И ушел, даже не выслушав благодарности. Благородный поступок друга Булгаков никогда не забывал:
«В. В. Вересаеву. 22. VII. 31 г.
В тот темный год, когда я был раздавлен, Вы пришли и подняли мой дух. Умнейшая писательская нежность! Не только это. Наши встречи, беседы. Вы, Викентий Викентьевич, так дороги и интересны! За то, что бремя стеснения с меня снимаете, – спасибо Вам. Дайте совет. Есть у меня мучительное несчастье. Это то, что не состоялся мой разговор с генсеком. Это ужас и черный гроб. Я исступленно хочу видеть хоть на краткий срок иные страны. Я встаю с этой мыслью и с ней засыпаю. Ведь он же произнес фразу: “Быть может, Вам действительно нужно уехать за границу?” Он произнес ее! Что произошло? Ведь он же хотел принять меня?.. Один ум, практический, без пороков и фантазий, подверг мое письмо генсеку экспертизе и остался недоволен: “Кто поверит, что ты настолько болен, что тебя должна сопровождать жена? Кто поверит, что ты вернешься?” Там, где есть это “кто поверит?” – меня нет, я не живу».
Михаил Афанасьевич в каждом письме Сталину непременно требовал отпустить его за границу вместе с Любовью Евгеньевной, не хотел оставлять ее в России своеобразной заложницей. Хотел послать телеграмму Сталину: «Погибаю в нервном переутомлении. Смените мои впечатления на три месяца. Вернусь!» Но послать такое унизительное заверение не решился. Физическое и нервное состояние Булгакова ухудшалось. Любовь Евгеньевна писала: «Вспоминаю, как постепенно разбухал альбом вырезок с разносными отзывами и как постепенно истощалось стоическое отношение к ним со стороны М. А., а попутно и истощалась нервная система писателя: он становился раздражительней, подозрительней, стал плохо спать, начал дергать плечом и головой (нервный тик). Надо было только удивляться, что творческий запал не иссяк от этих непрерывных груборугательных статей… Мы часто опаздывали и всегда торопились. Иногда бежали за транспортом. Но Михаил Афанасьевич неизменно приговаривал: “Главное – не терять достоинства”. Перебирая в памяти прожитые с ним годы, можно сказать, что эта фраза, произносимая иногда по шутливому поводу, и была кредо всей жизни писателя Булгакова».
Именно это кредо: никогда не терять достоинства, быть честным и правдивым в творчестве и жизни приводило Булгакова к неисчислимым бедам и мукам и… в какой-то мере спасло писателя от гибели, поскольку он считал виновником развала страны не отдельную личность, а систему государства.
Он никогда ни письменно, ни устно не высказывался в поддержку главного оппонента Сталина Льва Троцкого, более культурного и интеллигентного, чем вождь, но тоже ярого апологета советской власти, организовавшего кровавое подавление Кронштадтского мятежа матросов, требовавших выведения большевиков из Советов солдатских депутатов. В то же время гениальный театральный режиссер Всеволод Мейерхольд посвятил свой спектакль «Земля дыбом» «Первому красноармейцу Троцкому» и после этого был обречен на гибель. Великий поэт Осип Мандельштам открыто высмеивал марксистское учение о базисе и надстройке, с иронией спрашивал у друзей: «Вы знаете, где мы живем? – и сам отвечал: В надстройке!», осмелился назвать Сталина «горцем, не понимавшим Пастернака», и, конечно, не мог ждать пощады от тирана. Булгаков во многом разделял взгляды прекрасных коллег по искусству, но в своей сатире не переходил на персоналии, вел переписку со Сталиным, надеясь на его благорасположение к бедствующему писателю, и главное, что несомненно спасло его жизнь, – не был, в отличие от многих писателей, завербован НКВД и его иностранным отделом. В этом отношении весьма характерна судьба известного писателя Михаила Кольцова, чей брат, маститый карикатурист Борис Ефимов пережил столетний юбилей. Михаилу Кольцову удалось пробраться в штабную квартиру Российского общевоинского союза (РОВСа), расположенную в Париже, на улице Колизе. Он описал РОВС как «Клуб ветеранов», не способный на реальную угрозу Стране Советов. Лицо Сталина перекосила злоба, когда он читал эту статью Кольцова о РОВСе, считавшемся основным противником СССР за рубежом и стремившемся к его ослаблению.
В похищении главы РОВСа генерала Кутепова участвовала группа из 60 агентов НКВД, и потом все они были расстреляны как ненужные и опасные свидетели. Такова была практика ИНО НКВД – уничтожать своих бывших агентов. Для этого им предлагали вернуться в Москву, где ликвидировали без суда и следствия. Первым отказался вернуться в Москву руководитель внешней разведки страны Игнас Рейс (Порецкий), после чего его машина на дороге в Женеву была изрешечена пулями. При странных обстоятельствах скончался в больнице г. Ниццы 47-летний Федор Федорович Раскольников, бывший полпред СССР в Болгарии, тоже не решившийся вернуться на родину. Печальная участь постигла в Москве бывших дипломатов Л. М. Карахана и В. А. Антонова-Овсеенко. «Прозревший» Федор Раскольников в своем открытом письме Сталину называет его «коварным клятвопреступником», нарушившим свои клятвы Ленину: «В лживой истории партии, написанной под вашим руководством, вы обокрали мертвых, убитых и опозоренных вами и присвоили себе все их подвиги и заслуги».
Раскольников действительно стал глубже разбираться в хитросплетениях новой жизни и, наверное понял, что в тридцатые годы, руководя Реперткомом, совершенно не обоснованно обрушивался на сатирические произведения Булгакова. Другой хулитель Булгакова – писатель Михаил Кольцов – возвращается из Испании, где пытался вместе с большой группой других агентов провести социалистическую революцию, осуществляя сталинскую мечту о победе коммунизма во всем мире. Сталин выслушивает его доклад о провале своей затеи с мрачным видом и бросает из-под нахмуренных бровей злой взгляд на Кольцова. Б. Ефимов думает, что судьбу брата решил этот взгляд, неудовольствие вождя книгой брата «Испанская весна», где романтично и наивно описывается непонимание трудовым людом Испании выгод от социалистической революции. В какой-то мере это так. Но уничтожается Кольцов в первую очередь как агент НКВД.
Сталин сделал исключение лишь для одного своего агента – Наума Эйтингона, организовавшего убийство Троцкого, и в присутствии Молотова обещал ему, что «ни один волосок не упадет с его головы». Но и это обещание не сдержал – в конце жизни Эйтингон угодил во Владимирский централ.
Булгаков, наблюдая за тем, как Сталин лихо разделывается с его главными врагами – Раскольниковым, Кольцовым и другими, начинает думать, что вождь пытается навести в стране порядок, хотя бы в области литературы. Поэтому именно на него будет походить один из героев будущего булгаковского романа «Мастер и Маргарита» Воланд, расправившийся с руководителем писательской организации МАССОЛИТ, издающей массовыми тиражами примитивнейшие, устраивающие власть произведения. По радио постоянно звучат стихи Михаила Светлова: «Я хату оставил, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Булгаков думает: у себя в России землю не получил, а собрался сделать это в чужой Испании. «Отряд не заметил потери бойца и «Яблочко»-песню допел до конца» – так заканчивались стихи. Булгаков уже давно написал в «Записках юного врача»: «Проклятие войнам – отныне и навеки!»
Бесконечные суды над «врагами народа», резко меняющиеся взгляды вождя на известных в стране людей, обстановка доносительства и террора, подозрительность к Булгакову самого руководителя НКВД Ягоды несколько отвлекают писателя от семейной жизни.
Как вспоминал племянник Любови Евгеньевны И. В. Белозерский, «Елена Сергеевна Шиловская часто и запросто бывала в доме Булгаковых и даже предложила ему свою помощь, так как хорошо печатала на машинке. Приятельницы советовали Любови Евгеньевне обратить на это внимание, но она говорила, что предотвратить все невозможно, и продолжала к этому относиться как к очередному увлечению мужа…»
В ноябре 1932 года Булгаковы разошлись. Любовь Евгеньевна, как всякая оставленная женщина, была оскорблена и это чувство сохранила надолго: «Не буду рассказывать о тяжелом для нас обоих времени расставания. В знак этого события ставлю черный крест, как написано в пьесе Булгакова “Мольер”».
