– Могу я вам чем-то помочь, месье? – слащаво улыбаясь, шагнул навстречу ему из-за стойки служитель.

Юноша отрицательно качнул головой.

– Желаете открыть у нас счет? – не отставал служитель.

Вновь жест, означающий «нет», сопровождаемый взмахом руки в сторону золотистой таблички на стене с символическим изображением пирамиды прямоугольных ящичков.

– Ах, сейф! – догадался служитель. – Депозитарий справа по коридору. Прошу вас, месье!

Кивнув, юноша неспешно проследовал в указанном ему направлении.

Войдя в нужную дверь, он извлек из кармана небольшой ключ с шестизначным номером на черной пластиковой головке и протянул его сидящей за столом миловидной девушке.

– Ячейка номер сто тридцать три триста сорок семь, – выдвинув ящик слева от себя, та извлекла из него тонкую папку и положила ее перед собой. – Месье Оливье Дезайи? Ваши документы, пожалуйста!

Все так же молча юноша протянул ей свою карточку «carte d›identité».

– Благодарю вас, месье. Распишитесь, пожалуйста, вот здесь.

Сравнив подпись клиента с имеющимся образцом, сотрудница банка вернула ему идентификационную карточку и ключ и, выйдя из-за стола, отворила массивную металлическую решетку.

– Прошу вас, месье!

Кивнув, юноша вошел в помещение депозитария. Дверь за ним с тихим щелчком закрылась, затем лязгнула, возвращаясь на место, решетка.

Он оказался в комнате без окон, все стены которой, от пола до потолка, занимали серые сейфовые ячейки с аккуратными номерами на маленьких овальных табличках. Быстро найдя нужную, юноша вставил ключ в прорезь замка, и дверца бесшумно отворилась. Выдвинув пластиковый ящичек, молчаливый клиент извлек со дна тонкий белый конверт. Прощупав его пальцами и убедившись, что содержимое на месте, юноша сунул конверт в карман, после чего вернул пустой ящик на место и запер дверцу.

– Благодарю вас, месье! – проворковала на прощанье сотрудница депозитария.

Клиент ответил вежливым кивком.

Выйдя из банка, юноша шагнул было к входу в метро, но тут же передумал. Парижскую подземку он недолюбливал: грязная, малопонятная, да к тому же еще далеко не на каждой станции имеются кассы с нормальными кассирами, а для билетных автоматов нужна мелочь, которой в нужный момент почему-то никогда под рукой не оказывается. Можно, конечно, последовать примеру местной черной молодежи, ловко перепрыгивающей через турникеты буквально на глазах у перемещающихся по трое полицейских, но гораздо приятнее будет прогуляться пешком – благо городок-то всего ничего, даром что «столица мира»! К тому же сегодня его последний день в Париже…

Перейдя широкую улицу и миновав помпезные павильоны дворца Шайо, молодой человек вышел на широкую смотровую площадку. Внизу, в парке Торокадеро, били фонтаны – говорят, самые большие в Париже, но на его взгляд, ровным счетом ничего особенного, впереди же, на противоположном берегу Сены, растопырив приземистые ноги-опоры, устремлялась в высь неба красавица Эйфелева башня. Полюбовавшись с минуту ее стройным силуэтом, юноша перевел взгляд на площадь под башней и помрачнел: очередь страждущих подняться на главный символ Парижа, расположись она вертикально, всерьез поспорила бы по высоте с самим творением гениального инженера конца XIX – начала XX веков.

– Ишь, понаехали… – пробормотал молодой человек себе под нос.

Время в его распоряжении, вообще-то, имелось, но тупо стоять в очереди среди бестолковых туристов совершенно не хотелось. Еще раз окинув взглядом ажурную конструкцию башни, юноша направился вниз, к мосту через Сену. Перейдя на левый берег, он спустился на набережную и купил в кассе билет на прогулочный кораблик. Теплоходик подошел почти сразу. Поднявшись на борт, юноша прошел насквозь закрытый салон и оказался на продуваемой всеми ветрами корме. Здесь, возле величаво развевающегося французского флага, он и остановился, облокотившись на металлические перила.

Кораблик отвалил от причала и неторопливо двинулся вверх по течению. Постепенно позади остались мост Александра III, заложенный в ознаменование франко-русского союза российским императором Николаем II и названный в честь его отца, площадь Согласия со знаменитым луксорским обелиском, подаренным Франции египетским вице-королем Мухаммедом Али, сад Тюильри, несколько более мрачный, чем можно было бы ожидать, фасад Лувра…

На острове Сите молодой человек с теплоходика сошел. Перед входом в Нотр-Дам также стояла довольно приличная очередь. Еще одну – пожалуй, даже еще более длинную – требовалось отстоять, если желаешь подняться на башни собора – поближе познакомиться со знаменитыми химерами и полюбоваться на тот самый колокол, в который каждый день звонил несчастный Квазимодо. Бросив взгляд на часы, юноша покачал головой: бодяги часа на два. Нет уж, увольте!

Вернувшись, наконец, на правый берег Сены, молодой человек, любуясь на ходу средневековыми стенами тюрьмы Консьержери, двинулся по набережной в сторону Лувра. Вот и церковь Сен-Жермен-л’Оксеруа, прославившаяся тем, что ее колокола дали сигнал началу резни в Варфоломеевскую ночь, пережить которую было не суждено тысячам французов, ужаснувшей, как говорят, даже самого Ивана Грозного.

– Четыре с половиной века прошло – а мир все тот же… – проворчал юноша, хмуро покосившись на колокольню.

Дойдя до стеклянной пирамиды во дворе Лувра – ее огибала очередная очередь – он присел у фонтана и, опустив руку в бассейн, несколько минут сидел, слушая шум воды и гул людских голосов, говорящих, казалось, на всех языках мира. Затем, поднявшись, решительно зашагал прочь. Ни построенный по заказу кардинала Ришелье дворец Пале-Рояль, ни позеленевшая от времени, словно заплесневевший сыр, Вандомская колонна со статуей Наполеона на вершине, ни шикарная Опера не заставили его уже сбавить шага.

Наконец, преодолев крутую лестницу перед базиликой Сакре-Кер, молодой человек поднялся на холм Монмартр, протиснулся через толпу лиц неопределенного возраста и весьма сомнительной наружности, через одного выдающих себя за гениальнейших художников современности, тусующихся на площади Тартр, и нырнул в один из здешних извилистых переулков. Еще метров пятьдесят по идущей под уклон мостовой – и вот он уже стоит перед дверью подъезда. Десяток секунд на поиски по карманам ключа – и юноша внутри.

Квартира, в которую он поднялся по узкой темной лестнице, находилась на третьем этаже и была обставлена не слишком дорого, но со вкусом. Заслышав, как хлопнула дверь, из спальни навстречу молодому человеку вышла стройная белокурая девушка, босая, в бордовом шелковом халате.

– Все в порядке? – спросила она по-английски.

– Да, – ответил юноша на том же языке. Достав из внутреннего кармана взятый из банковской ячейки конверт, он аккуратно надорвал его и вытряхнул на ладонь миниатюрную флеш-карту. – Все в порядке. А у тебя как?

– Наши визы будут готовы после обеда. Самолет вылетает в час ночи – так что успеваем.

– «Аэрофлот»?

– Нет, «Эйр Франс».

– Понятно…

Иван Голицын, последние два месяца живший в Париже в квартире Николь Декуар под именем Оливье Дезайи, спрятал флешку в карман рубашки и впервые за сегодняшний день улыбнулся.

2

Развернув бордовую книжицу с гордыми золотыми надписями по-французски: «Европейский Союз», «Французская Республика» и «Паспорт» и золотой же геральдической эмблемой (кто бы мог подумать, что на гербе Франции, оказывается, в качестве основного элемента изображены фасции – деревнеримский знак власти, успевший в XX веке побывать символом партии Бенито Муссолини, откуда, как говорят, и пошло ее название – «фашистская»?!), Иван внимательно изучил розово-зеленоватую визу. Взгляд его невольно задержался на блестящей наклейке со Спасской башней и куполом Сената. «Всем известно, что земля начинается с Кремля…» По крайней мере, для французского гражданина Оливье Дезайи – равно как и для прочих иностранцев – пропуском на российскую землю станет именно эта картинка.