— Простите, герр Мейер, — улыбнулась я кавалеру, — пока что я служанка у хромого Ганса и он не так часто дает мне выходные для прогулок.

— Хорошо, фройен Марта, — опять вежливый поклон в мою сторону, — я сам поговорю с вашим хозяином, чтобы он мог отпускать вас со мной. До встречи.

— До встречи, герр Мейер.

Прошла еще одна неделя, за которую Готлиб приходил за мной два раза, причем делал это не вечером, как я ожидала, а днем, пока в трактире не было посетителей. Хозяин, завидя его уже издали, подзывал меня и, усмехаясь, давал полдня выходных, с тем условием, чтобы я была в трактире к где-то часам к четырем, когда начинали собираться первые посетители. Готлиб ждал меня за столиком у входа, подавал руку и торжественно вел на улицу, открывая передо мной дверь. Прогулка по городу была не столь длинна, как можно было предположить — мы степенно шли по центральной улице до ратушной площади, ходили там два-три круга, потом сворачивали на одну их боковых улочек, узких, но чистых и опрятных и возвращались большим кругом вдоль стен Гедерсбурга к трактиру, где Готлиб прощался со мной. По большому счету он был несколько зануден, но я искренне полагала, что это на него наложила отпечаток его профессия — без скрупулезности и въедливости невозможно вести юридические дела кого бы то ни было. То, что в Гедерсбурге герра Мейера хорошо знали, уже не было для меня секретом. Во время прогулок с ним здоровались, желали здоровья, спрашивали о делах и не один раз порывались начать их обсуждение чуть ли не прямо посреди улицы, но он твердо отметал подобные предложения, ссылаясь на то, что он не один. Горожане отходили в сторону и начинались пересуды, отголоски которых я еще долго слышала сзади.

…— Видите, фройен Марта, они уже начинают интересоваться, кто вы такая и почему они видят меня с вами на улице, — Готлиб сдержанно улыбался, глядя на реакцию очередных кумушек, шушукающихся между собой о нас. Их быстрые цепкие взгляды уже не раз обошли нас, а особенно меня снизу доверху, и теперь они трещали между собой, как две сороки, то и дело посматривая по сторонам. — Но вы же не боитесь их пересудов, фройен?

— Нет, не боюсь. Мне вообще нечего бояться здесь, герр Мейер, потому что я не совершила ничего, за что мне следовало бы отмаливаться и каяться в церкви.

— Я давно хотел спросить вас, фройен Марта, почему вы ушли оттуда, где вы жили раньше? Кстати, а где вы жили раньше? Вы мне об этом не рассказывали, а я бы хотел это знать.

— Раньше… — я задумалась, говорить или не говорить правду? И если говорить, то какую? Лучше, если не всю…мало ли что бывает в этом мире… — Да, герр Мейер, я пришла сюда из Айзенштадта. Там была небольшая война и у меня не осталось ничего, чтобы я могла начать там сначала свою жизнь.

— Там погибла ваша семья?

— Да, герр Мейер, и мне было легче уйти оттуда, чем продолжать там жить. Остальное, я думаю, вам неинтересно.

— Ошибаетесь, фройен Марта, как раз мне очень интересно было бы послушать обо всем, что касается вас, — стал уговаривать Готлиб, поглаживая мне руку.

Но я уперлась, как осел, и ни под какими предлогами не желала удовлетворять его любопытство, как бы он меня не уговаривал. Мужчина обиделся и некоторое время шел молча, только посматривая искоса на меня. Я лично никакой вины за собой не чувствовала, объясняться по этому поводу не желала и решила, что с него пока хватит и того, что он знает, откуда я пришла. Рано еще откровенничать, мы знакомы всего две недели, а расспросы о прошлом наводят на нехорошие размышления, поэтому распрощалась с ним у дверей трактира, гордо подняв голову и мило улыбнувшись напоследок. Готлиб холодно поклонился и ушел.

Обижался он с неделю, не меньше, потому что ни разу не пришел за мной, чтобы позвать на прогулку, хотя приходил в трактир через день и обсуждал какие-то дела за своим столом. Бегая с тарелками и кружками, я ловила его взгляды, но делала вид, что не вижу его. Вообще я для себя никак не могла решить, надо ли мне продолжать с ним отношения? По сравнению со всеми, он был гораздо умнее и выдержаннее остальных, имел свое дело, приносящее неплохой доход и, судя по всему, считался в городе завидным женихом. Что еще надо бедной девушке, чтобы осесть и обрести свой дом и покой? Но так могла бы рассуждать та, которая была частью этого мира, а я еще помнила свою родину и не оставляла надежды вернуться домой, где все было до боли родным и желанным. Но пока что вокруг не было ни единой подсказки, как это сделать, ну не считать же Готлиба Мейера своим суженым? Если б это было так, то при первой же встрече хоть что-то дало бы об этом знать, что-то шевельнулось бы внутри и заставило присмотреться к нему. Неужели он хочет получше узнать меня и потом предложить мне руку и сердце? И стану я фрау Мейер…ох ты Господи… В этой ситуации я приняла самое разумное решение, которое формулировалось принципом «если не знаешь, что делать, не делай ничего». Течет и течет себе, а там будем посмотреть, что делать дальше.

Подходил к концу второй месяц моей работы у хромого Ганса. Я уже не уставала к концу рабочего дня, как поначалу, хозяин был мною доволен, конфликтов от посетителей почти не было и я ждала через несколько дней свои кровно заработанные десять серебряных марок, прикидывая, на что я их смогу потратить. В насущных мечтах висело новое платье, на которое я уже присмотрела ткань, и поход к сапожнику, чтобы заказать себе башмачки вместо сапог. Из прежних денег у меня осталась одна золотая марка, шесть серебряных и два кольца, которые я пока не одевала на руки — не положено служанкам носить кольца. Я держала их в потайном кармане пояса вместе с деньгами и редко вытаскивала наружу, зато пояс практически не снимала днем, прихватывая им юбку под жакетиком.

— Эй, хозяин, поесть нам и пива!

Двое за столиком в углу рассматривали зал, как будто попали сюда впервые. Этих я примечала сразу, они хоть и строят из себя крутых, а любопытство заставляет невольно осматриваться вокруг. Завсегдатаи трактира войдут, окинут взглядом зал в поисках знакомых, кивнут хозяину и уйдут за стол переговариваться. Чаще всего они даже не кричат с порога, а ловят меня за юбку по пути, сообщая, что им надо принести. Эти же двое заорали чуть ли не от порога да так, что у сидящих рядом уши, наверное, заложило. Ну и глотки…

Хромой Ганс выглянул на вопль, посмотрел на пришлых и мигнул в сторону окна — там всегда сидела одна и та же компания, которая в случае чего работала вышибалами. Сейчас же он только предупредил их, что пришли чужие и надо держать ухо востро. Но чужаки были трезвые и голодные, вели себя пристойно и на скандалы не нарывались, только тихо переговаривались между собой.

— Марта, — поймал меня за юбку один из бугаев у окна, положив свою лапищу на талию и с удовольствием ее пощупав, — что там за пришлые сидят? Посмотри при случае, послушай. Не по душу ли Ника приперлись?

Я скинула лапищу вниз и пожала плечами. Ник был мелким воришкой, промышлявшим везде, где что плохо лежало, бит за это бывал не раз, но отлеживался и все начиналось сначала. Одно время он ошивался у нас, но спер кошелек у того, кого трогать не следовало, а за это полагалось проучить хорошенько, если только не оставить без рук вообще. Если эти ребята пришли за ним, то им сейчас объяснят, что Ник здесь не тусуется уже как несколько дней и никто его не видел. Конфликты подобного рода то и дело возникали везде, но улаживались тем или иным способом.

Пробежавшись мимо пришлых, спиной ощутила тяжелый взгляд, но не обратила на него внимания. Раз пришлые, значит думают, что тут можно тискать кого угодно, а этот вопрос и тем более будет быстро улажен. Распустят руки — получат или от меня или их одернут те, кто сидит за соседними столами и посоветуют не заходить сюда, если не поймут. Пиво я им поставила, еду принесла, пусть пока сидят.

Хлопнувшая дверь пропустила конопатого Ганса с дружком, оба постояли и пошлепали к столику рядом с чужаками.

— Пива неси! — Ганс недолюбливал меня с того раза, когда получил кружкой в лоб, но открыто на конфликт не лез, только больнее других поддавал мне сзади.