Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Не помню, со сколькими устроителями, связанными с «нелегальными», я имел дело; их было много; они являлись и исчезали бесследно; помню черненького студента технического училища, который одно время устраивал мои вечера; помню культурного экономиста, Семена Осиповича Загорского, который что-то устраивал в пользу заключенных; он работал в меньшевистских организациях; не помню постоянно менявшихся барышень-устроительниц; то одна, то другая из них садилась или пропадала бесследно; кроме этого текучего состава помню двух устроительниц лекций и вечеров в 1907 и 1908 годах: А. С. Тинкер и О. Ф. Пуцято; первая более держалась вдали; вторая подчеркнуто всюду шныряла с видом томной модернистки, занятой собой; я ее видел: и в «Кружке», и у Зайцевых (в квартире последних она, кажется, временно жила);224 поздней обнаружилась ее истинная физиономия: и жене Зайцева пришлось ехать в Париж для дачи объяснений Бурцеву; О. Ф. Пуцято была уличена, оказавшись провокаторшей;225 Зайцевы были потрясены; дружить с провокаторшей — значит: и на себя бросить тень; Бурцев долго допрашивал В. А. Зайцеву; провокаторша выбрала себе недурной обсервационный пункт: в квартире Зайцева толпились писатели, считавшие себя левыми: и символисты, и полусимволисты, и бытовики; с многими из них я в те дни отчаянно воевал; счастье мое, что я держался вдали от квартиры Зайцева; стенные уши не могли слышать высказываний, которые слышали стены моего кабинета (например, сочувствие крайнему активизму).

Обе устроительницы были от большевистских организаций; Анна Семеновна Тинкер — от боевой; а Пуцято — не знаю точно от какой; след А. С. Тинкер пропал для меня к концу 1908 года; в 1932 году я с ней встретился неожиданно для себя как с супругой В. Д. Бонч-Бруевича;226 мы вспомнили «минувшие дни»; только тогда объяснилось мне бесследное исчезновение А. С. из квартиры, в которую я ходил по делам лекций; А. С. должна была скрыться в итоге деятельности Пуцято.

На мне Пуцято отразилась неприятнейшим инцидентом с полицией, из которого я едва выкрутился; открылось теперь, почему Эллиса мучили обысками; и даже брали в Бутырки; не понимаю, почему не хватали меня, как и ряда писателей, имевших с Пуцято общение; последняя бывала и в «Перевале»; думаю, что в ее агентурных планах мы, участники вечеров, играли роль червячков для приманки рыбки; рыбкою же могла быть молодежь (курсистки., студенты); до времени, вероятно, она берегла свои «жертвы»; вдруг уличенная, оказалась уже вне сферы охранки; во всяком случае: полиция знала, что я сочувствую революции; но, вероятно, не знала, в чью пользу работал я; имя мое было модным; меня, очевидно, не торопились трогать; я, скоро это сообразив, стал с особенной осторожностью относиться к являющимся устроителям, если не знал досконально их: разоблаченье Пуцято и потрясающее разоблаченье Азефа достаточно убедили в том, что явление к нам из «подполья» в те годы — на 40 % явление охранного отделения; обнаружилось, почему сборы с нескольких лекций моих были полицией конфискованы; между прочим: и сбор с лекции «Искусство будущего», устроенной Пуцято; помнится, как эта последняя влетела ко мне, поразив бледностью и синими кругами под глазами, не имевшими никакого дна (эти глаза не внушали доверия мне и прежде); взволнованным голосом она предупреждала, что и ко мне могут нагрянуть с обыском, — вероятно, для того, чтобы в нашей среде не возникло сомнений на ее счет; помню волнение матери, упрекавшей Пуцято в неосторожности; и помню выражение оскорбленности на лице Пуцято, державшейся с аффектированным благородством.

Уже поздней в памяти моей вырастает квартира А. С. Тинкер, в которой не раз я бывал (Триумфальная-Садовая, дом Пигит), зная, что квартира — ход в нелегальную катакомбу; но я не знал, что немного позднее лечивший зубы мои доктор Дауге — другой ход: в ту же катакомбу; за стеною комнаты, где он сверлил мои зубы, происходили ответственнейшие совещания большевистской партии227.

Провал подпольной организации, произведенный Пуцято, был очень чувствительный; средь писателей толка Зайцева не на шутку переполошились; дело доходило и до третейских судов;228 но в Париже выяснилась непричастность зайцевской группы к преступленьям Пуцято. А были моменты, когда один глядел на другого, переживая ужас: не предатель ли перед ним; я косвенно оказался прав в резкой полемике против мутной воды, в которой плавали иные из модернистов; за полемику мне от всех доставалось, кроме Гершензона и Белорусова: ведь в «мутные воды» заплыла-таки провокаторша.

Провокаторами кишела Москва.

Неизвестно откуда явившийся лектор, имевший успех, бегал с визитного карточкою по всем лекторам; забежал и ко мне, прося быть оппонентом; он наткнулся у меня на П. д'Альгейма; после его ухода д'Альгейм предупреждал:

— «Про него ходят слухи, что его уличили в провинции в том, что его миссия устраивать в прениях инциденты и этим выявлять пред охранкою молодежь, которую убирают потом».

Я тем не менее пошел на лекцию подозрительного господина, — не оппонировать, а предупредить нескольких знакомых курсисток об этом «типе», чтобы они в случае чего не шумели и предупредили публику; увидев в зале шумную обычно курсистку, я просил ей шепнуть, чтобы она сообщила своим подругам: не шуметь в случае инцидента; исполнив «миссию», я демонстративно вышел из зала под носом лектора; аудитория была предупреждена; «скандал» не удался; но после лекции к мной предупрежденной курсистке на улице подошел неизвестный субъект и спросил ее иронически:

— «Что вас просил передать Белый?»

Вскоре ее «посадили»; в Москве разнеслась молва, что новоявленный лектор — лектор из охранного отделения; и след его простыл из Москвы; вскоре, будучи в Киеве, его встретил я фланирующим на Крещатике.

Лекции и вечера в пользу «организации» устраивались фиктивно от моего имени; я подписывал несколько листов белой бумаги, на которой фактические устроители писали, что надо; за меня они сдавали отчеты полиции о сборах и прочем; техники устройства этих вечеров я не знал.

Вот что произошло: А. С. Тинкер организовала литературный вечер в пользу военной организации большевиков; я подписал белые листы в свое время, забывши о них; вечер прошел удачно; но Тинкер исчезла с моего горизонта; прошло семь месяцев; в это время вонью над всею Россией лопнул Азеф;229 я прекратил свои лекции.

Вдруг является квартальный надзиратель; и, к моему удивлению, просит немедленно сдать полиции отчет в вечере, имевшем место полгода назад; какой отчет? Я и не подозревал, что есть такие отчеты; квартальный дал мне отсрочку в два дня; тотчас же по его уходе я бросился в квартиру Тинкер, сетуя, что она меня подвела; мне отворила неизвестная брюнетка; и объяснила: организация провалилась; одни — схвачены; другие — бежали; о делах моего вечера ничего точного она не может сказать, но может дать адрес одной из барышень, причастных к устроению вечеров: надо к ней идти с черного хода: ее родители не знают о причастности дочери к организации; я так и сделал; барышня, выскочившая на кухню ко мне, лепетала испуганно, что и знать не знает, и ведать не ведает ни о каких отчетах, прося меня скорее уйти, чтобы родители ее не накрыли со мной (родители ее, видно, были буржуи). Я понял: провал — серьезен; А. С. либо бежала, либо сидит; отчета о лекции или нет вовсе, или попал он в охранку. Я тоже подлежу ответственности; и я пошел к знакомому мне юристу: изложил ему казус, прося дать совет, как вывернуться; он был кадет; он мне доложил: меня могут привлечь по двум пунктам: как мошенника, присвоившего себе деньги, или как политического; в последнем случае — арест, ссылка; и кисло меня проводил со словами:

67
{"b":"247459","o":1}