Со второй половины XX в. в русистике развернулась довольно острая дискуссия о заметно увеличившихся аналитических чертах в русском языке; делаются выводы пусть о медленном («микроскопическом», по М. В. Панову), но движении русского языка в сторону английского,[23] аналитического в своей основе [РЯСОМ 1968: 15; РЯК 1996: 326–344; Акимова 1998; Гловинская 2000 и мн. др.]. Правда, часть исследователей сомневается в справедливости и обоснованности данного утверждения, мотивируя свою критику «аналитиков» (ученых, отстаивающих идею движения русского языка в аналитическом направлении) тем, что во внимание принимается чаще всего хронологический период последних 100 лет и игнорируются аналитические черты еще в древнерусском, напр., в сфере использования местоимений, функционировании вспомогательного глагола быть при формировании аналитических времен – не только будущего, но и прошедшего [Dunn 1988; Тираспольский 1991]. Впрочем, даже на синхронном срезе аналитические новшества некоторыми лингвистами могут расцениваться как периферийные, не затрагивающие глубинную структуру морфологии и синтаксиса и часто фокусирующиеся в разговорном языке, в котором, как известно, степень аналитизма заметно выше, чем в письменных формах; в данном случае оговорки, описки квалифицируются как недостаточные языковые навыки индивида, но не экстраполируются на языковую систему в целом [Горбачевич 1990]. Напротив, другая часть лингвистов возникновение аномалий в речи рассматривает как убедительные и симптоматичные факты, свидетельствующие о росте аналитических элементов в грамматическом строе русского языка; расширение аналитизма трактуется исследователями как доказательство подвижности языковой системы на ее динамичных, «универсально слабых» (в терминологии М. Я. Гловинской), наиболее подверженных языковой коррозии участках. Ср.: «Одна из наиболее определенных [тенденций в русском языке послереволюционной эпохи. – А. З.] – стремление к аналитизму. Основной признак аналитических единиц – то, что у них грамматическое значение передается вне пределов данного слова, т. е. средствами контекста (в широком смысле слова)» [РЯСОМ 1968: 11].

Исследователи языка русского зарубежья уже неоднократно обращали внимание на более активный характер проявления аналитических черт в речевой практике эмигрантов [Benson 1957; Kouzmin 1982; ЯРЗ 2001; РЯЗ 2001] в сравнении с языком метрополии. Основной областью распространения аналитизма является рост несклоняемых имен существительных, довольно обильно заимствуемых из языка-источника (прежде всего обозначения бытового характера, названия официальных учреждений, обозначения документов, термины делопроизводственной сферы), и имен прилагательных. В отличие от них глагол «с заимствованной основой не может быть “голым”, он должен иметь формальные показатели своей глагольности» [ЯРЗ 2001: 205], поэтому лексические и грамматические глагольные новообразования в языке эмигрантов оформляются согласно русским словоизменительным классам глаголов. В устном языке аналитизм в глагольных формах может проявляться в расширении сферы использования формы буду при образовании будущего времени: Я буду иметь лоны (англ. loan – «ссуда, заем»); Я буду назад в четыре часа (ср. английское глагольное соответствие I will be back – «я вернусь») [Andrews 1999: 98, 102], однако авторы [ЯРЗ 2001] не фиксируют подобных образований в собранном ими материале. Скорее всего, подобные грамматические конструкции присущи речевой практике индивидов, языковая компетенция которых в раннем (подростковом) возрасте подверглась мощному влиянию иностранных языков (где есть формально выраженные показатели будущего времени); в этом случае можно говорить о языковой коррозии, когда на языковую систему индивида, находящуюся в стадии формирования, накладывается другая языковая система, в которой та или иная грамматическая категория оказывается более употребительной или единственно возможной. Однако с точки зрения нормативной русской грамматики такие конструкции ошибочны, они не возникают в речевой практике носителей русского языка в метрополии. Можно ли рассматривать недостаточное знание русского языка и проникновение в речевую ткань индивида аналитических черт как тенденцию к аналитизму речи (языка) всех русских, живущих в зарубежье? По-видимому, нет. Таким образом, при изучении языка русской эмиграции встает важный теоретический и практический вопрос – о каком типе аналитизма следует говорить: появившемся в устной речи отдельных индивидов в результате языковой коррозии или на уровне русской языковой системы, находящейся вне метрополии. Письменная форма использования русского языка отражает аналитические процессы в меньшей степени, чем устная. Тем интереснее рассмотреть, в каких же зонах языка, на каких языковых ярусах (лексика, морфология, синтаксис) аналитические черты проявляются больше всего?

Аналитические формы имен существительных проникали в эмигрантский речевой узус и письменные сферы первой волны эмиграции довольно активно, среди них можно выделить тематические сферы, в которых аналитические модели используются чаще всего:

• наименования кинофирм, заводов, увеселительных и развлекательных заведений: Парамаунт-фильм, Жокей-клуб, Лаун-теннис клуб, Бетховен-зал, Дансинг-Палас, Дженерал Моторс:

Это достаточно многочисленная группа в нашем корпусе. Сохранение структуры наименований тех или иных заведений, принятых в языке-источнике, – практически повсеместное явление в эмигрантской публицистике, не знающее исключений. Несомненно, это свидетельствует о стремлении эмигрантов не нарушать номинативно-структурную целостность иноязычной лексической единицы, даже если ее грамматическая структура не соответствует русской; можно утверждать, что грамматическая корректность и соблюдение русских морфологических законов согласования отступают на задний план. С точки зрения русской грамматики, нормативными являются определительные словосочетания с существительным (в функции главного компонента) и зависимым прилагательным, согласующимся с определяемым словом в роде, числе, падеже. В наших примерах первая часть составного наименования не склоняется, изменяется только второй компонент, подчиняясь законам согласования с другими членами предложения. Тем самым грамматическая связь между компонентами оказывается формальной, не координированной, формируются «аграмматичные формы», или своеобразный синтаксический «изафет» (по образному выражению В. Г. Костомарова). В современном русском языке масс-медиа эта тенденция стала проявляться особенно активно с конца 80-х гг. XX в. [РЯК 1996; Костомаров 1996; Ryazanova-Clarke & Wade 1999; Валгина 2001]. Итак, «изафетные» формы в эмигрантском варианте русского языка появились значительно раньше, чем в языке метрополии.

• наименования должностей, профессий: полицей-президент, министр-президент, министр-маршал, юстиц-рат, штаб-офицер, штаб-ротмистр, такси-шофер, генерал-директор: