— Да, я хотела узнать, не выступали ли вы в Варбурге?

— Варбург… — протянул актер. — Кажется, выступали…по-моему, там местный патер потребовал от нас поучительную пьесу из жизни святого Себастьяна…Пауль, ну где же ты наконец?

— Чего кричишь? — недовольный басок явил второго актера, который уже наполовину стер с лица грим. — О-о, у нас гости? Что вас заинтересовало в нашей скромной деятельности на благо просвещения, прекрасная фройен?

— Фройен интересуется, в каких городах мы давали представления, Пауль, а пуще всего ее интересует Варбург. Я правильно понял вас? — с шутливым поклоном обратился ко мне первый актер.

— Да, правильно.

— Варбург? — переспросил Пауль и на лице появилось выражение оскомины. — Это тот городишко, где мы изображали житие святого Себастьяна, а потом долго не могли понять, за что нам заплатили аж целых три серебряных марки? Я привык радовать людей, а тамошние жители напомнили мне снулых мух, ползающих осенью за окнами. Простите, фройен, но город мне не понравился и второй раз я туда бы не поехал ни за что. То ли дело здесь, в кантоне! — он мечтательно закатил глаза и засмеялся. — Играешь, как будто сам живешь в этой пьесе, а зрители хохочут так, что нет никакого желания заканчивать представление! Разве это не здорово, фройен? Если вы когда-то уехали из Варбурга и скучаете по нему, то я уверяю вас, что когда вы вернетесь туда, станете такой же постной и тоскливой, как тамошние женщины. Они же боятся сказать слово, боятся улыбнуться под пристальным оком тамошнего патера, разве это нормально? Здесь вы подошли и разговариваете с нами, не боясь никого, а что было там, вспомни, Якоб, ты еще ехидничал, что они все проглотили языки и присушили руки. Посмотрели, молча все встали и пошли на выход, чинно благодаря за представление. Разве это награда для актера? Нет, фройен, нечего вам там делать, помяните мое слово! Может, вы хотели узнать какие-либо новости оттуда? Так мы уехали из города, а к нам даже не пришел никто из жителей, как водится, чтобы поболтать и пропустить стаканчик…так что ничем здесь не могу вам помочь.

Пауль развел руками, показывая, как он был озадачен поведением горожан и вопросительно посмотрел на Якоба.

— Спасибо, что вспомнили и рассказали мне о Варбурге. Я действительно хотела узнать кое-какие новости оттуда, но теперь понимаю, что это была глупая мысль, а возвращаться туда — и того хуже. Удачи вам!

— Благодарствуем, фройен, вам тоже пусть сопутствует удача, — попрощались оба актера, вежливо поклонившись.

День еще был в самом разгаре и я бродила, рассматривая циркачей и гимнастов, выступающих в кругу зрителей. Народ бурно веселился, радуясь и удачно выполненным трюкам и неловким промахам совершенно одинаково. Постных лиц, о которых так негодующе говорил Пауль, тут и в помине не было.

— Фройен Марта, — окликнули меня, — вот уж не ожидал встретить вас здесь!

— Почему? — удивилась я. — Сюда сбежался почти весь город, а чем я хуже других?

Окликнувший меня мужчина стал захаживать в трактир хромого Ганса пару недель назад. На вид ему было лет тридцать, но он уже начал полнеть, как любой человек, сидящий постоянно в помещении, а не ведущий активный образ жизни. Светловолосый и голубоглазый, он немного напоминал Фрица, только повадки у него были совершенно другие. Хозяин, завидев его за столиком, пояснил, что это Готлиб Мейер, законник, который ведет дела на бумагах с уважаемыми людьми, составляет завещания, оформляет продажи и покупки. В трактире он встречался с клиентами, иногда они о чем-то договаривались, спорили и в этот момент к ним никто не подходил и близко. Я заметила его только потому, что к нему никогда никто не подсаживался за столик, как бы не было много народу в зале. Хромой Ганс пояснил, что Готлиб привык сидеть один и, поскольку он ведет дела многих из присутствующих здесь людей, то его хорошо знают.

— Конечно, для народа посещение этих балаганов — настоящий праздник, когда можно посмотреть на тех, кто бродит по дорогам, не имея своего угла и лишнего пфеннига за душой. Они собирают все новости, сплетни и с радостью делятся по дороге ими с каждым, кто только их захочет слушать. Вся жизнь на колесах и в дороге — разве это нормально? Человек должен иметь свой дом, свое место, свое дело и не должен болтаться по стране, как бесприютная собака. Вместе с ними ездят женщины, у них рождаются дети, которые даже не представляют себе, что такое вести нормальную жизнь, как это делает большинство населения. Крестьяне заняты на полях и фермах, им некогда бродить и трещать языком, иначе погибнет урожай и останутся голодными их семьи, а когда приедут за осенним оброком, то нечего будет отдавать и нечего оставлять на будущий год для посева. Их охраняют воины, которые должны доблестно нести свою службу по велению правителей земель и им тоже нет никакого резона срываться вот так и бродить по дорогам. Во всем должен быть порядок, фройен Марта, установленный для нас Господом нашим на небесах и поддерживаемый его проповедниками на земле. Если будет порядок, то будет достаток в домах и крепкие семьи, в которых растут здоровые дети. Вы не согласны со мной?

— Нет…ну почему же… — вроде Готлиб и говорил правильные вещи, но мне стало обидно за актеров. — Не всем по душе актерская жизнь, как не все могут играть на подмостках, а дар перевоплощения присущ единицам. Это как художники — пробуют рисовать многие, а талантливых — раз-два и обчелся.

— Вот и я говорю то же самое, — обрадовался Мейер. — И мне очень не нравится, когда молодые смотрят с тоской на их развеселую жизнь и стремятся уйти за ними, полагая, что такая жизнь у них будет всегда. А сколько их замерзает зимой, когда повозки не спасают от холода, сколько их погибает, когда их грабят по дорогам? Мы видим с вами только оборотную сторону этой красивой медали, как ни жалко это сознавать. Праздник, который устроен здесь, короток, а потом у них идут суровые будни, не видные никому. Пойдемте, пройдемся, фройен Марта, я вижу, что вы умеете слушать собеседника и понимать, о чем он с вами говорит. Вы не против того, чтобы прогуляться со мной?

Вежливый разговор и обходительные манеры мужчины сделали свое дело — я положила руку на подставленный локоть и мы неспешно пошли вдоль пестрых шатров, разговаривая друг с другом. Было приятно, что собеседник не видел во мне трактирную служанку, не грубил и уж тем более не распускал руки. За разговором постепенно уходила настороженность и подозрительность, которая въелась за последние недели в плоть и кровь. Идти просто так, слушая разговор малознакомого мужчины, не опасаясь подвоха с его стороны — последний раз это было давно, еще до того, как я попала в этот неприветливый мир.

…— Вы же тоже бродили по дорогам, фройен Марта, разве это нормально для женщины?

— Нет, герр Мейер, это ненормально, но у меня не было другого выбора и мне пришлось уйти из тех мест, где я жила раньше.

— Согласен, — мужчина чуть посильнее прижал мой локоть и тут же отпустил его, как будто испугавшись сделанного, — бывают обстоятельства непреодолимой силы, как например война или горный обвал. Но потом здоровая природа берет свое и если у человека нет изначально дурных задатков, то он возвращается на свою родину и начинает там все сначала. Сколько раз войны прокатывались по здешним землям, сколько раз сжигались деревни и разрушались города, но оставшиеся в живых находили в себе силы и мужество не отказываться от этой земли, от могил своих предков и руин своих домов. Они возвращались и продолжали свой род, заново строя дома и рожая детей. И не одного, заметьте, а столько, сколько пошлет им Господь! Детям можно передать все, что ты накопил в этом бренном мире, поскольку они пойдут по нашему пути дальше, чем мы. Каждый отец и каждая мать должны вложить в своих детей то лучшее, что есть в них самих, только тогда мы будем уверены, что из них вырастут люди, а не сорные травы. Ну вот мы и пришли, фройен Марта, — он поклонился на прощанье. — Благодарю вас за приятную беседу, был очень рад познакомиться с вами поближе. Если вы не возражаете, я бы хотел иногда просить вас прогуляться со мной по вечерам…я много работаю дома и был бы рад поводу пройтись по улицам не в одиночестве, а в вашем обществе. Вы не откажете мне в этом?