правительство и решили создать государственную власть на совершенно иных началах.

Прибывшее в Ургу Народное правительство могло действовать по-революционному. Но, принимая во внимание, что вы, ламы и князья, не сопротивлялись, а также учитывая положение в стране, правительство решило установить народную власть, провозгласив богдо ограниченным монархом. Прежние министры смещаются со своих постов и должны в полном порядке сдать свои дела.

10 июля было сформировано постоянное Народно-революционное правительство. Пост премьер-министра и министра иностранных дел занял Бодо, министром финансов стал Данзан. Сухэ-Батор по-прежнему оставался военным министром и главнокомандующим, Чойбалсан — его заместителем. Некто Максор был назначен министром юстиции.

На другой день в центральном дворце состоялась церемония возведения богдо-гэгэна в права ограниченного монарха. «Солнечно-светлый» был бледен и сидел, странно покачиваясь, судорожно уцепившись руками за трон. Богдохану все еще не верилось, что его оставляют на троне.

Пусть конституционная монархия с Народно-революционным правительством! Это все-таки лучше, чем совсем ничего.

Народное правительство… Оно вступило в свои права. Отныне богдо-гэгэн не будет повелевать — он вынужден выполнять волю народа. Это уже была не та монархия, которая образовалась в 1911 году, и не та, которую возродил барон Унгерн.

Монарх отстранялся от дел государственных и пользовался правами неограниченными лишь в делах… религиозных. И это было лишь начало. Плотнее сжимал губы Сухэ-Батор, с ненавистью смотрел на высших лам и князей и думал, что недалек тот день, когда народ сбросит и богдохана и стоящих у трона, скрутит по рукам и ногам эксплуататоров всех мастей, отменит привилегии феодалов и провозгласит республику.

При всех правительствах богдо-гэгэн, по сути, был ограниченным монархом. И сейчас белобандиты всячески пытаются использовать религиозное влияние «солнечно-светлого». Но этот козырь выбит из рук врагов. Пусть «живой бог» послужит интересам Народной революции!

После церемонии Сухэ-Батор вышел из желтого дворца на площадь. Здесь с развернутыми боевыми знаменами стояли воины Монгольской Народной армии и Красной Армии. Плечом к плечу… Трудно разглядеть отдельные лица. Они, как родные братья, красные солдаты революции, новая, невиданная сила, сметающая извечную несправедливость, опрокидывающая троны и царства.

Великий Ленин повелел им защитить обездоленную Монголию. Ленин в сердце у каждого.

Вся Урга пришла сегодня на небывалый митинг. Появление вождя Народной революции всколыхнуло людей. Но когда вождь — поднял руку, площадь замерла. Каждый боялся проронить хоть одно слово. Будто остановилось время. Только жадно раскрытые глаза, тысячи глаз и до предела обостренный слух. Голодные, худые, как скелеты, оборванные, извечные нищие, извечные рабы, одурманенные религией. Сколько веков они ждали, чтобы услышать эти слова!..

А когда Сухэ-Батор поздравил всех с победой, громко сказал о том, что больше нет рабов, а есть только народная власть, борющаяся за свободу аратских масс, площадь загудела.

— Разрешите от вашего имени выразить великую благодарность сынам Советской России, пришедшим на помощь Монголии в ее освободительной борьбе.

Громкое «ура» покрыло эти слова. Гул все нарастал и нарастал, и постепенно из него родилась мощная мелодия: и русские и монголы пели «Интернационал».

Когда митинг закончился, Сухэ-Батор легко вскочил на коня и поскакал на южный берег Толы к «Увалу счастья». Это место было облюбовано давно: еще в годы жестокой слежки и притеснений не раз приезжали сюда с Чойбалсаном.

— Здесь будем праздновать наш первый революционный Надом. Отныне каждый год одиннадцатого июля станем отмечать победу Народной революции!

Да, в этот день на Надоме не было хмурых лиц. Звенела русская гармонь, звенели хуры и хучиры, трепыхались на ветру алые полотна.

Молодой, стройный, веселый, в кругу таких же молодых, Сухэ-Батор стрелял из лука, раздавал борциги на бараньем сале борцам-победителям, а потом, как ветер, мчался на своем скакуне по широкому полю. И никто не мог сравниться с ним в вихревой джигитовке. А навстречу летело славословие быстроногому скакуну:

«Украшение державы, благоденствующей в нерушимом спокойствии мира…» Так пелось лишь в песне. Но мира и благоденствия пока не было. Страну еще полностью не освободили от белых банд, Чжан Цзо-лин готовился к походу на Ургу, американские дельцы шныряли по всей Монголии, повсюду царила разруха, население жестоко голодало. И невольно припоминались слова, сказанные как-то Кучеренко, которого уже не было в живых: «Власть взять не так уж трудно. Вот удержать ее куда труднее…» Феодалы и желтые ламы во главе с богдо готовы были задушить революцию, призвать на помощь кого угодно, иг лишь присутствие частей Красной Армии отрезвляло их.

Факт оставался фактом: на западе в Кобдо, Улясутае, Ван-Хурэ и на востоке в Сан-бэйсэ по-прежнему хозяйничали белогвардейцы. Поступали сведения, что Унгерн провел новую мобилизацию в свою армию, концентрирует силы в северных и западных районах Монголии, готовит мятежи в пограничных районах и собирается в новый поход на Ургу.

А сейчас был великий праздник Надом, что значит «Три игры мужей». Радость лилась, как золотисто-пенный кумыс. Народ праздновал свою победу. И вместе со всеми веселился вождь революции Сухэ-Батор, любовался молодежью, полной задора, чествовал победителей, восхищался могучими борцами, меткими мэргэнами, быстроногими скакунами.