Перевязав культю, оттащили Воркунова к стенке подвала и накрыли палаткой, а сами поспешили на подмогу к Виктору, который уже открыл огонь по контратакующим из-за оврага немцам.

О том, что Шато де ля Мот — замок, говорят остатки подвалов, засыпанных пылью от истертой в порошок гипсовой лепки и гипсовых фигур. Да и весь замок был сложен из больших гипсовых блоков. А теперь ничего не осталось — лишь большое белое пятно гипсовой пыли напоминает о том, что на этом месте возвышался красивый, богатый замок.

Война все стерла в порошок. От роскошного парка остались лишь голые остовы деревьев, да и те были до крайней степени изранены осколками снарядов. Эти черные стволы с обломанными, искалеченными сучьями навевали беспредельную тоску.

И поля вокруг искромсаны и истерзаны, всюду разбитые и обгоревшие громады танков, обломки сбитых аэропланов, стальные зубья изуродованных взрывами железобетонных казематов и блокхаузов. Вот все что осталось от неприступной когда-то линии Гинденбурга! А грохот артиллерийской стрельбы, трескотня пулеметов, ядовитый газ, заставляющий долгие часы оставаться в масках, беспощадно напоминают о том, что война еще идет, обезумевшие люди убивают друг друга.

Долго и яростно сопротивлялись первая прусская пехотная дивизия, носившая имя короля Фридриха Второго, и 5-я гвардейская немецкая дивизия. Весь день 15 сентября прошел в атаках и контратаках, которые приносили обеим сторонам тяжелые потери. Кровь лилась и лилась. Много немецких гвардейцев попали в плен, причем было как-то жутко брать в плен этих великанов, подобранных один к одному. Приходилось снизу вверх заглядывать в лица пруссаков, растолковывая им, в каком направлении надо бежать в тыл. Конвоировать их было некому.

К концу дня удалось эвакуировать Воркунова в тыл на «пост де секур». Он был еще живой и благодарными глазами смотрел на Ванюшу, хлопотавшего, чтобы старики пуалю укладывали его на носилки потише и поосторожнее.

— Ну, вот и хорошо, счастливо тебе лечиться, Воркунов, — напутствовал его Ванюша, совсем забыв о том, что тот перед боем обещал ему при первой же возможности пустить пулю в спину.

Стемнело. Ночь на войне всегда желанная пора. Бой утихает, наступает передышка. Подносчики принесут пищу, вино, можно будет утолить проснувшийся голод и погасить жажду вином, разведенным водой. Может быть, удастся сомкнуть на несколько часов глаза в мертвом сне, не думая о том, как тяжело будет просыпаться с началом боя. Что и говорить, ночь на войне всегда лучше дня.

В ночь на 16 сентября Марокканскую дивизию сменила 36-я пехотная дивизия. За пятнадцать дней непрерывных и тяжелых боев Марокканская дивизия захватила в плен тысячу пятьсот семьдесят человек из состава тринадцати полков, принадлежавших шести различным дивизиям. Она продвинулась на восемь километров и освободила четыре сравнительно больших населенных пункта, не считая маленьких ферм и замков. Главное же, она осуществила глубокий и достаточно широкий прорыв линии Гинденбурга. Словом, дивизия сделала все, что было в ее силах, и теперь с чувством исполненного долга могла отойти на отдых. Да и сама она нуждалась в пополнении. Победив в сентябрьских боях, дивизия недосчиталась восьмидесяти трех офицеров, свыше четырех тысяч солдат...

Перед отводом дивизии в тыл капитан Мачек собрал первую пулеметную роту, чтобы подвести итоги минувших боев, дать оценку каждому взводу. Больше всего похвал досталось второму взводу, и капитан подчеркнул, что главная заслуга в этом капораля Ивана Гринько. Он сумел вывести взвод из-под артогня перед атакой, а потом возглавил взвод, заменив раненого взводного унтер-офицера Тимофея Вяткина. С этой задачей он справился очень хорошо, проявил, как и следовало ожидать от георгиевского кавалера, храбрость и мужество.

Капитан был скуп на похвалы и долго подбирал слова, которые бы выражали суть Ванюшиного мужества, и все же сказал медленно и веско:

— Капораль Иван Гринько проявил героизм. Да, самый настоящий героизм.

Ванюша не знал, куда глаза спрятать от смущения. А капитан продолжал:

— Иван Гринько теперь сержант, с чем и разрешите его поздравить.

Капитан Мачек подошел к Ванюше и крепко пожал ему руку:

— Поздравляю вас от души, приятель!

Но это было еще не все. Капитан сообщил, что командование дивизии предлагает роте представить одного человека к ордену Почетного Легиона, четырех — к военным медалям и не ограничивает в представлении к военному кресту.

— Я предлагаю, — сказал капитан Мачек, — выделить по одной медали на каждый взвод, а право выдвинуть воина к награде орденом Почетного Легиона, то есть наивысшей награде, предоставить второму взводу.

Все были очень довольны тем, что действительно по заслугам выделен второй взвод. Вот он собрался, чтобы решить вопрос о кандидате на получение ордена Почетного Легиона. Все сразу высказались, что единственным кандидатом является Гринько.

— Он самый достойный!

— Не только нас в бой водил, но и мальгашей.

Последним слово взял Ванюша. Ему очень хотелось получить почетный орден, но скромность, присущая ему, не позволяла даже думать об этом, поэтому он сказал:

— Вы, друзья, очень переоценили меня, я ничего выдающегося не сделал. Воевал, как все вы. Наш успех принадлежит всему взводу. Я прошу вас... — Ванюша задумался, сдерживая большое внутреннее волнение. — Среди нас есть человек, который боролся за интересы солдат, и боролся так, что вызвал к себе немилость начальства и в итоге был разжалован в рядовые, лишился офицерского звания. Это Виктор Дмитриевский. Одним этим он заслуживает от нас, солдат, высокой награды. К тому же Виктор в минувших боях показал большую смелость и отвагу, а при прорыве линии обороны Гинденбурга вел себя героически.

Ванюша, подражая капитану Мачеку, остановился и внимательно посмотрел в глаза Виктору. Тот смутился и возразил:

— Это неправда, я героизма не проявлял, это уже слишком...

— Я повторяю, — тверже сказал Ванюша, — Виктор Дмитриевский безусловно заслуживает быть награжденным орденом Почетного Легиона. И прошу вас, дорогие товарищи, учесть все мною сказанное. За мной нет и половины заслуг, которые имеет Виктор.

Последние слова Ванюша произнес с такой неподдельной искренностью и убедительностью, что пулеметчики взвода им поверили. Лишь Ахмед-Бела долго не соглашался, считая, что будет вполне справедливо представить к ордену Почетного Легиона Ивана Гринько, а к военной медали — Виктора Дмитриевского. Взвод решил все же представить к награждению орденом Почетного Легиона Виктора Дмитриевского, а к военной медали — сержанта Ивана Гринько; всех остальных — кого повторно, а кого впервые — к военному кресту.

Капитан Мачек удивился такому решению, так как был уверен, что орден Почетного Легиона получит именно Ванюша. Но он умел уважать мнение коллектива и оформил представление так, как решили солдаты.

Подводились итоги и в дивизии... Перед отправлением ее в Лотарингию командир дивизии генерал Доган закрепил успехи дивизии специальным документом. Он гласил:

«Какие дивизии, к которым судьба была более благосклонна, познали большее удовлетворение, чем мы!

Некоторые познали счастье окончательного изгнания вражеской нечисти со своей священной земли, объятия освобожденных братьев и сестер, родителей и детей. Другие испытали высшую радость, в которой нам было отказано, преследовать противника на всем его пути отступления и слышать его вопли, как затравленного зверя.

Но ни одна из этих дивизий не может похвалиться, что она выполнила задачу более возвышенную и героическую, чем та, которая была доверена Марокканской дивизии.

Когда весной немецкие орды набросились на французские поля, дивизия своими непобедимыми полками трижды прикрывала сердце страны. Она сказала немцам:

«Наступайте, бросайте свои лучшие батальоны! Разрывайте вашими снарядами нашу землю! Здесь стоит Марокканская дивизия, и вам не пройти!»