От Джона никаких писем он не ждал, что называется, в первую очередь. Потому что ещё в Бостоне, когда тот пытался показывать свои попытки перевода, вышел у них со Славой некоторый скандал, после которого была договоренность, что Джон теперь представит своему «прапра» только законченную работу и лишь тогда выслушает все претензии и замечания. Прохоров, правда, был уверен, что это – такая вежливая форма посылания подальше и поэтому страшно удивился, увидев письмо…

А по какому поводу скандал?

Как ни странно – по филологическому…

Слава, не имея ни малейшего представления о филологии как науке, сцепился со своим потомком, который был студентом, аспирантом, магистром, бакалавром (нужное подчеркнуть, Прохоров так и не смог разобраться в непонятной иерархии) этой дисциплины. Произошло сие, когда наш герой встретил в тексте перевода фразу «Когда свинья полетит». Он попросил у Джона оригинал, прочёл ожидаемое «When pig fly» и попробовал объяснить «переводчику», что это как раз такой редкий случай, когда в двух языках имеются полные соответствия одной идиомы другой. Не надо махать руками, про идиомы Прохоров помнил из институтского курса литературы, точно так же про «When pig fly» из занятий английским в том же институте.

Так вот, когда он сообщил Джону о выражении «Когда рак на горе свистнет», являющемся в русском языке полным аналогом английской присказки, а именно несущим тот же самый смысл «никогда», тот почему-то заупрямился и стал доказывать, что раз так написано по-английски, то и переводить надо текст.

– Смысл… – не согласился Слава.

– Текст… – настаивал потомок.

– Смысл…

– Текст…

На том и разошлись…

Прохоров поднялся, оставив на столе положенные десять процентов к счету, и двинулся на Оливаерплатц. По дороге надо было решить – брать такси или лучше прогуляться.

Гостиница была примерно в пятистах метрах от ресторана, и вай-фай там был, и ноут в номере валялся. Но ещё сидя в ресторане, Слава решил, что прямо к себе не отправится. Потому что текст, который предстояло прочесть, был не маленький (по-английски наш герой пробовал читать роман, но сдался на второй странице), а если он на компе, то значит, наш герой привязан к своему номеру, не таскать же ноут с собой. Всего-то полтора килограмма, но Прохоров хорошо помнил, как три с небольшим килограмма карабина СКС отрывают руку после двухчасового стояния на посту. А ведь в армии он служил сорок с лишним лет назад и был тогда в три раза моложе, в пять раз сильнее и в десять раз здоровее.

Но и сидеть там, в гостинице, даже читая интересную книгу, было уже просто немыслимо, поэтому приходилось изобретать себе дела в городе.

И нужно просто купить ридер, чтобы праздник, тьфу, ты, роман, конечно, был у нас всегда с собой.

Слава был не большой любитель всей этой новомодной техники, но и «не бросался с вилами на компьютеры», как говаривал зять, а признавал её полезность в некоторой степени и в некоторых ситуациях. И сейчас хорошо понимал, что вот настала пора купить и эту, опять же по Володиному выражению, «приблуду» и опробовать её на себе.

И хотя найти её можно было в десяти местах – на самом Кудаме, да и вокруг в улочках и переулках было немало магазинчиков, которые торговали электроникой, Прохоров поймал такси и поехал на Кайтштрассе.

Вполне возможно, что улица называлась и Кейтштрассе, Слава так и не смог запомнить, как правильно читается в современном немецком сочетание букв «ei». А все потому, что, собираясь первый раз в Германию лет двадцать назад, решил выучить язык по старинному учебнику, случайно оказавшемуся под рукой. А когда уже приехал в Гамбург (первый свой немецкий город) выяснилось, что это самое сочетание букв читается сегодня не так, как сто лет назад. Только вот какой именно вариант правильный Прохоров запомнить не смог.

Он подошел к стоянке, сел в первое такси и буркнул:

– Кэйтштрассе…

…старательно изобразив что-то среднее между «а» и «е». Но водила понял, и они тронулись.

Ехать было недалеко, километра два с половиной (потому и рассматривалась возможность прогуляться пешком), и по дороге Слава видел, по меньшей мере, семь подходящих магазинов. Но выбрал он именно тот, к которому ехал, по весьма простому поводу: рядом был антикварный, в котором когда-то работал русский парень по имени Василий.

Магазин этот был не книжный, торговали тут «вещизмом», как говаривал один московский дилер, явно брезгуя всем, что «не книги», поэтому бывал здесь Прохоров редко, но хорошо помнил, как Василий помог ему несколько лет назад с покупкой телефона в рядом, дверь в дверь расположенном магазинчике электроники. Старый вдруг глюкнул, но с подачи и с перевода соседа услужливые немцы не только подобрали Славе подходящую модель, но и смогли реанимировать инвалида ровно на такое время, которое позволило перенести его память на новый аппарат.

Вот и сейчас нашему герою нужен был толмач, который смог бы объяснить не знающим ни слова по-русски немцам, какие у клиента требования к приобретаемому гаджету (слово это попадалось Прохорову в рекламе, и он знал, что так обозначают всякую электронную хрень). Требования у Славы были простые – длительность зарядки, минимальные функции, связанные только с чтением, но он знал, что именно это всю ситуацию и усложняет. Все привыкли, что покупают обычно новое и максимально навороченное, и объяснить, что ничего этого тебе не надо, при не самом лучшем английском нашего героя, было почти невозможно.

Такси, наконец, свернуло в нужную улицу, Прохоров ткнул в нужный магазин пальцем.

– Хна… – сказал он по-английски.

Водила понял и остановился.

Слава Богу, Василий здесь ещё работал, потому что он стоял на пороге магазинчика и курил.

– К нам, Вячеслав Степанович? – улыбнулся он.

Вообще-то, в их антикварном мире почему-то стойко держалась традиция обращаться друг к другу на «ты» и по имени. Только конченый «ботаник» или реально интеллигентный человек, типа Володи, употребляли другие формы и формулы. Но здесь в Берлине был другой случай.

И дело не в географии, мол, тут у немцев другие традиции, а Вася никогда в России не работал, приехал сюда в Германию пацаном и в наших обычаях был не осведомлен. Просто много лет назад, когда он только познакомились, Прохоров, сам того не желая, спас Василия от серьезного залёта. Бывает такое в практике любого магазина, что при написании (а последнее время чаще в напечатывании) ценника теряется один ноль и вещь дешевеет до десяти процентов. Кто в этом виноват – владелец магазина, продавец или некто третий, кто писал (печатал) бирку – обычно выяснить не удается. Но если торгует сам хозяин (или хотя бы присутствует при этом), то ошибка исправляется быстро, к явному неудовольствию потенциального покупателя, конечно. А вот если такую сделку совершает неопытный продавец, то дальнейшая судьба его зависит от степени злобности владельца магазина и его отношения к своему персоналу. Нормальный человек прощает всё, хотя и сильно ругается, обычный персонаж требует выплаты разницы в рассрочку (предварительно дав большую скидку), какая-нибудь гадина выставляет полный счет и времени на собирание денег дает один день.

Видимо, такая вот гадина и стояла в то время за спиной Василия, потому что когда Прохоров сказал, что продаваемый какому-то американцу предмет (Слава уже не помнил, что это было, только не книга, скорее живопись) не может стоить так мало, продавец после звонка хозяину, игнорируя злобный взгляд несостоявшегося покупателя, рассыпался в благодарностях. И не забыл теперь вот уже пятнадцать лет тот случай, величает по имени-отчеству и вообще… Как помнилось Прохорову, разница в ценнике была немалая – тысяч в сорок марок.

– И к вам тоже… – пришлось сказать Славе.

Было бы сущим хамством обратиться с просьбой к Васе, даже не попытавшись что-то у него купить.

И он купил, причём два предмета. Один – просто курьёзный и никогда раньше не виданный. Представьте себе сравнительно толстую, сантиметра два в верхней части, деревянную трость, просто голую, без всяких украшений и инкрустаций, с загибающейся ручкой, чтобы было удобно на неё опираться. Но если нажать на маленькую кнопку под кривой ручкой, а затем эту самую ручку чуть повернуть, то прямая палка отстегивалась, а на том месте, где она была, возникал тонкий и острый стилет или кинжал. В названии таких предметов Прохоров разбирался слабо, но хорошо понимал, что на самолете с ним теперь не пролетишь, да и на вокзале могут что-то заподозрить, однако купил всё-таки.