Ему опять долго аплодировали и приглашали за разные столики.
И снова взревел магнитофон, по полу зашаркали ноги танцующих, пилоты в кожаных куртках вышли из своего плюшевого закутка и принялись внимательно разглядывать женщин, но им, как понял Касьянов, уже ничего не светило, морячки успели со своими помидорами раньше, пилоты курили длинные московские сигареты и недовольно морщились.
За столом, где сидел Касьянов, кто-то из знакомых Вано запел:
— На Хатанге ледоход, ледоход…
Потом он начал умышленно перевирать слова и петь не «ледоход», а вовсе уж неприличное слово, к столу сквозь толпу танцующих начали пробираться энергичные парни с повязками дружинников на рукавах. Касьянов думал, что Вано крепко пьян, но оказалось, что и Вано держится молодцом, они переглянулись и поднялись, Вера и Тоня тоже встали, все вместе вышли в раздевалку, купили еще две бутылки шампанского и пошли в тот самый курятник, где у девушек была комната, проигрыватель с пластинками и гитара.
В первом часу ночи Вано взял у Касьянова ключ от красного уголка и увел с собой Тоню. Вера включила настольную лампу, села рядом с Касьяновым и начала рассказывать, как они с Тонькой прилетели на Диксон, две дуры, в декабре, и нужно было идти устраиваться на работу/но как ни выглянут из гостиницы на улицу, там темно, вот и сидели безвылазно три дня, потом только сообразили, что на острове полярная ночь, и уж тогда пошли к начальнику РМЦ, и он определил их в ученицы радисток, очень добрый такой дядечка был, Прилуцкий, веселый такой, открытый, никого не боялся. Говорят, была у него любовница, бухгалтерша, он ее возьмет, и — на острова, вроде бы инспекцию проводить… Сняли недавно Прилуцкого. А теперь начальник РМЦ какой-то новый, никто его не знает, молодой очень и строгий, не подступиться к нему.
Вера говорила, говорила, а Касьянов думал, зачем она ему все это рассказывает, и с трудом соображал, что ему делать дальше, и отодвигался, когда Вера дотрагивалась до него пухлой белой рукой, и сам вид этой руки был ему неприятен, хотелось только спать, спать, спать, но в общежитие идти нельзя, там Вано, а оставаться здесь было тошно. Он подумал, что завтра у него будет нелегкий день, — и от первой встречи с заказчиком может зависеть успех всей командировки. Итак, с утра отметить командировку, узнать о своих приборах, попросить кого-нибудь в помощники — «Гамма» упакована в свинцовую рубашку, это чистых сто семьдесят килограммов, и сам прибор весит сорок шесть, итого двести шестнадцать, даже втроем не унести, и еще неизвестно, как ее довезли, не разбили ли в дороге…
А Вера все говорила и говорила, время от времени отщипывала пухлыми пальцами крошки от печенья, жевала их и говорила. Наверное, она боялась остановиться, потому что тогда надо было бы что-то делать, и она оттягивала наступление этой минуты, а Касьянов засыпал и просыпался, но в конце концов заснул окончательно, свалившись вбок, на подушку, и сквозь сон некоторое время еще слышал монотонный голос Веры.
…Утром в РМЦ Касьянову сказали, что теплоход с приборами действительно приходил на Диксон, но поскольку там были грузы для островных станций, то его не стали разгружать, а сразу же, воспользовавшись благоприятной ледовой обстановкой, отправили в море, и что вернуться этот теплоход должен со дня на день, его давно уже ждут, но теперь ледовая обстановка уже ухудшилась, караван застрял вблизи пролива Шокальского и не может двинуться с места.
Все это Касьянову долго и старательно объяснял заместитель начальника радиометеоцентра, немолодой уже человек с медлительными повадками провинциала. Касьянова буквально выводила из себя его манера уточнять элементарные вопросы, мусолить их, создавать видимость глубоких раздумий там, где их в принципе быть не могло. «Кто может уточнить дату прибытия судна? Ну, кто же… В штабе ледовых операций знают. Потом, диспетчер морпорта знает, он с капитанами связь держит… Ну, кто еще?.. Пожалуй и все. Да вот так, и все. Хотя… Нет, высокоширотники сами к нам звонят…» — и все это в замедленном темпе, как при съемке рапидом, будто у него и дел других нет, кроме как с Касьяновым разговаривать, мягкий такой дядечка, ни да, ни нет, глазки добренькие и пустые-пустые, и глядят на посетителя будто сквозь стену. «Да ведь это же классический бюрократ! — дошло вдруг до Касьянова. — Его же пушкой не прошибешь!»
— Так что не волнуйтесь, придут ваши груза, никуда не денутся. Как у вас с жильем? Устроились?
— Не совсем, знаете ли… В красном уголке, на диване…
— Вам еще повезло! Сейчас как раз такое время, людей готовим к отправке на острова, по двенадцать человек в трехместных комнатах живут люди. Войдите в положение.
Касьянов сказал, что он уже вошел в положение.
— Так что живите спокойно, в кино сходите… Давайте вашу командировочку, отметим прибытие, а печать поставим при убытии, вот так, порядочек…
— Но позвольте, зачем же было срывать меня с места, вызывать телеграммой, когда я ничего не могу здесь делать? — с запозданием возмутился Касьянов.
— Милый человек, это — Арктика, здесь обстановка по пять раз на дню меняется. Это понимать надо.
— Меня оторвали от важной работы, там каждый час на счету, на мне висят две новых разработки… — Касьянов преувеличивал, хотя и понимал, что здесь, перед этим дядечкой, никакие доводы не смогут ничего изменить. Просто хотелось выплеснуть обиду.
— Понимаю, очень понимаю, — сказал заместитель начальника радиометеоцентра. — У нас у каждого дел хватает. Но — Арктика… Природа-матушка…
Касьянов, уже уставший от усыпляющего тенора этого дядечки, прикинул в уме, что всю полезную информацию, выданную заместителем начальника, можно было уложить в полторы минуты. «Типичный бюрократ», — выругался про себя Касьянов и вышел из кабинета.
В коридоре радиометеоцентра Касьянову встретился Вано, против ожидания веселый, деловитый. С радостным воплем Вано устремился навстречу Касьянову, хлопнул по плечу, затормошил:
— Живой, старик?.. Ты не обиделся? Как там у тебя, порядок?
Касьянов сделал вид, что не понял вопроса.
— Чего ты такой кислый? Головка бо-бо, денежки тю-тю?.. Не расстраивайся, чудак! Я уже получил денежное довольствие, порядок! Сколько мы вчера профукали? Рублей пятьдесят? Возьми, и мы в расчете.
Вано достал из кармана пачку пятирублевок и отсчитал десять купюр.
Спрятав деньги в бумажник, Касьянов сказал:
— Слушай, а где мне начальника РМЦ разыскать?
— Он вроде улетел по островам, — ответил Вано. — А зачем он тебе?
— Сроки горят, а я здесь жду у моря погоды.
— Привыкай!.. Знаешь, старик, я с тобой посоветоваться хотел об одном деле, итишкин пистолет… Но это чуть позже, а сейчас мне надо в отдел новой техники. Если есть время, пошли со мной.
Растерявшись, Касьянов согласился, хотя за минуту до этого собрался было идти в красный уголок отсыпаться.
Они вышли из желтого двухэтажного здания радиометеоцентра и зашагали по каменистой дороге в гору, где вдалеке высился серый дом метеостанции. В нем же, с другой стороны, размещался отдел новой техники.
Вано без умолку вспоминал вчерашний вечер, но ни словом не обмолвился о той девушке, с которой он ушел в общежитие. Несколько раз он спрашивал Касьянова, хорошо ли он переночевал, не обиделся ли, может, чем недоволен, — Касьянов невразумительно бормотал что-то в ответ, ссылаясь на головную боль, и не задавал встречных вопросов, а Вано, видимо, на них-то и рассчитывал. Наконец, не вытерпев, он сказал:
— Знаешь, старик, я, пожалуй, женюсь!
— Женись, — меланхолично ответил Касьянов. — На ком?
— На Тонечке.
«Ого, уже Тонечка», — отметил про себя Касьянов, а вслух произнес:
— Не рановато?
— А чего тянуть?.. Я шесть лет по островам мотаюсь, один как перст. Надоело! А она — в порядке, и добрая… Се ля ви!
— А ля гер, ком а ля гер, — сказал Касьянов, задумчиво глядя себе под ноги и стараясь не вляпаться в лужу, хотя это было уже почти бесполезно — и туфли, и брюки уже были запачканы жидкой глинистой грязью почти до колена.
