Когда на тарелке сыра больше нет, Лиля в знак поощрения наливает мне бокал вина.

– Попробуйте, Вадим. Десятилетнее вино из наших виноградников. В магазинах такое не купите.

Делаю маленький глоток. М-м-м… Совсем не плохо. Чувствуется привкус земляники, вино терпкое, но я такое и люблю.

– Сегодня вечером с нами будет ужинать доктор Бахман, – вдруг объявляет Эрих. – Он и его жена приедут в Замок для организации выставки картин.

– Доктор Бахман руководит художественной студией Нашего Городка, – добавляет Лиля, вытирая бумажной салфеткой Алинкино улыбающееся личико. – Она занимает небольшой зал в южном крыле. Вы, наверное, видели афишу возле наших ворот о выставке живописи? Открытие в субботу.

Киваю. Афишу я видел.

После ленча Эрих предлагает мне посмотреть коллекцию винных этикеток. Не желая его обижать, я соглашаюсь. Мы отправляемся в башню, где находится квартира управляющего. Лиля с Алинкой остаются в столовой. Постоянная женская трудповинность – наводить порядок после мужиков.

Цепляясь за перила, с трудом карабкаюсь следом за Эрихом наверх. Как же здесь всё неудобно устроено! И вечная сырость от камня. Проклятое Средневековье! Управляющий проводит меня в свой кабинет и показывает на планшеты, висящие на стенах. В планшетах под стеклом хранится его сокровище – бесчисленные бутылочные этикетки со всего мира: немецкие, итальянские, французские, испанские, португальские, австрийские, венгерские, болгарские, югославские, североамериканские, австралийские… Я обращаю внимание на «Рижский чёрный бальзам».

– О, у вас и советские этикетки есть? – радостно спрашиваю Эриха, чтобы доставить ему удовольствие. Пусть думает, что по миру бродят и другие сумасшедшие вроде него. Управляющий с энтузиазмом отвечает, пересыпая немецкую речь русскими и украинскими словами:

– Разумеется, мой друг. Разрешите мне вас так называть, Вадим? Вот, например, этикетка советской водки, крепостью двадцать градусов. В честь одного из советских лидеров народ назвал ее «рыковкой».

Эрих с усилием выговаривает трудное русское слово. Потом победоносно смотрит на меня, жестом приглашает присесть на диван и продолжает лекцию:

– Надо признать, что винографолия – неисчерпаемый кладезь удивительных знаний. Библия приписывает честь открытия вина Ною. Вы помните, мой друг? «Обрабатывая пашню, Ной обнаружил виноградные ягоды – вытиснув вино, пил этот напиток».

Я киваю с оскорбленным видом. «Обижаете, герр управляющий? Ну, разумеется, помню!»

– Историки считают, что первые названия вин появились ещё в Древней Греции, – просвещает меня Эрих. Слушая его, я поудобнее устраиваюсь на мягком диване. Видно, что управляющий сел на своего любимого конька, а на любимом коньке, как правило, скачут долго. – Древние эллины получили виноградную лозу от финикийских купцов в десятом веке до нашей эры. Греки поделились секретом изготовления «божественного напитка» с римлянами. Римляне смогли поднять виноделие на невероятную высоту. Им были известны около ста восьмидесяти пяти сортов вина! Представляете, мой друг? До нашего времени дошли произведения древнеримских поэтов, воспевающие италийские вина: альбанское, цетинское, фалернское, массикское, фаустинское, цекубское, соррентийское…

– А как с этим делом обстояло у славян? – спрашиваю я Эриха о том, что мне ближе.

– Восточные славяне впервые попробовали вино во время своих походов на Византию. Водку изобрели в Арабском халифате в восьмом веке, а пиво – в Скандинавии.

– А где появились первые винные этикетки?

Эрих обводит влюбленными глазами свою коллекцию.

– Бумажные этикетки изобрели достаточно поздно, не ранее семнадцатого-восемнадцатого веков. Сначала вместо бумажных этикеток использовали клейма на пробках амфор, пифосов, кувшинов, бутылок. На клеймах стояли знаки или инициалы виноделов. Когда в Китае в сто седьмом году нашей эры изобрели бумагу, новый материал быстро распространился от Китая до Среднего и Ближнего Востока. В тринадцатом веке крестоносцы завезли бумагу из Палестины в Европу. Европейские виноделы придумали сведения о своем товаре указывать на бумаге и приклеивать рукописные этикетки к сосудам. Вот так и появились винные этикетки, мой друг.

Эрих рассказывает интересно. Я даже задремал. В полусонном состоянии благодарю за увлекательное путешествие в мир винных этикеток, прощаюсь с гостеприимным хозяином «Чюсс! – Чюсс!» и шагаю восвояси. Добравшись до своей башни, вспоминаю, что до сих пор не позвонил Марине. Мой «косяк»! Сонливость сразу проходит. Усаживаю себя за стол, беру в руки мобильник. Сейчас исправлюсь.

Набирая номер, ловлю себя на мысли, что, хотя мы расстались всего сутки назад, я уже соскучился по жене. Марина вошла в мою жизнь недавно, но, надеюсь, навсегда. Я собираюсь вместе с ней состариться. Признáюсь, что бывшая супруга Виолетта ещё занимает какое-то место у меня в голове, но в сердце её, вроде бы, больше нет. Для неё моё сердце заперто навсегда и ключ от него выброшен. Впрочем, Виолетте от этого ни холодно, ни жарко. Сейчас она уверенно строит новую семью с новым мужем. В соседней федеральной земле, далеко от Нашего Городка. Далеко по германскому счету. Километров за сто. Барабаню пальцами по столу. На моём тайном языке это означает: «Не психуй, чудик! Это жизнь».

Марина рада моему звонку, хотя Лиля ей уже доложила, что я утром гулял и ел хорошо.

– Как ты? – спрашиваю жену.

– Всё нормально. Что может быть в санатории? Лечебные процедуры, прогулки, приём пищи, – смеётся Марина.

– Почти, как у меня, – замечаю я. – Только вместо процедур – уроки винографолии.

– Это что ещё за хрень? – беспокоится Марина. – Тебе хоть нравится в замке? Нашёл общий язык с Лилей, Эрихом?

– За меня не переживай, – успокаиваю жену. – Замок – место вполне приятное для обитания.

Вру, конечно. На самом-то деле, моя жизнь на ближайшие три недели – сплошные лестницы и завтраки Геракла, но Марина в этом не виновата. Она же хотела как лучше.

Хочу закончить контрольный звонок, однако не забывающая ничего на свете жена с тревогой в голосе задаёт вопрос:

– Ты уже выпил свои таблетки после ленча?

Я вздрагиваю. Как говорят в таких случаях немцы: «Шайсэ»1! Совсем об этом забыл! Но я же не компьютер, а просто человек, однажды потерявшийся между Явью и Навью. Приходится снова соврать, чтобы Марина не нервничала.

Время до обеда я провел с несомненной пользой. Сначала с помощью электрообогревателя хорошенько прогрел остывшую ночью комнату и с усердием принялся добавлять свои пять копеек в сокровищницу мировой литературы. Проще говоря – писать новый роман. Я возлагаю и на него большие надежды. Ведь мои романы – это мои следы на земле. Материальный отпечаток краткого присутствия в Яви. Кто-то оставляет после себя сына, кто-то дом, кто-то дерево, кто-то всё это вместе, а я оставляю книги. Полагаю, что это тоже не плохо, хотя у меня есть и сын. В каждом романе живёт частичка моей души. Вот когда раздам всего себя без остатка, тогда можно будет навсегда уйти в Навь. А пока, перефразируя слова поэта:

За окнами стоит тишина, нарушаемая время от времени протяжным звоном колокола замковой церкви. По этому звону можно сверять часы – ведь колоколом управляет электронный таймер. Другие звуки не в состоянии проникнуть за толщу древних каменных стен. Писателю крайне важна возможность побыть наедине с самим собой. Чтение, прогулки, общение с людьми, участие в повседневной жизни дают мне те кирпичики, из которых я потом строю здание своего романа. Но для самогó процесса строительства необходимы покой и одиночество. Для сбора строительного материала я использую органы чувств, а для написания книги – возможности мозга.