Несмотря на сильное потрясение, Гитлер выглядел удивительно спокойным, и днем появился на платформе вокзала, чтобы встретить Муссолини. Кроме неподвижно висевшей руки, ничто не говорило о происшедшем, и его рассказ Муссолини о случившемся был весьма сдержанным.
Как только они приехали в гитлеровскую штаб-квартиру, Гитлер первым делом показал Муссолини остатки совещательной комнаты. Заново переживая всю ситуацию, он все больше возбуждался.
«Сегодня, после моего чудесного спасения, я, как никогда уверен в том, что мне суждено довести наше общее дело до успешного завершения». Кивая головой, Муссолини мог лишь согласиться: «После того, что я здесь увидел, я абсолютно с вами согласен. Это знак свыше».
В состоянии экзальтации Гитлер с Муссолини направились в личные апартаменты Гитлера, где к чаю собралась взбудораженная происшедшим группа. Геринг, Риббентроп и Дениц присоединились к Кейтелю и Йодлю, и начались взаимные упреки по поводу того, кто несет большую ответственность за войну. Гитлер сидел с Муссолини посредине. Спокойно наблюдая эту сцену, пока кто-то не упомянул «заговор» Рема 1934 года. В бешенстве вскочив вдруг со своего места, Гитлер начал кричать, что он отомстит всем, что его выбрало провидение, чтобы он вершил историю, и любой, кто станет поперек пути, будет уничтожен. Так продолжалось с полчаса. Истощив свой пыл, Гитлер снова замолчал, посасывая оказавшуюся под рукой таблетку и пропуская мимо ушей заверения в преданности и перебранку между Герингом и Риббентропом.[139]
После взрыва началась такая неразбериха, что фон Штауффенбергу удалось проскочить тройное кольцо охраны и улететь в Берлин. Прошло какое-то время, пока в штабе фюрера разобрались, что произошло — сначала решили, что это сброшенная с самолета бомба — и прошло еще больше времени, пока стало известно, что покушение сопровождалось попыткой путча в Берлине.
В столице небольшая группа заговорщиков собралась в кабинете генерала Ольбрихта в здании Генерального штаба на Бендлерштрассе. Их план заключался в следующем: объявить о смерти Гитлера и сформировании в Берлине антинацистского правительства. Изданные от его имени постановления должны были объявить о введении чрезвычайного положения и о передаче всей полноты власти армии, что должно было помешать СС перехватить контроль за ситуацией. Весь государственный аппарат, сами СС, полиция и партия должны были подчиняться командующим армиями в Германии, оккупированных странах и на различных театрах военных действий. Предполагалось арестовать все высшие чины СС и полиции, а также партийную верхушку. По плану заговорщиков, в столицу должны были быть введены войска, расквартированные в казармах вне города, блокироваться здание гестапо и радиостанция, разоружиться войска СС. Можно было гадать, выполнятся ли эти приказы, но заговорщики надеялись, что — раз Гитлера все равно уже нет — те офицеры, которые до этого отказывались присоединиться к заговору, кто из чувства страха, а кто, боясь нарушить присягу, теперь поддержат новое правительство.
Все зависело от двух условий: успеха покушения на Гитлера и быстрых, решительных действий в Берлине. Первое уже не состоялось, чего фон Штауффенберг не знал. Он покинул штаб фюрера в полной уверенности, что ни один человек в совещательной комнате не уцелел. Однако уже из первых сообщений о взрыве, поступивших на Бендлерштрассе чуть позже 13.00, было ясно, что Гитлер жив, поэтому Ольбрихт не отдал приказа начать операцию «Валькирия». Таким образом, второе условие также не удалось выполнить. А в это время фон Штауффенберг, уверенный в смерти Гитлера, после трехчасового перелета из Восточной Пруссии, связавшись по телефону с аэродрома Рангсдорф с Ольбрихтом, убеждал его отдать приказ о начале операции. Это было в 15.45, и фон Штауффенбергу потребовалось еще 45 минут, чтобы добраться до центра Берлина и наконец приступить к решительным действиям, вдохновляя своих сообщников.
Даже энергия и решительность фон Штауффенберга уже не могли компенсировать упущенного времени. Ничего еще не было сделано. Только после четырех часов генерал фон Хазе, комендант Берлина, получил указание ввести в город войска и занять правительственный квартал. Фон Хазе вызвал из Деберица охранный батальон Великая Германия, которым командовал майор Ремер. Ремер (не участвовавший в заговоре) действовал быстро, но все это вызвало подозрения у офицера по национал-социалистической ориентации из министерства пропаганды, доктора Ганса Хагена, молодого человека с большим самомнением, который выступал в батальоне с лекцией. Хаген связался с Геббельсом, который пригласил Ремера поговорить по телефону со штабом Гитлера в Восточной Пруссии. Голос, которого нельзя было не узнать, убедил Ремера, что фюрер не погиб, как ему сказали — майора тут же произвели прямо в полковники, и Гитлер лично приказал ему использовать свой батальон для подавления путча.
После возвращения фон Штауффенберга главнокомандующим срочно разослали приказы приступить к операции «Валькирия», и в Париже и Венеона уже развернулась вовсю, когда в 6.30 вечера по германскому радио прошло сообщение, переданное Геббельсом по телефону, что на жизнь фюрера совершено покушение, но безуспешно. Как только это стало известно, для большого числа офицеров, которые стояли в стороне и ждали, будет ли успешным путч, прежде чем связаться с ним, главным стали страх перед местью Гитлера и желание удостовериться, что же произошло.
Переданное в начале вечера радиосообщение из Берлина уже обеспокоило осторожных. Вскоре после 8 часов вечера всем командующим были переданы по телетайпу команды, отменяющие полученные ими из Берлина инструкции. Гитлер назначил Гиммлера Главнокомандующим Резервной армией вместо генерала Фромма и поручил ему отвечать за безопасность Рейха. Через час по радио передали, что перед полуночью Гитлер выступит перед германским народом.
Положение группки заговорщиков в здании Генерального штаба на Бендлерштрассе было теперь безнадежным. В течение вечера посаженная перед этим под арест группа лояльных Гитлеру офицеров вырвалась из-под стражи, освободила генерала Фромма и разоружила заговорщиков. Поведение самого Фромма было до этого двусмысленным, и он теперь стремился показать рвение и преданность, освободившись от тех, кто мог скомпрометировать его. Когда прибыли войска, чтобы арестовать заговорщиков, Фромм приказал расстрелять фон Штауффенббрга, Ольбрихта и двух других офицеров во дворе, где их казнили при свете фар броневика. Беку разрешили покончить с собой. Прикончить остальных Фромму помешал только приезд Кальтенбруннера, главного помощника Гиммлера, который был намного больше заинтересован узнать, что скажут оставшиеся в живых, нежели расстреливать их на месте, когда путч уже провалился. Прилетевший вечером из Восточной Пруссии Гиммлер расположился со своим штабом в доме Геббельса, и первые допросы были проведены той же ночью. Охота за людьми началась.
Заговорщики имели успех только в одном месте, в Париже. Там они могли рассчитывать на ряд твердых сторонников, возглавлявшихся генералом Хейнрихом фон Штюльпнагелем, военным губернатором Франции. Как только он получил кодовый сигнал из Берлина, фон Штюльпнагель выполнил приказы об аресте 1200 членов СС в Париже, и армия быстро взяла ситуацию в свои руки. Но и здесь заговорщикам не повезло так же, как это произошло буквально повсюду.
В первые месяцы 1944 года фельдмаршала Роммеля, тогда только что назначенного на свой пост на западе, ввели в контакт с группой Бека и Герделера, и существовала вероятность того, что его можно будет уговорить принять соответствующие меры, когда тому придет время. Однако 17 июля, когда он возвращался с фронта, автомобиль Роммеля был атакован английскими истребителями, и фельдмаршала тяжело ранило. Таким образом, 20 июля Роммель лежал без сознания в госпитале, и командование его группой армий Б, как и главное командование на западе, было в руках фельдмаршала фон Клюге, лошади совсем другой масти.
