—    А теперь, мой дорогой Холль, расскажите мне о вчерашнем дне. Крелль уже кое-что о вас рассказал. За последние недели, замещая оберста Гроссе, я кое-что повидал. Вам неоднократно везет. Ничто не действует без удачи.

—    Так точно, герр оберстлейтенант, ничто не действует без удачи.

Он внимательно выслушал мой доклад. Я открыто сказал ему, что боевой состав после вчерашнего боя практически равен нулю и ротам срочно нужно пополнение.

—    Вы правы, Холль. Я послал адъютанта в дивизию. Крель лично изложит генералу Пфайферу ситуацию в полку, чтобы нас вывели из подчинения 24-й танковой дивизии и вернули в 94-ю дивизию. Для боевой готовности нам нужно пополнение и отдых. Я сейчас тоже нехорошо себя чувствую, обострился ревматизм.

В блиндаж вошел связной:

—    Герр оберстлейтенант, обер-лейтенант из штаба 24-й танковой дивизии хочет с вами поговорить.

—    Проводи его.

Вошел обер-лейтенант в форме танкиста, отдал честь и подошел к командиру:

—    Обер-лейтенант Еско фон Путкамер, 02 (офицер связи. — Прим. пер.) 24-й танковой дивизии.

Мой командир представил нас.

—    Что привело вас ко мне, герр фон Путкамер?

—    Г ерр оберстлейтенант, поскольку котел у хлебозавода ликвидирован, ваш полк занимает новый сектор. Генерал фон Ленски хотел бы знать, когда ваш полк будет готов выступить.

Я не мог поверить своим ушам. Он сошел с ума или в дивизии не знали, что происходит?

Командир посмотрел на меня, затем обратился к Путкамеру:

—    Лейтенант Холль — один из последних уцелевших ротных командиров. Он вчера принимал участие в боях и наполовину оглох. Послушайте, что он вам расскажет, и передайте своему командиру.

Он обернулся ко мне:

—    Давайте.

_IL

~1Г

Я повторил свой доклад и указал количество бое-готовых солдат (два батальона с 44 пехотинцами). При этом мои мысли были об убитых и раненых. Я закончил со слезами гнева: «И эта горстка тоже должна стать пушечным мясом?»

Фон Путкамер внимательно слушал меня, лицо его было непроницаемо. Затем он сказал: «Да, вижу, здесь ничего не поделать. Я доложу командиру». Он отдал честь и вышел.

Оберстлейтенант Мюллер отпустил меня, пожелав скорейшего выздоровления. Полный горечи, я шел со связным Грюндом обратно в обоз. Так обычно и бывает, когда тебя «одолжат» другой части. Тебя используют до последнего солдата, потом — когда ты послужил своей цели — тебя просто бросают.

Глава 3

НАШ ПОЛК ВОЗВРАЩАЕТСЯ В 94-Ю ПЕХОТНУЮ ДИВИЗИЮ

Действия у рынка и Спартаковки

19    октября 1942 г.

Приехав в расположение обоза, мой гауптфельдфебель сказал, что жалкие остатки нашего батальона все еще в Баррикадах. Поскольку слух ко мне возвращался все больше, я решил на следующее утро, 20 октября, отправиться на фронт в роту. Если со временем мы получим обратно несколько легкораненых, будет разумнее составить изо всех остатков одну часть. Вечером я написал письмо своим любимым. Кроме того, я провел операцию по «полной очистке тела» со сменой белья, ведь никто не знал, когда еще подвернется такая возможность.

20    октября 1942 г.

Святой Петр был к нам добр, день снова был солнечным и ясным. После доброго завтрака я направился в батальон. До него было три километра. Я чувствовал себя в безопасности — до фронта было четыре-пять километров. Я с интересом смотрел на наши самолеты, плывущие над головой в сторону Сталинграда и — как и все эти недели — вываливающие свои бомбы на город. Для них погода тоже была идеальна. Когда, наконец, падет этот проклятый город! Нигде еще не было сопротивление противника столь упорным и яростным, как здесь. Я подумал об Арте-мовске или Кагановиче в районе Донца, или о Ворошиловграде позже: бои тоже были тяжелыми и все же не столь ожесточенными, как здесь. Я был уверен, что причиной тому было то, что город носит имя Сталина. Престиж «красного диктатора» мог упасть, если бы Сталинград пал. А он падет. Я был уверен в этом.

Я был уже на полпути. Со мной были три товарища из батальонного штаба. Вдруг — посреди ясного неба — раздался острый свист — и затем визг шрапнели. Мы бросились на землю. Все повторилось еще четыре раза. Некоторое время мы лежали неподвижно, обнимая землю, на случай повторения сюрприза. Затем как можно быстрее мы рванулись к балке, которая давала возможность скрыться с глаз. Слава богу, это утреннее приветствие не нанесло большого ущерба. Мы переглянулись.

«Герр лейтенант, а что у вас с правой рукой?» Один из моих товарищей показал на дырки в правом рукаве кителя. Я снял его и увидел, что два маленьких осколка вошли мне в руку повыше локтя. Во время огневого налета, бросившись на землю, я ничего не почувствовал. Мной займется батальонный врач, доктор Щепански. Рукой можно было двигать. Штабсарцт (капитан медицинской службы. — Прим. пер.) доктор Щепански уже однажды спас мне жизнь, когда 19 апреля мне прострелили легкое. Он быстро появился рядом и применил все свои умения. Эта легкая рана будет для него детской забавой.

Никто из нас не мог сказать, откуда прилетели снаряды, вероятно, с другого берега Волги.

Мы продолжали идти на командный пункт полка, и больше снаряды рядом с нами не падали. Придя на КП, мы узнали последние новости: вернулся из отпуска командир полка, оберст Гроссе. Оберстлейтенан-та Мюллера с адъютантом Креллем переводят в 267-й гренадерский полк. Майора Вайгерта заменяют из-за желтухи; его сменит гауптман Израэль, командовавший до того 13-й ротой. Вместе с оберстом Гроссе в полк возвращаются лейтенант Вайнгертен и лейтенант Аугст и еще несколько выздоровевших. Обер-лейтенанта Полита из штаба полка — он командовал взводом связи — погребло заживо прямым попаданием бомбы. Все это произошло ночью, никто этого не заметил, и помощь пришла слишком поздно. Всегда приходилось учитывать подобные случайности.

Доктор Щепански, которого я разыскал, обработал мне руку и подтвердил, что с ней не случилось ничего серьезного.

После обеда прошел первый дождь за несколько недель; надеюсь, это ненадолго.

Тем временем пришел приказ перебросить наш батальон в район, лежащий примерно в восьми километрах на северо-запад от Баррикад. Там мы примем пополнения.

21 октября 1942 г.

Утром мы выступили в боевом порядке в новый район. Было еще темно. Нам нужно было до рассвета выйти из поля зрения артиллерийских наблюдателей противника. Иначе будет вероятен огневой налет.

Чем дальше мы уходили от основного места боев в центре города, тем легче мне было. Город походил на прожорливого гиганта Молоха. Через несколько недель непрерывных уличных боев оба батальона сточились до горстки людей. В других стрелковых частях положение было не лучше.

Когда рассвело, мы узнали деревню слева от нас; это было Городище. Наш маршрут дальше лежал на север. Батальон сделал привал у Орловки. Здесь я получил приказ от лейтенанта Шюллера явиться в обоз и доложить командиру полка, оберсту Гроссе. Меня подвез на мотоцикле батальонный делегат связи. Скорее всего, нам должны сказать, что на днях мы встаем на зимние квартиры на северной блокирующей позиции. Долгожданная передышка. Когда солдат на боевых, никто не знает, какое новое назначение придет в следующий момент.

Командир полка двигался с обозом. Там же оказалось около сорока человек, вернувшихся из госпиталей вместе с лейтенантами Аугстом и Вайнгертнером.

Я доложил о прибытии оберсту Гроссе со словами: «Лейтенант Холль по вашему приказанию прибыл!»

Командир поблагодарил меня и сказал с улыбкой:

—    Много же вам потребовалось времени, чтобы вернуться в мой полк.

—    Так точно, герр оберст! Ровно шесть месяцев, включая обход по 134-й дивизии.

—    Я уже слышал об этом, а также о том, какие тяжелые бои полк вел во время моего отсутствия. Потери были особенно тяжелыми. Теперь мы должны дождаться пополнений. До особого распоряжения мы назначены в резерв дивизии. А теперь о вас, Холль. Вы последний старослужащий командир роты в полку. За последний год вы воевали, не жалея сил. Оберст-лейтенант Мюллер представил вас к Значку за ранение в золоте. Вчера вам опять сильно повезло. Я не могу позволить себе потерять последнего опытного командира роты. Вы на несколько дней останетесь здесь, в обозе, а на ближайший месяц-полтора прикомандировываетесь к штабу полка.