Но и эту сложность удалось преодолеть: Слава решил заказать какао (совершенно не подумав о том, что оно вот уже двести лет используется не только в качестве подкрепляющего, но и тонизирующего) и погрузиться в вожделенное чтение..

«Однако, кажется, настала пора «разоблачить Изиду», по выспреннему выражению, «сорвать маски» и открыть, кто же были эти путешественники, о которых мы столько говорили и недоумевали в первой главе. И пусть это признание зачтётся нам, как добровольное.

Придется рассказать, что человек этот, отец семейства – я, автор книги, которая сейчас перед вами, Владимир Горностаев, жену мою зовут Марина, а детей – Андрей и Анечка. И на этом знакомство с членами моей семьи, как кажется, можно закончить…

Я бы и этого писать не стал, никому не интересна, что вполне закономерно, моя личная жизнь, но, поскольку пытаюсь сочинить роман о том, как люди разных цивилизаций ищут и находят что-то общее:

как вживаются в непривычные условия люди с далёкого севера на не менее отдаленном юге,

как находят себя славяне в англосаксонской культуре, да ещё и прилично разбавленной к этому времени местной, маорийской,

как выживают изнеженные, городские жители в практически деревенской жизни,

как люди одного времени пытаются найти себя в другом,

– то без представления главных героев обойтись не получится, поэтому ещё несколько слов о нас.

Все мы четверо из России, я по профессии филолог, точнее историк литературы. Волею совершенно невероятного случая (подробности в одной из следующих глав) мы оказались в Москве середины тысяча девятьсот тринадцатого года. И зная о том, что произойдет вскоре (война, революция, большевики) приняли решение отправиться как можно дальше от уже взрывоопасной к тому времени Европы, но при этом место должно было быть (у нас всё-таки двое детей, которым мы должны были обеспечить нормальное воспитание и образование) максимально цивилизованным. Таким образом, отпали вся Африка, Азия (ни о каких мало-мальски культурных азиатских странах в тот момент никто ещё даже не помышлял) и Латинская Америка.

Остались всего две точки, если огромные и не очень огромные страны можно назвать точками – Америка и Австралия. Но тут кто-то в разговоре упомянул Новую Зеландию, и это всё решило. Америка не подходила нам, как одно из мест, где к тому времени уже существовала обильная русская эмиграция, а, хотя я пока не успел об этом написать, нежелание общаться с большой частью наших соплеменников во многом двигало нас к «перемене мест».

Австралия в свою очередь также пугала населением: представление о том, что тебя окружают почти исключительно потомки каторжников и иных не менее приятных представителей уголовного мира, никакого энтузиазма в нас не вызывало.

Поэтому идея с Новой Зеландией показалась решающей все проблемы. В одной из книг, посвященных этой стране, я прочитал, что за семнадцать лет на рубеже девятнадцатого и двадцатого века там подали прошение об английском подданстве всего сто тридцать девять русских. И это, как легко понять, вычеркнуло Америку из списка предполагаемых мест нашей передислокации.

Нет, понятно, что в США есть не только Нью-Йорк, но и какой-нибудь Спрингфилд, штат Огайо, где, скорее всего, о русских никто в то время даже не слышал, но ведь ничего не мешает предположить, что именно там обосновалось какое-нибудь существо, подобное тому, что описано в первой главе нашего сочинения. Как избавиться от общения с таким «чичероне», если на много миль вокруг вы и он единственные соплеменники? Конечно, с подобной ситуацией можно столкнуться и в Новой Зеландии, но где выше шанс встречи с медведем – в лесу под Москвой или в зоопарке?

И сравнение с Австралией по злободневному для нас поводу было в пользу Новой Зеландии. Туда никогда не ссылали преступников, все жители этих островов, кроме аборигенов, приехали на острова сами и были добропорядочными бюргерами (если так можно назвать представителей английского среднего класса, но уж больно подходит это слово для описания тех персонажей, что мы имели возможность вскоре созерцать – крупные, краснолицые мужчины с трубками в зубах и в неизменных шляпах) или их потомками. Да, знали мы и о «золотой лихорадке», охватившей эту страну недавно, знали, что туда хлынули всевозможные авантюристы со всего мира. Но из тех же книг, а прочесть (и еще больше проглядеть) их пришлось немало ещё до отъезда, мы также знали, что болезнь эта фактически побеждена. Причем хиной для неё послужило то, что (как часто в жизни бывает) её и породило. А именно само золото, точнее его отсутствие, оно просто кончилось, и поток «чичероне» развернул свое движение в противоположную сторону, искать ещё «не излечённых» от этой болезни земель. Понятно, что кто-то из них остался и на месте, но малосимпатичные люди есть везде, не повод же это для того, чтобы затвориться в скиту или спрятать себя навечно в таёжной заимке.

Наверное, в жизни всё-таки в подобной ситуации и при решении похожей проблемы важнее частота феномена, чем простое его наличие.

Конечно, внимательное чтение дало и некоторые отрицательные сведения об этой стране. Мне, например, не пришлось по вкусу, что в Веллингтоне каждый месяц происходят несильные, но землетрясения.

Да и кому это понравится?

Только, кто сказал, что мы непременно должны жить в столице? Надо просто выбрать крупный город, находящийся не в столь сейсмически опасной зоне. Решать мы собирались на месте, и, исходя из прочитанного, колебались между Оклендом и Крайстчерчем.

Хуже оказалось другое: в одной из книг попалась фраза – «потребление пшеничного хлеба на душу населения такое-то (а никакого другого жители Новой Зеландии не едят)». Вот тут я по-настоящему расстроился, потому что очень люблю именно ржаной хлеб.

Но с другой стороны – надо же чем-то жертвовать? Идеальных ситуаций не существует, а если бы существовали и были достижимы, мы бы давно выродились и вымерли. Должно же быть и на этой сверкающей картине хотя бы одно тёмное пятно…

Потому что во всём остальном, если судить по книгам, Новая Зеландия представала, как страна, в которой всем, скажем так, не хорошо, а лучше всех в сегодняшнем мире. Первое на белом свете всеобщее избирательное право, включая женщин и аборигенов, первое в мире обязательное начальное образование, а также пенсионное обеспечение поголовно для всех жителей, четыре университета и двести газет и журналов.

Ну, последнее меня несколько напрягло, зачем населению чуть меньше миллиона столько газет? «Уж лучше на погост, – чем в гнойный лазарет чесателей корост, читателей газет!»

– Но зато погода прекрасная, – утешал я себя – на Северном острове среднегодовая температура плюс восемнадцать, да ещё и вечный бриз, который не даёт жаре душить вас.

В общем, все книги, которые я прочел, представляли Новую Зеландию как настоящий земной рай, поэтому, сходя на берег, я имел отвратительное настроение и самые дурные предчувствия».

Слава дочитал до этого места, поднял голову, чтобы обдумать прочитанное и размять затёкшую шею и увидел прямо напротив себя «ботана», «студента», в общем, того самого персонажа, который за последние часы уже дважды встречался ему. Персонаж сидел неподалёку, пил молоко (молочный коктейль?) и посматривал на него.

Это уже становилось интересным…

Слава родился, вырос и жил в стране, в которой, чтобы выжить, особенно с профессией, запрещённой в течение большого куска его жизни, нужно было постоянно сканировать окружающее на предмет опасности. А когда опасность от ментов миновала и объявили всеобщую свободу, жизненно необходимым сканирование осталось, только теперь смотреть надо было не ментов, а бандитов. Потом бандиты почти все исчезли, которые ушли в депутаты, которые легли на кладбища, которые подались в менты или под ментов, но старая привычка была всё ещё в большом спросе – только теперь бдеть приходилось и тех, и других, да и не всегда получалось их различать. В общем, довольно большой, во всяком случае по протяжённости, опыт в деле сканирования окружающего пространства у Прохорова был.