– Падай-ка лучше сюда.

Тот не тронулся с места.

– Ты прикинь, Андрюха, – скорбно сказал он, потрогав ссадину на скуле. – Ему же даже дристануть здесь как следует негде.

– Кому?

– Рыжему, – сказал Толян и улыбнулся собаке. – Да, мой хороший? Негде тебе присесть по-человечески.

– Да, в нашем пьяном деле главное – это вовремя просраться и проспаться, – философски заметил Андрюха. – Толян, ты долго тут стоять будешь? Залезай, отъедем на бульвар, подышим часик. И волчара твоя рыжая будет там, как на природе.

Толян наконец свалился на заднее сиденье. Андрюха впихнул внутрь его ноги, загнал в салон пса, закрыл дверцу и с облегчением вздохнул.

«Значит, я успел на просмотр первым», – подумал (также со вздохом облегчения) Осташов и обратился к Андрюхе, который собирался уже занять водительское место:

– А не подскажете, это по Хитровскому дом номер два?

– Нет. Вот все так ошибаются. Куда вы идете – там уже четвертый дом начинается. А во второй надо заходить со двора. В арку иди, там налево подъезды.

Зайдя в арку, Владимир увидел тесный двор с несколькими деревьями и крохотной детской площадкой. Двор был проходным – другая арка вела на Малый Трехсвятительский. Из машин тут стояли лишь старенький желтый «Москвич» да еще серебристый джип «Тоета».

Поднявшись на третий этаж, Осташов остановился у обшарпанной деревянной двери, которая хранила на себе следы неоднократных взломов и последующего врезания новых замков. На месте, где должна была быть кнопка звонка, торчали два провода, обмотанных рассохшейся изолентой. Владимир постучал, через несколько секунд со словами «На просмотр?» его впустил в квартиру чисто выбритый человек в отличном темном костюме и галстуке. В руке у него был веник.

Просторную прихожую тускло освещала бутылка. То есть освещала, конечно, лампа – обычная, свисающая с высокого потолка электрическая лампа, но поскольку она, наподобие сувенирного кораблика, была заключена в уемистую винную бутылку с неровно отколотым дном, то получалось, что свет исходил от бутылки. Владимир огляделся. Кроме настенной вешалки с отломанными крючками, которые были без затей компенсированы вбитыми рядом толстыми гвоздями, да еще пустой коробки от телевизора, в прихожей абсолютно ничего больше не было.

Человек в костюме отшагнул назад, и его скуластое лицо приобрело жутковатый вид из-за того, что его резко выхватил из окружающего полумрака прожекторный пучок света, бивший строго вниз из ствола бутылки.

– Вы бы знали, что тут раньше творилось, – сказал он.

Владимир заглянул за него – в приоткрытую дверь, ведущую в комнату, там виднелась часть окна на улицу. Одна из секций окна напоминала фантастическую, квадратно разинутую пасть: из рамы и сверху, и снизу, и с боков острыми зубами торчали треугольники разбитого стекла.

Человек в пиджаке выставил для рукопожатия запястье вместо ладони и представился:

– Камиль Петрович. Извините, руки грязные, убираю тут немножко. Хозяин квартиры отошел погулять с моим напарником. Я сам вам тут все покажу.

Отрекомендовавшись, Владимир прошел в комнату.

– И правда вилы, – сказал он, глядя по сторонам.

Рваные заляпанные обои, колченогая изодранная мебель, окурки, раздавленные об истертый и во многих местах щербатый паркет, кругом клочки газет и целлофана, пивные крышки, рыбьи хвосты, прочая дрянь, а по углам – пустые бутылки, много бутылок. Комната производила удручающее впечатление. Но что Осташов сразу по достоинству оценил, так это чудесный вид из пыльного окна, выходившего в переулок: напротив, через дорогу, росло большое раскидистое дерево, рядом стояла в строительных лесах небольшая православная церковь, маленький купол которой (со свисающим ржавым крестом) располагался как раз на уровне взгляда. Когда церковку отремонтируют, это будет картинка для рождественской открытки, подумал Владимир.

– А клиент ваш когда придет? – спросил Камиль Петрович, принявшись подметать пол в комнате.

– Да вот должен уже, – ответил Осташов. – А ваш клиент, он, я так смотрю…

– Ну, какой есть.

– Ну да.

– Не волнуйтесь, если квартира покупателю понравится, мы можем совершить сделку даже без хозяина. Он выписал мне доверенность на продажу.

– Понятно. А почему квартира дешевая?

– Да времени нет, чтобы хорошую цену ставить и ждать покупателя. Нам с напарником доллары сейчас нужны, возьмем – и вперед, на следующую квартиру: есть на примете один вариант расселения коммуналки. И надо делать все быстро, чтоб другие не перехватили.

Камиль Петрович зачерпнул в объемистый совок порцию мусора, сметенного в кучу, отнес его в прихожую и опрокинул в коробку от телевизора. Подтащив коробку в комнату, он повторил процедуру несколько раз и, покончив с кучей, а также сложив в коробку пустые бутылки, брезгливо поморщился.

– Я отойду, руки помою.

– А я спущусь вниз, – сказал Владимир, – посмотрю, может, покупатель подъехал. Да, Камиль Петрович, еще вот что: если вдруг покупатель спросит о цене…

– Я помню. Если спросит, я молчу.

– Нет. Молчать не надо. Я прошу вас сказать «Семьдесят».

– Ладно. Ваш клиент – ваша цена.

Когда Осташов вышел из подъезда, оказалось, что Кукин уже приехал. Иван стоял рядом со своим черным «Мерседесом», подержанным, но гораздо более свежей модели, чем автомобиль, на котором укатили трое (считая собаку).

«Мерседес» наглухо перегородил узкую дорожку, так что другим автомобилям проехать через двор было теперь совершенно невозможно. Но Ивана, судя по всему, это не заботило.

– Ждать себя заставляешь, – сказал он Владимиру. Затем снял темные очки, повесил их на уровне солнечного сплетения, зацепив дужкой за пуговицу синей сорочки, и улыбнулся в черные средней густоты усы, отчего стал похож на откормленного кота. Владимир пригляделся к Ивану и понял, что ошибся, когда во время телефонного разговора заподозрил его в нетрезвости. Кукин не был пьян. Хотя его манера говорить – с гусарским напором и одновременно несколько заплетающимся языком – и впрямь могла сбить с толку.

– Нам сюда, – сказал Осташов и вошел в подъезд.

Осмотр квартиры протекал по преимуществу в молчании. Кукин вначале пытался балагурить, но Владимир и Камиль Петрович его не поддержали. Дело в том, что Иван имел манеру, спросив о чем-нибудь, вдруг с хищным прищуром взглядывать на собеседника, словно он надеялся застать человека врасплох и отыскать в его глазах некую тщательно скрываемую правду. То, что окружающие что-то скрывают и злоумышляют против него, как бы подразумевалось. И это заставляло окружающих быть аккуратными в словах и жестах.

Под внезапными взглядами Кукина в душе Владимира нет-нет да и мелькала тень беспокойства, не прознал ли тот как-нибудь о настоящей цене квартиры. Владимир несколько раз задавался этим вопросом и в конце концов сообразил, что никак этого быть не могло.

Когда осмотр закончился, Камиль Петрович молча сунул Кукину в руки документы на квартиру и, отойдя к окну, закурил. Иван бегло просмотрел бумаги, со словами «На, глянь, все ли в порядке» передал их Владимиру, а сам подошел к Камилю Петровичу и спросил:

– Хотел уточнить, сколько стоит квартира?

– Семьдесят, – ответил глазом не моргнув Камиль Петрович.

– А чего так? Дороговато. Сами же видите: тут в ремонт еще сколько надо вложить. Дороговато получается. Сколько вы мне уступите?

– От той цены, которую я назначил, – мрачно сказал Камиль Петрович, – я уступить не могу ни цента. А вообще, по цене все разговоры вы должны вести со своим маклером.

– То есть вот так вот, да? Ну хорошо. Володь, ты как?

– В смысле? – непонимающе поглядел на него Осташов.

– Ты можешь что-то сделать, чтобы цену снизить?

В этот момент в дверь квартиры постучали.

Камиль Петрович направился в прихожую и открыл дверь. Фигура Камиля Петровича заслоняла посетителя, но их разговор был слышен преотлично.

– Это здесь можно квартиру посмотреть? – спросил посетитель.