Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Атаман Семенов обосновался на железнодорожной станции Маньчжурия. Здесь он организовал отряд из китайцев и монголов в полторы тысячи человек и стал готовиться к походу во Внешнюю Монголию. Конференция, которую он созвал на станции Даурия, избрала правительство «Великой Монголии» со столицей в Хайларе. В Ургу направили делегацию с предложением богдо-гэгэну занять трон будущего великого государства.

Сколько лет мечтал Джебдзундамба-хутухта о престоле хана «Великой Монголии»! Теперь, казалось, мечта могла осуществиться. Ему предлагали власть, хотя он для собственного же блага не пошевелил даже пальцем. Соблазн был слишком велик.

Но богдо скоро опомнился. Он уже знал, что китайские милитаристы категорически протестуют против создания «Великой-Монголии».

В Урге находились китайские солдаты, они же контролировали телеграф. Как бы не потерять и свой собственный трон!.. А кроме того, кто может поручиться, что тот же нэйсэ-гэгэн Мэндбаир, высший лама Внутренней Монголии, перешедший на службу к японцам, не постарается столкнуть его, «многими возведенного»?

Делегация так и не была принята богдо-гэгэном. Панмонгольская авантюра провалилась, «правительство» распалось, а глава его, нэйсэ-гэгэн Мэндбаир, был схвачен и расстрелян китайцами. Когда богдо-гэгэн узнал об участи своего собрата из Внутренней Монголии, то содрогнулся: такая участь ждала и его. Пекинское правительство сразу же использовало панмонгольскую авантюру в своих целях. Оно двинуло во Внешнюю Монголию свои войска, якобы для того, чтобы защитить последнюю от происков панмонголистов. Сановники клики «Аньфу» утвердились в Урге. Появились китайские гарнизоны и в Кяхте и в других городах. Истинные причины ввода своих войск пекинское правительство объяснило пол года спустя через агентство Рейтер: «Принимая во внимание положение, создавшееся в Сибири в 1918 году вследствие распространения большевизма и повсеместных волнений, Китай увидел себя вынужденным заняться вопросом, тесно связанным с безопасностью Пекина…»

К этому времени ярые сторонники сближения с Россией Ханда-Дорджи и Намнан-Сурун уже были убраны с дороги: их отравили. Премьером автономной Монголии стал один из крупнейших церковников, шанцзотба Бадма-Дорджи. Перепуганный насмерть успехами Красной Армии, приближавшейся к границам Монголии, этот шанцзотба готов был отдать страну в рабство кому угодно: хоть японцам, хоть аньфуистам.

На очереди стоял вопрос о ликвидации автономии Монголии.

А в жизни Сухэ-Батора в это смутное время началась новая полоса.

ЛИКВИДАЦИЯ АВТОНОМИИ

Сухэ-Батор - i_013.png

«Гоймин-Батор», «Сухэ-Батор»… Слава о его боевых делах шла по степи. Войско Бабужаба было разбито. Цирики вернулись в Ургу героями. С командиром Сухэ-Батором теперь их связывала дружба, скрепленная кровью. Его по-прежнему называли «бакши» — учитель. Образовался круг людей, испытанных, закаленных, на которых Сухэ-Батор всегда мог положиться. Он стал признанным вожаком.

Дальний боевой поход закалил и самого Сухэ-Батора. Обожженный жгучими ветрами до черноты, еще больше раздавшийся в плечах, он после долгих месяцев разлуки вошел в свою юрту. Янжима бросилась навстречу. Сухэ-Батор обнял ее, погладил по голове, затем схватил сына Галсана и подбросил его к самому орхо юрты. Глаза превратились в две веселые полоски. Он снова был дома.

Отец Янжимы разговаривал с зятем почтительно, старался всячески угодить ему. (Не всякому дано иметь зятем богатыря!..) Сухэ-Батор смеялся: к своей славе он был равнодушен. Тяжелые годы солдатчины, тамцаг-булакские бои, тысячеверстные переходы на конях — все это было лишь подготовкой к чему-то очень важному, главному. Теперь Сухэ-Батору казалось, что все последние годы он сознательно готовил себя к другим боям, более суровым и длительным, чем война с бандитом Бабужабом.

Сухэ-Батору не терпелось разузнать, что творится в мире. Он оседлал коня и помчался в Ургу. Был в Хурэ человек, с которым следовало повидаться в первую голову, — старый знакомый учитель Жамьян. Юрта Жамьяна стояла на прежнем месте. Учитель сразу же узнал гостя, взял его за плечи, усадил на почетное место.

— Как быстро катится время! — сказал он. — Давно ли Сухэ сидел на этой кошме и, закусив губу, выводил в тетрадке закорючки! Богатырь… Когда прослышал о ваших делах, сердце наполнилось радостью.

Жамьян был растроган вниманием бывшего ученика, принял подарки, сам разлил в чашки густой чай. Расспрашивал о боях у Халхин-Гола.

— А чем занят почтенный зайсан Жамьян?

Учитель горько улыбнулся:

— Наши дни наполнены мирской суетой и волнениями. Кровь закипает в жилах, когда посмотришь вокруг. Мне теперь, как писцу, приходится бывать на заседаниях нижней палаты при «солнечно-светлом».

Эта новость заинтересовала Сухэ-Батора:

— О чем же толкуют в нижней палате?

Щеки Жамьяна покрылись багровыми пятнами, он сузил глаза. Неожиданно сказал резко:

— Ханда-Дорджи и Намнан-Суруна отравили. Остался негодяй Бадма-Дорджи, нынешний премьер-министр. А рядом с ним подлые людишки, которые хотят продать нас аньфуистам за шестьдесят шесть тысяч серебряных ланов. И после этого небо не рухнет им на головы!..

Обычно сдержанный, Жамьян сейчас был возбужден. Немного успокоившись, он рассказал о последних событиях.

В Ургу приехал сановник Срединной республики некто Чен И. С виду это был добродушный толстячок с вкрадчивыми словами и манерами. Он сразу же сдружился с премьер-министром шанцзотбой Бадма-Дорджи. С богдо-гэгэном разговаривал смиренно, воздавал ему почести, заигрывал с высшими ламами и князьями, всем сулил золотые горы.

— В России после свержения царя наступило безвластие, — говорил он, сладко жмурясь. — Мы должны совместно охранять наши северные границы от проникновения большевистской заразы. Пора, пора Монголии и Срединной республике жить подобно родным сестрам. А для того требуется немногое: пусть правительство богдо обратится к правительству Китая с просьбой объединиться в одно государство. Автономия изжила себя, с ней пора покончить.

Чен И даже самолично составил проект соглашения. Да, да, самое важное, самое главное: все титулы сохраняются, привилегии и жалованье тоже.

Премьер-министр Бадма-Дорджи не стал упираться: он добавил в проект самый важный, на его взгляд, пункт — следует увеличить жалованье бывшему премьер-министру Автономной Внешней Монголии Бадма-Дорджи.

Китайский сановник был очарован такой сговорчивостью.

— Все ваши пожелания мы учли, — сказал он кротко. — Завтра я представлю вашему правительству окончательный текст соглашения.

Наутро Бадма-Дорджи получил от Чен И длинный свиток с заглавием: «Условия в 64 пунктах об улучшении положения Монголии в будущем». По этому документу правительство Автономной Внешней Монголии «добровольно» ликвидировалось. Монголия отныне будет управляться китайским наместником в Урге и его помощниками (тоже китайцами) в Кяхте, Кобдо, Улясутае. Богдо-гэгэну и его супруге выделялось жалованье в шестьдесят шесть тысяч серебряных ланов, то есть около восьмидесяти тысяч рублей в год. Китайские гарнизоны обязаны содержать, как и раньше, араты. Владетельные князья получали право посылать своих делегатов в китайский парламент.

Бадма-Дорджи поспешил передать проект соглашения богдо-гэгэну. Приближенные хана безоговорочно приняли шестьдесят четыре условия.

Но было одно «но»…

От стойбища к стойбищу поползли слухи: «Ламы хотят продать нас китайцам», «с юга идут китайские войска», «богдо вызывают в Пекин для сделки». Плохие дела подобны скрипучей телеге — скрип разносится на десятки уртонов.

«64 пункта об улучшении будущего положения Монголии» были одобрены богдо-гэгэном и его приближенными. Но ликвидировать автономию втихомолку было невозможно: против этого резко выступали мелкие и средние князья, грозились поднять народ. В распоряжении светских князей находились и войска, которые готовы были драться за автономию.

22
{"b":"247637","o":1}