В течение пути я то теряла сознание от нехватки воздуха в вонючем мешке, то забывалась в полудреме и перед глазами проносились картины — одна круче другой. Вот Андрей, размахивая дубиной, дерется с арками, вот Март спихивает меня с телеги и я остаюсь лежать посреди бескрайней пустыни одна, вот Торкеш тычет в меня пальцем и южане в белых накидках уже открывают клетку…Бред, летавший в голове, выключался и тогда снова нещадно воняла конская шкура, саднило руки от веревок и почему-то страшно болел живот. Хриплые голоса то замолкали, то начинали ругаться — было совершенно непонятно, день или ночь на улице, мелкая труха в мешке забивала глаза и нос, чесалась в голове и сыпалась за воротник, когда меня стаскивали с лошади. На попытку подрыгать ногами жесткий кулак вдарил под ребра так, что отбил всю охоту делать это дальше и сознание в очередной раз покинуло меня.
Вонь, противная кисловатая вонь была повсюду. Воняло старыми шкурами, кожей, немытым телом, потом, остатками еды, горьковатым дымом — от этих запахов разламывалась голова, в носу щипало, а под руками шевелилось что-то мохнатое. В полутьме все-таки можно было разглядеть, что я действительно лежала на драных шкурах, смердящих запахом тех, кто спал в них, посреди помещения стоял столб, тлел небольшой очаг с котелком, из которого опять же вонял мерзкий пар, дым уходил вверх, но и внизу его хватало, чтобы щипало глаза. Судя по всему, это был шатер из кожи — многочисленные мелкие дырки светились насквозь, хлопала накидка на прорезанном квадрате, а в противоположной стороне щель двери манила на свободу. Вроде бы в шатре никого не было на первый взгляд и, осторожно оглядевшись, я быстро поползла на четвереньках к двери, стараясь держаться подальше от горячего котелка. Вожделенная дверь была уже близко, как за спиной раздался дикий взвизг и пронзительный голос завопил так, что заныло в ушах. Полог на двери откинулся, заглянула лысая голова, снизу влезли еще две головы поменьше, а за стенами шатра послышался шум и верещанье. Не удалось убежать…пришлось забиться к стене шатра. Визжал и пронзительно вопил тощий старик, сидевший в темноте, он до сих пор возмущался и плевался, сдергивая с себя наваленные шкуры. Полог совсем отдернули, лысый заорал себе за спину, отпихивая маленькие головы…дети? Ну да, они загомонили еще громче, а лысый уже пропал, только слышался его ор вдалеке. Старик выбрался из шкур, сунул в котелок грязный палец и облизал его, варево завоняло еще больше и меня чуть не стошнило. Куда я попала на этот раз? То, что меня под носом у всего каравана нагло похитили, наводит на мысль, что это и есть те самые арки, которые кочуют в степи. Грязь, вонь, смрад — вот все, что можно про них сказать, хорошо еще, если клопов или блох нет в этих шкурах…страшно чесалась голова после пребывания в мешке, то и дело прошибал кашель от вдохнутой пыли, а на руки я боялась смотреть. Пальцы едва шевелились, болели плечи — эти сволочи вывернули руки назад от души, да еще прибавилась боль в боку, куда саданули кулаком. Запястья спасло только то, что они были замотаны толстым полотном и увешаны лжеоберегами. Неужто нас поджидали в траве у реки? Или Схаркр был прав — я привлекла чей-то взгляд? Но никого же не было вокруг…И что мне теперь делать? Ужас положения постепенно стал доходить до разума — везли меня довольно долго, хватятся меня не сразу, а когда будут собираться в дорогу, а потом…Вот тут я поняла, что для меня «потом» уже не существует, потому что никто не пойдет за мной сюда! Никто…Торкеш? Да он обозлен и обижен, и что сделает один, даже опытный наемник, с целой сворой степняков? Джанир думает только о том, чтобы побыстрее дойти до Пейвеса. Остальным на меня просто наплевать, я для них случайная попутчица, забавная чужестранка, о которой забудут через день…Я тут никому не нужна…Никому…От обиды и беспомощности слезы полились сами собой, капая на грязные штаны.
— Эй, ты чего ревешь? Ты меня понимаешь? — женщина, трясшая меня за плечо, была человеком, большие голубые глаза и светлые прямые волосы делали ее достаточно привлекательной. Загорелая, худая, в холщовом прямом платье до колен, из-под которого виделись узкие штаны, повязанная по талии вышитым поясом — вряд ли она была старше меня.
— Ну, говорить можешь? — достаточно доброжелательно сказано, может, хоть есть меня тут не будут? Хотя для еды баб не воруют…для другого воруют…господи, пронеси…
— Могу. Где я?
— А, ну заговорила наконец! Пить хочешь? На…
Схватившись было за кружку, я непроизвольно скривилась — грязна та посудина была до такой степени, что страшно дотронуться.
— Грязная? — женщина осмотрела кружку. — Ничего, привыкнешь. Я тоже по первости нос воротила, теперь не замечаю уже. Подставь руки тогда, раз брезгуешь. Тебя ночью привезли, да не трогали, пока ты не очнешься. А ты ничего, получше многих будешь. Ну, умойся, так и быть…воды у нас немного, на мытье лишний раз нечего тратить. Вот пойдем к колодцу, там умывайся, сколько влезет, коли сама достанешь. Меня Жаркой кличут, я тут давно живу. Это тебе с непривычки плохо, а потом все привыкают. Меня вот подобрали, когда я с рабского каравана убежала, да так и оставили. А куда мне идти? Мать умерла давно, отец ушел и пропал, южане меня и прихватили. Думала — все, конец, страхов таких наговорили по пути о том, как на базарах людей продают да как там обращаются, что хоть руки на себя накладывай. Остальные-то повзрослее меня были да попугливей, а я самая тощая была, руки кое-как протащила из железа, да в дырку ночью и вылезла. Долго бежала, пока силы были, потом ползла…арки меня подобрали, вот и осталась я тут. У меня свой мужчина уже есть, сын от него растет, а домой возвращаться я не стала — нет у меня никого, кто бы принял к себе, видели соседи, как меня южане тащили, да не вступились, небось, уже и дом наш поделили…Тут мне хорошо, арки не обижают, они только с виду такие страшные…детей хоть каждый год приноси — они за детей убить могут, никогда ни один арк ребенка не бросит, хоть своего, хоть чужого — закон у них такой! Не то, что на юге — своих детей могут продать!
— Жарка, ну ты сама убежала, — завсхлипывала я, — а меня…увезли, я же с людьми ехала…зачем? Не могу я тут оставаться…нельзя мне…
— Увезли, ну и что? Много кого увозят, — пожала плечами, мол, ерунда какая. — Женщин должно быть много, детей должно быть много в роду, тогда род сильным будет!
— Да ты что говоришь такое, каких детей? От арков, что ли?
— Ну конечно, — сообщила она, как само собой разумеющееся, — ты молодая, здоровая, дети будут хорошие! Но это — как решат, может, кому-нибудь отдадут в жены из других родов. — Деловито осмотрев меня, добавила, — ты красивая, за тебя много можно получить…а у нас овец мало…Если повезет, то не старому отдадут, но торги будут не скоро. Пока ты у нас поживешь, пообвыкнешься.
— Жарка… — жалобно протянула я, но она быстро оборвала мои стоны:
— Все, сиди тут. И не думай, что можешь убежать, самой же хуже будет. Посадят на цепь, тогда наплачешься. — И добавила уже поласковей, — будешь послушной, никто вреда тебе не причинит, ходи как хочешь.
Вот это был удар…Мне захотелось завыть, разбить что-нибудь в этом паршивом вонючем шатре, а потом бежать, сколько хватит сил. Но куда бежать, если я даже направления не знаю? Вот и сбылся жуткий розыгрыш Сайнира — арки все равно забрали меня, теперь весь мой удел — рожать им детей. Безусловно, можно и беременной свалить, но куда, куда? Или еще лучше — баранов у них, видите ли, мало, так они меня за этих баранов и продадут…
Все прежние беды показались мне теперь настолько мелкими, что я даже засмеялась — ну как я могла обращать внимание на то, что порвались ботинки, что Торкеш наплевал на меня, что я не знала, как буду добираться дальше в Аргор? Это же такая ерунда!
Истерический смех привлек внимание дедка с котелком, он злобно уставился маленькими глазками в мою сторону и теперь плевался и шипел, как змея. Очень хотелось пить, но в горле стоял такой комок, что даже глоток воды не прошел бы…от мыслей о еде, приправленных запахами внутри шатра меня затошнило и я стала хватать воздух ртом, как вытащенная на берег рыба. Вдох-выдох, вдох-выдох… немного отойдя от первых впечатлений, я уткнулась головой в колени и задремала.
