Мы говорим целый час о самых разных вещах, и мне кажется, что нет пропасти, разделяющей нас, нет километров и границ. Я представляю ее милое лицо, взлохмаченные со сна волосы и простую хлопчатобумажную пижаму с мишками. И мне так хочется оказаться рядом, стать частью ее жизни, научиться дышать и смеяться, как она. Пьяный бред избалованного пресыщенного миллионера? Может быть, но в данный момент только это и истинно для меня.

Весь следующий день я веду себя, как образцовый турист, а вечером снова набираю ее номер. Иногда она передает трубку Кириллу, и мы вместе смеемся над ее маленькими проделками, рассердившими Дину. Я обещаю мальчику, что привезу целый чемодан подарков, и уже через час скупаю все детские магазины, и снова звоню им, чтобы рассказать, что одного чемодана не хватит и придется нанять грузовик для встречи в аэропорту. Потом приходит ночь, и я ложусь в одинокую кровать, рядом с которой нет бутылки с виски. Я курю, глядя в потолок, и набираю один и тот же номер. Зачем я это делаю? Я бы хотел, чтобы Дина спросила меня, но она молчит. И просто слушает, словно понимает, как мне сейчас нужно говорить, просто говорить с ней. Я рассказываю ей то, что никому никогда не рассказывал. О своем детстве, школьных друзьях, первой выпитой бутылке водки и выкуренной сигарете, о родителях, и их ограниченной скудной жизни и ранней смерти, о первой любви и разочаровании, о жестокости и непостоянстве, об изменах моих жен и своих собственных, о душевной пустоте и ночных кошмарах. Я не знаю, нравится ли ей роль исповедника, но мне импонирует то, что Динара не выдвигает обвинений и не пытается судить меня. Странно, когда мы говорили с ней раньше, с глазу на глаз она частенько пыталась навязать мне свои идеалистические утопические взгляды на жизнь. А сейчас просто слушала.

До конца моего отпуска оставалось две недели, но я не видел смысла продолжать. Утром я сел в самолет до Москвы, не предупредив никого о том, что возвращаюсь. Я хотел успеть приехать в Ярославль ко дню рождения Динары. Романтические бредни стареющего ловеласа.

Из Домодедово я взял трансфер до Ярославля, но не сразу поехал домой, а оставил вещи в камере хранения. Решимость и уверенность, которые помогли перенести перелет и не потерять самообладания, растаяли, стоило самолету коснуться земли. Волшебное очарование Парижа покинуло меня, и я чувствовал себя нелепым смешным глупцом и влюбленным дураком. С чего я взял, что Динара будет рада видеть меня? За время наших бесконечных бесед она ни разу не дала повода думать, что я значу для нее больше, чем просто нуждающийся в слушателе запутавшийся человек. Она из сердобольных чувств слушала мой нелепый бред, и только корректность и хорошее воспитание не позволили ей послать меня к черту. И тогда в гостинице, она позволила мне уснуть, держа ее в объятиях только по этой причине. Жалость и сострадание. Помощь ближнему. Не больше. Она видит во мне еще одного несчастного, которому требуется ее помощь. Бедная девушка! Мало того, что я переложил на ее хрупкие плечи заботу о Кирилле, так еще и сам взорвал мозг своими мутными излияниями.

Я не смог заставить себя поехать в свой собственный дом и посмотреть в глаза женщине, которая теперь так много обо мне знала. Я позвонил Игорю.

Мы встретились с ним в баре. Он даже отпросился с работы, чтобы составить компанию другу. Я был тронут подобной преданностью и поспешил утопить свои сомнения в вине. Игорь начал с соболезнований, но я быстро оборвал его, и мы перешли к стандартному развитию наших с ним посиделок. Вспоминали студенческие годы, смеялись и грустили, он жаловался на жену и придирчивого шефа, а я рассказал о возмутительной вечеринке в парижском клубе, чем вызвал приступ оглушительного хохота у своего друга.

— Ну, старик, ты даешь! Слушай, если и дальше так пойдет, то через пару лет будешь работать на «Виагру», побереги свои силы. Они тебе еще пригодятся. Ты, как, определился со следующей жертвой?

— Следующей жертвы не будет. — уверенно заявил я. — Завязал с женитьбами.

— И я тебя понимаю. — уже без тени веселья кивнул Игорь. — Что теперь будет с издательством? Вернешься сюда?

— Нет. Лера хочет оставить меня во главе московского филиала. Говорит, что больше никому не доверяет. Ты представь! Никому, кроме меня.

— Ну, это любовь, друг. — хохотнул Игорь. — Или маленькая куколка просто дурочка. Она, значит, единственная наследница?

— Да. Косте Инга завещала только незначительную сумму денег.

— Это понятно. Он же хирург. На хрен ему заморачиваться с писателями.

Я опрокинул стопку водки, закусив овощной нарезкой. Игорь внимательно наблюдал за мной.

— А ты будь поласковее с этой Лерой. Это хорошо, что она тебе доверяет. Но надолго ли… Выйдет замуж и ее благоверный быстро смекнет, что к чему. Зачем делиться с тобой, если можно получить все. — сказал он.

— Когда это будет! — легкомысленно махнул рукой, наполняя стопки.

— Молодежь сейчас быстро живет. Не успеешь оглянуться, а птичка поет в чужом саду. Будь начеку.

— Я подумаю. У нас все будет оформлено документально, я подстрахуюсь.

— Я тебя умоляю. Будто ты не знаешь, как в наше время делаются дела. Пара взяток и вся ваша договоренность — тьфу.

— Чувствую еврейское влияние. — насмешливо улыбнулся я. — Ты становишься жлобом, Игорь.

— А ты дураком. Понимаю, что сейчас у тебя сложные времена, но думать о будущем нужно всегда.

— Я подумаю, не переживай за меня. — холодно говорю я, явно давая понять, что тема закрыта.

— Хорошо, Влад. — немного обиженно протянул Игорь. — Выпьем?

Выпили. Закусили. Разговор не клеился. Я снова ушел в себя.

— Может, расскажешь, чем не угодил Париж? — спросил Игорек.

— В смысле? — насаживая на вилку кружок свежего огурца, уточнил я.

— Ты говорил, что уезжаешь на месяц, а вернулся через две недели.

Зайцев внимательно уставился на меня, настойчиво требуя ответа.

— Надоело все. — признался я. — Я третий раз летал в Лондон, второй — в Париж. Я много, где побывал за последние годы. Но по большому счету, не приобрел от поездок ничего нового. Я разучился ценить жизнь, видеть красоту, слышать пение птиц….

— Батенька, да ты напился. Эк тебя, на философию потянуло. Ты не влюбился, случаем. — насмешливо спросил пьяный пророк. Наверно, Зайцев знает меня лучше, чем я думал.

— Может быть, Игорь. — я потеряно уставился на дно пустого стакана. — Со мной такого никогда не было. Помню, как отец учил меня плавать. — я взглянул в потрясенные глаза друга, который, казалось, даже не дышал. Так внимательно меня слушал. — Выбросил меня из резиновой лодки посреди пруда, и сказал «плыви». Ну, я и поплыл, как сумел. Воды мутной нахватался, пиявки по всему телу. А страху натерпелся! Думал, что больше никогда ничего подобного не испытаю. Но нет. Все тоже самое. Только без пиявок. Дышать не могу, Игорь. Словно вся муть мира сомкнулась над головой. А я никак не могу выбраться.

— Ого. — выдохнул Зайцев. Глаза его возбужденно заблестели. — Класс. И что за баба? Парижанка, что ли какая?

— Тьфу на тебя, какая парижанка на хрен. Уехал бы я, будь она парижанкой. Нет, обычная девчонка. Младше меня. Ни денег, ни лоска. Обыкновенная. Наивная, как ребенок, вся жизнь в розовых очках. И я такое чудище, прошедшее огонь и воду, и медные трубы. Может, я старею, дружище?

— Типа, бес в ребро? — подхватил Зайцев, и отрицательно качнул головой. — Нет, рановато будет. И в чем проблема-то? В том, что у нее за душой ни гроша, или на людях с ней появиться стыдно?

— Я об этом даже не думал. Ничего не стыдно. Она же не уродина. — возмутился я. — Хорошенькая, фигурка ладненькая, кожа такая нежная, почти прозрачная. Во мне дело, Игорь. Во мне. Не могу я со своими тараканами и бурным прошлым….