– А зря, – говорит Беме, – ходят слухи, что вас переводят заведовать театральной секцией.

– Это – не беда, – обескуражена этим сообщением, но не показывает огорчения Тася. – Миша собирается написать национальную пьесу о современной жизни.

– Это было бы здорово! Вы сразу бы утерли нос всем своим врагам! – восклицает Беме. – И учтите, что главный ваш враг – Астахов. Вы не читали его рассказ «Бескорыстность», где он открыто и упрямо утверждает, что буржуй – всегда буржуй? Вы, Михаил Афанасьевич, всегда будете у него на подозрении.

Тася раскрывает свежий номер газеты:

– Люди отказываются от самих себя, настолько ими овладел страх перед новой властью. Она даже не считается с иностранными подданными: «На ходатайство персидского консула об освобождении от реквизиции бань Сулейман-Бекова и Андреева ревком ответил так: все иностранные подданные, причисленные к классу буржуазии, должны подчиняться всем решениям РКП, почему бани от реквизиции не освобождаются».

– Вы очень хорошо сделаете, если напишете пьесу, о которой говорили, – произнес Беме, – вам будут меньше трепать нервы, и соответственно – вашей милой супруге. К тому же вы заработаете кучу денег!

– Я уже собрала черновой материал для этой пьесы. Местные обычаи, – с гордостью говорит Тася.

– Но этого мало, – вздыхает Михаил, – я не знаю в достаточной мере местные быт и историю.

– Я вам помогу найти знающего соавтора, если позволите, – предлагает Беме, – у меня есть на примете интеллигентный человек, присяжный поверенный Пензуллаев. Хотя он по национальности и кумык, но хорошо знаком с жизнью осетин и ингушей.

– Буду вам благодарен, – говорит Михаил, прощается с Беме, спешит в свой Подотдел, где он, оказывается, уже переведен из литературной секции в театральную. Михаил внешне спокоен, но, как обычно, в трудной ситуации повышается его активность. Тут же вступив в новую должность, 28 мая Булгаков составил такое письмо:

«В осетинский отдел наробраза. Прошу Вас в срочном порядке доставить нам списки осетин, желающих заниматься в Народной драматической студии сценического искусства. Студия начнет функционировать на днях.

За зав. Подотделом искусств М. Булгаков».

Тася осталась дома одна с тревожными мыслями. Она боится открыть очередной номер «Коммуниста», зная, что в каждой газете помещается покаянное письмо, автор которого не только отказывается от своего прошлого, но и проклинает его:

Последующее сообщение повергло Тасю в шок. Генералы-ветераны Брусилов, Гутор, Забончковский и другие опубликовали воззвание, выражая готовность положить жизнь за Советскую Россию в борьбе с Польшей, и уже привлечены к делу обороны в качестве членов Особого совещания Реввоенсовета республики. Астахов насмешливо комментировал их решение: «Даже контрреволюционные по своей природе слои врагов заговорили революционным языком».

Борис Ричардович успокаивал Михаила и Тасю тем, что положение во Владикавказе лучше, чем в других местах. От белых офицеров требуют только регистрации в особом отделе Десятой Армии, а не ставят без разбора к стенке, дают работать, даже при ревкомах, как Мише в Подотделе искусств. Проявляются даже зачатки законности. В местный ревком поступают анонимные письма за подписями «красноармеец», «хлебопашец» и другими с доносами на якобы контрреволюционеров, окопавшихся в советских учреждениях. Ревком решил, что все сообщения о контрреволюционерах должны быть подписаны, авторы писем должны полностью указать свои адреса, иначе их письма рассматриваться не будут. А в мае 1920 года выездная сессия Военного трибунала республики, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по ответственности командира конного корпуса Думенко и его штаба, установила, что комкор Думенко, начальник штаба Абрамов, начпрод Блехерт, комендант штаба Колпаков и начальник снабжения Кравченко вели систематическую юдофобскую и антисоветскую политику, ругая советскую власть и обзывая ответственных руководителей Красной армии «жидами», всячески подрывая их авторитет в глазах несознательных кавалеристов, убили политкомиссаров Захарова и Микеладзе. Решено лишить обвиняемых орденов, почетных званий красных командиров и расстрелять. Обо всем этом рассказал молодым супругам Беме.

– Я не знаю, заслуживали ли обвиняемые столь жестокой кары, нет по этому поводу закона, но сам суд над антисемитами – явление знаменательное и на моей памяти едва ли не первое в России. И я не уверен, что последуют другие. При царе ничего подобного не было. Я далеко не идеализирую советскую власть, которую во Владикавказе представляет командарм Десятой Терской Красной армии Александр Васильевич Павлов, он дитя своего строя, своего времени, есть у него и замечания в ваш адрес, Михаил Афанасьевич. Вы открыли Народную консерваторию, где в списках учащихся можно встретить представителей буржуазного населения, которые, занимая места, затрудняют туда доступ беднейшим. Очевидно, что это вина Подотдела искусств, который рассматривает прошения. Руководство консерватории определенно должно изгнать оттуда детей буржуазии, открыв самую широкую дорогу детям бедноты. И подписался Павлов скромно: «Красноармеец», чувствовал, что не прав, но иначе поступить не мог, требовали революционные обстоятельства.

– Но если ребенок талантливый, то мы можем потерять будущего Рахманинова! – вспылила Тася.

– Можем, – вздохнул Борис Ричардович. – И я не стал бы спорить с газетой, с этим «красноармейцем», поверьте, он далеко не самый худший командир, а тихо делайте так, как считаете нужным.

Михаил кивнул Беме.

Не могу не отвлечься от темы повествования, не рассказав кратко о судьбе командарма Десятой Терской Красной Армии Александра Васильевича Павлова, не безошибочно, но по мере возможности гуманно относившегося к людям. Родился в 1880 году в Витебской губернии, сын крестьянина, получил высшее земледельческое образование. Солдатом воевал с Германией, после чего был откомандирован в школу прапорщиков. После окончания школы был направлен в действующую армию, где за ряд отличий произведен в поручики и награжден офицерским Георгием 4-й степени.

Во время революции, в 1917 году, вошел в состав революционного комитета 7-й армии Юго-Западного фронта и вступил в партию коммунистов. Был оперуправляющим армией в 4500 штыков. В 1918 году до последней возможности защищал Киев. Брал Челябинск, громил главные силы Колчака, в передовом полку смелым наскоком переправился через тонкий лед Иртыша, заставив сложить оружие 15-тысячный гарнизон (1500 офицеров). Потом, в самый трудный момент на Южном фронте, был назначен командиром Десятой Армии. 2 января взял Царицын, вышел на Маныч, совместно с Конной армией Буденного разбил врага и решил судьбу Кавказского фронта. Был награжден массой подарков и высшим орденом – Красного Знамени. Тем не менее его имя кануло в неизвестность. В истории Гражданской войны остался лишь Семен Михайлович Буденный, умевший подобострастно смотреть в глаза Сталину и лихо танцевать перед ним гопак. Возможно, и все победы Павлова приписаны Буденному. Судьба Павлова неизвестна – то ли ему не простили служение в царской армии, то ли на фоне других командармов он был слишком честным и гуманным человеком, то ли пал в бою, то ли был расстрелян как скрытый враг и контрреволюционер, но имя его стерто и не осталось в памяти современников. Что же касается наших героев, то им повезло, что именно Павлов руководил Владикавказом во время их пребывания там, и не исключена возможность, что царившие при нем порядки давали возможность работать белым офицерам, лояльно относящимся к советской власти, и спасли жизни Михаила и Таси.