- Ты как считаешь, Марфута? - обратился водяной к другой представительнице народа.
- У нас, здесь, отродясь, лягушатников не было, и дальше без них обойдемся, - отрезала она. - И насчет экологии думать надо. Малькам чистая вода нужна. Сейчас все за чистоту природы борются, и нам надо в эту борьбу включаться. А эти, - Ефтей прав, - воду мутить станут.
- Так... А ты, Фитюк, как думаешь? - народней Фитюка никого здесь не было.
- Я? - переспросил старший подкоряжник, мнением, которого интересовались редко.
- Ты.
- А что, думать надо? - растерялся тот от неожиданного задания.
- Надо, Фитюк.
Фитюк понимал, что ответом своим должен угодить водяному, а чего желает водяной, сообразить не мог. Молчание затягивалось. Все ждали, что скажет старший подкоряжник. Раз водяной спросил, должен же он что-то сказать. И лопоухий богатырь Фитюк тоже понимал это. Так что, вынужден был решиться.
- Может им надо пендаля дать? - сообразил он в привычном для себя направлении. И тут же предложил свои профессиональные услуги. - Это я всегда! На службе родного омута сил не пожалею.
- Поняли? - спросил Филипп у болотников.
Те уставились на водяного, стали соображать, что им надо понять.
- Народ против, - сообщил, не дождавшись ответа водяной. - Я может, и согласился бы, но у нас демократия. Я вам не деспот какой-нибудь или сатрап, против воли народа не пойду. Можете смело говорить каждому, что мы здесь постоянно заботимся о сохранении демократии и экологии. Теперь поняли?
Болотники опять не успели понять.
- Болотникам приказано возвратиться в свое болото! - проблеял Кондей. - Фитюк, помоги просителям.
Старший подкоряжник стал выполнять приказ. А пока Фитюк провожал болотников и старался, чтобы те прямо в своем болоте оказались, в грот зашел подкоряжник Еник. Смотритель лошадок, он же конюх, он же личный кучер водяного. Невзирая на всю торжественность обстановки он направился прямо к Филиппу.
- Хозяин, лошади покормлены и запряжены. Багаж уложен. Можно ехать, - доложил личный кучер.
- Это куда ты ехать собрался? - поинтересовался Филипп.
- Не я, а ты, хозяин, ехать собрался. Говорил, на Южные острова, за экзотикой. Кокосовые орешки хотел пощелкать, на горячем песочке полежать.
- Хм, на Южные острова, - говоришь... - На горячем песочке полежать...
Филипп вспомнил полыхающий костер, дубины и плоскомордых первобытных, которые собирались его съесть. Сон, конечно, но все равно неприятно. И может не просто сон, а предостережение. Он погладил живот. Живот был большой, теплый и гладить его было приятно. Чего уж тут: свой собственный живот, к которому водяной относился с полным уважением и выращивал не для первобытных с кольцами в носу.
- Пусть плоскомордые друг друга жрут, нечего мне там делать, - заявил он. - А орехи твои кокосовые - дрянь, не прожуешь, - водяной сплюнул. - Мне, сколько захочу, наших соберут. Слышишь, Марфута, орешков хочу, пусть наберут туес. Да присмотри, чтобы спелые. Наши, отечественные, получше заморских будут. В них витаминов побольше. Не поеду я на твои Южные острова, Еник. Свои орехи щелкать стану. Распрягай лошадей.
- Распрягать, так распрягать... И возок что ли тоже разгружать?
- И возок разгружай.
- А может не стоит, - рассудил Еник. - Может, ты завтра надумаешь ехать, или послезавтра, так чего его разгружать. Там работы знаешь сколько... До завтра и так постоит. А завтра тебе может ехать захочется.
- Тебе чего велено? - сердито посмотрел на него водяной.
- Велено разгружать.
- Вот и разгружай! Никуда я не поеду. Ни сегодня, ни завтра.
- Легко сказать: разгружай да нагружай. Оно ведь таскаешь, таскаешь... Может, на той неделе поедешь? Думаю, пусть возок пока нагруженным постоит, ничего с ним не случится.
- Я кому говорю! - погрозил ему кулаком Филипп. - Мне сколько раз повторят надо?! Или ты в ухо захотел? Разгружай!
- Так бы сразу и сказал, - нисколько не обиделся подкоряжник, повернулся, пошел распрягать и разгружать.
Тут и Фитюк выпроваживавший болотников вернулся.
- Хозяин, - он ухмыльнулся, явно собирался обрадовать водяного чем-то интересным и веселым. - Тут барсук пришел, с тобой встретиться хочет.
- И чего ты в этом смешного увидел, - Филипп понял, что это тот самый барсук, которого они с Хролом выкрасили. - Мало ли чего барсуку надо.
- Так он весь из себя малиновый, - старший подкоряжник не по чину весело ржанул. - Отродясь не встречал таких смешных барсуков. Ты бы на него глянул. Он на берегу стоит, а вокруг него моховики тучей роятся. Рты от удивления поразевали. А еще говорят...
- Не твое дело слушать, что бездельники говорят! - оборвал его водяной. Ты что, деревня, и вправду малинового барсука ни разу не видел!?
- Так мы же это... - стал оправдываться лопоухий. - Мы же под корягами. У нас там вообще никаких барсуков нет. А так-то мы завсегда, за честь родного омута жизнь отдать готовы.
- То-то, - Филипп поерзал, поудобней устраиваясь на неуютном камне. - Тебя занарядили служить, так неси свою службу как следует. А то барсуки, барсуки малиновые... Я тебе покажу барсуков!
Старший подкоряжник подобрался и застыл со своим трезубцем, преданно уставившсь на водяного.
- Барсук пусть подождет! - приказал Филипп. - Кто там у нас еще? Зови!
Глава одиннадцатая.
Лешие со всех околотков собирались к землянке Ставра. Первым пришел Колотей: длинный и тощий, как жердь. В руке такой же длинный черный посох, с которым он никогда не расставался, как не расставался с просторной зеленой курткой, расшитой по воротнику и рукавам затейливыми серебристыми узорами. Никто не считает лешачьи годы, никто не знает, сколько тому или иному лешему лет, но Колотей был самым старым в Лесу. Ухоженная белая борода его опускалась ниже пояса, негустая, седая шевелюра рассыпалась по плечам. И темное лицо было в глубоких морщинах, как кора старого дуба. А взгляд из-под нависших кустистых бровей был пристальным, будто видел леший что-то такое, особенное, другим недоступное. Колотея в Лесу уважали, к его мнению прислушивались. И побаивались. Если Ставр был здесь хозяином: лешими выбранный и утвержденный вышестоящей властью, а, значит, всем остальным за руководителя и старшего брата, то Колотей как бы считался дедом, хранителем вековых обычаев.
Следом за ним и сорока Фроська объявилась. Она такое собрание леших никак не могла пропустить. Опустилась на заветный дуб, деловито попрыгала по веткам, поклевала каких-то одной ей видных букашек, перышки почистила и уселась, глаза прикрыла. Будто подремать собралась, будто случайно сюда залетела и то, о чем станут говорить лешие, ее совершенно не интересует.
За ней Гонта с далекого шестого кордона прихромал. Еще в детстве толстая лесина ему на левую ногу упала - кости вдребезги. С тех пор и хромает. И не опоздал Гонта, в назначенное время явился. Обычно он всегда опаздывал, потому что пока добирался от своих дальних владений, непременно его что-то задерживало. То ветер трухлявое дерево повалил, и следовало его с тропинки убрать, то лосиха никак отелиться не может и надо ей помочь, то еще что-нибудь такое же важное, спешное, мимо которого ни один леший пройти не может. А бывало, что и сам в какую-нибудь неожиданную яму провалится, или нога на случайной кочке подвернется. И от этих постоянных напастей и нежданных неприятностей характер у него окончательно испортился. Стал он нервным, дерганным и всем недовольным. Все ему не нравилось, ко всем придирался, слова просто так не скажет, непременно с подначкой, с подковыркой. Лешие уже привыкли, что без подковырок Гонта не может, и не обращали внимания. А это его еще больше заводило.
Хоть и вовремя пришел Гонта, физиономия у него была кислей кислого, как будто он весь день глотал головастиков в самой гнилой бочажине Хлюпошлепного болота и диким щавелем закусывал. Ни на кого не глядя, леший молча уселся на край бревна, прикрыл глаза и стал думать что-то свое недовольное.