Слушавший с большим увлечением эти хитроумные доводы король забылся до такой степени, что, крикнув: «Браво, отлично сказано!», — захлопал в ладоши, отчего все придворные стали кричать «ура!» и кидать вверх шапки.

Дальше принц заявил, что убивший Огнемета, естественно, может сказать, где лежит труп чудовища, а также доставить копыта. Он лично готов так поступить. А готов ли мистер Бенсон? Когда дворецкому перевели вопрос (по-пантуфельски он не понимал), он побледнел от страха, но продолжал ссылаться на воззвание. Принес он рога и хвост? Принес. А значит, ему причитаются «прилегии» и леди Молинда!

В голове у короля к этому времени настолько все перепуталось, что он решил предоставить решение самой леди Молинде.

В ответ бедняжка Молинда горько расплакалась. И тогда его величеству ну просто ничего не оставалось, как пообещать, что он отдаст награду тому, кто ровно через неделю принесет копыта. Не успел он это произнести, как принц достал копыта из своего мешка и показал всему честному народу. На том слушание дела кончилось, и Бенсона, угостив предварительно в мажордомной хересом с сандвичами, отправили к своему господину. И должен с сожалением добавить, что характер его отнюдь не улучшился после этой неудавшейся попытки получить повышение. Напротив, в течение нескольких дней он был пуще прежнего сердит и сварлив. Но, я думаю, мы должны сделать скидку на обманутые надежды.

Если разочарованный Бенсон терпел колкости от своих собратьев — слуг, то принцу Зазнайо тоже не позавидуешь. Он был восстановлен в своих правах, ко отнюдь не в милости короля. Король испытывал к нему прежнюю неприязнь и по-прежнему гневался на него из-за гибели Энрико и Альфонсо. Нет, пожалуй, теперь он гневался еще больше, и, быть может, даже не без оснований. Он повелел принцу явиться перед лицом всего двора, и, завидев его, придворные начали громко приветствовать его и приветствовали изо всех сил, пока король не крикнул:

— Тихо! Мак Дугал, первого, кто откроет рот, отвести в зоологический сад и запереть с гремучими змеями!

После этого наступила мертвая тишина, принц Зазнайо поклонился трону, и король заговорил:

— Принц, вы восстанавливаетесь в своих правах, ибо я не могу нарушить своего обещания. Но ваша низкая, недоброжелательная натура видна еще отчетливее на фоне вашего эгоистического успеха, нежели во время предшествующего трусливого пренебрежения своим долгом. Почему, будь ты проклят, — закричал вдруг король, отбросив высокопарный стиль и превратившись из монарха просто в отца, — почему, если ты все-таки смог убить Огнемета, ты допустил, чтобы твои младшие братья из… из… изжарились? А? Что ты там бормочешь, трус? Ах, ты не верил в то, что Огнемет существует? Вот результат твоего всегдашнего наглого самомнения! Если у тебя хватило ума найти способ покончить с чудовищем, а этого у тебя не отнимешь, то как у тебя не хватило ума понять простую истину: если что-то говорят все, значит, это правда. Ах, ты в этом не был убежден? Ну так теперь ты, надеюсь, убедился. И пусть тебе это послужит уроком. Хотя это слабое утешение — вряд ли тебе представится другой такой случай в жизни. (Заметим, что точно та же мысль пришла в голову и Бенсону)

Тут король зарыдал, и слезы его смешались со слезами лорда главного судьи, поэта-лауреата (который ужасно перепугался, услыхав про гремучих змей), фрейлин, придворного капеллана и вообще всех — кроме полковника Мак Дугала; этот шотландский наемник сохранял приличествующую солдату выдержку.

Наконец, совладав с собой, его величество сказал принцу Зазнайо (который тоже не плакал, поскольку был слишком поглощен своими мыслями):

— Слово короля — капкан. Подайте мне перо и чековую книжку.

Восемь пажей внесли чековую книжку короля в красном сафьяновом переплете, чернила и перо, и его величество заполнил и подписал нижеследующий убедительный документ:

— Вот! — произнес король, перечеркивая чек и посыпая его песком, поскольку промокательной бумаги в те времена еще не изобрели. — Вот, бери и убирайся!

Принц Зазнайо почтительно, но торопливо повиновался, так как хотел реализовать королевский чек как можно быстрее. Но его величество вдруг закричал ему вслед:

— Эй, вернись! Я кое-что забыл: ты еще обязан жениться на Молинде!

Принц успел уже уйти довольно далеко, когда король его окликнул. Как пригодились бы ему сейчас семимильные сапоги или хотя бы шапка-невидимка! Будь они у него с собой, он бы уже, заглянув в Глюкштейн, пересекал в эту минуту границу вместе с леди Розалиндой. Миллион фунтов может кому-нибудь показаться но столь большой суммой, но двое молодых людей, по-настоящему любящих друг друга, могли бы жить припеваючи, имея в кармане гораздо меньше, чем этот чек. Однако король кричал очень громко, как всегда в тех случаях, когда не шутя ожидал повиновения, и принц неторопливым шагом вернулся обратно.

— Зазнайо! — с негодованием обратился к нему король. — Куда это ты, интересно, помчался? Разве ты не помнишь, что сегодня твоя свадьба? В моем воззвании были обещаны не только деньги, но и рука леди Молинды, и сейчас придворный капеллан мигом вас окрутит. Поздравляю вас, сэр, Молинда славная девушка.

— Я питаю к кузине самые нежные и почтительные чувства, — проговорил принц, — но…

— Я ни за что не выйду за него! — закричала бедняжка Молинда, бросаясь на колени перед троном; струящиеся по ее лицу слезы и струящиеся по плечам волосы представляли собой прелестную, трогательную картину. — Никогда! Я презираю его!

— Я как раз собирался сказать, сэр, — продолжал принц, — что вынужден отказаться от удовольствия жениться на кузине.

— Фамильная виселица, надеюсь, в исправном состоянии? — осведомился монарх у королевского палача, высокого сухопарого человека, одетого в черный и алый цвета, чьими услугами пользовались только в тех случаях, когда казнили лиц королевского происхождения.

— Исправнее некуда, государь, — отозвался палач, кланяясь с долей изысканности, какой нельзя было ожидать от человека его профессии.

— Превосходно, — сказал король. — Принц Зазнайо, вам предлагается выбор: вот виселица, а вот леди Молинда. Долг мой тягостен, но ясен, а слово короля нерушимо. Молли — или виселица!

Принц почтительно поклонился леди Молинде.

— Я прошу у вас снисходительности, мадам, — сказал он, — простите мне мой ответ и не истолкуйте превратно кажущуюся невежливость моего поведения. Я вынужден, притом с крайней неохотой, пренебречь вашим очарованием и выбрать неумолимую строгость закона. Палач, приступай! Выполняй свою обязанность, «Зазнайо готов!» (Таков был его девиз.)

Несмотря на всю антипатию, которую ей внушал принц, бедняжка Молинда не могла не обидеться на то, что принц предпочел смерть браку с ней.

— Стало быть, жизнь для вас ничто? И я так отвратительна, что вы предпочитаете объятья смерти моим? — И она протянула вперед свои руки, очень, надо заметить, беленькие, пухленькие и хорошенькие. Молинда была, по существу, девушкой мягкосердечной, и ей было бы невыносимо видеть, как вешают Зазнайо. А кроме того, она, может быть, успела сообразить, что стать королевой Пантуфлии не так уж худо. Сколько ни плачь, а слезами Альфонсо не воскресишь!

— Ах, сударыня, — проговорил принц, — вы великодушны…

— Да, ибо вы храбры! — Молинда вдруг прониклась уважением к нему.

— И, однако, мы с вами не вольны распоряжаться нашими сердцами. Теперь, когда мое сердце принадлежит не мне, я так хорошо понимаю ваши чувства. Нет, не стоит покупать жизнь ценой счастья и чести. — И, обернувшись к королю, он сказал: — Сэр, неужели нет никакого иного выхода, кроме смерти или брака? Вы говорили, что не можете выполнять обещание наполовину. Если я принимаю деньги, то обязан также связать себя с кузиной, которая к этому совсем не склонна. Так нельзя ли взять назад воззвание и счесть сделку недействительной, если я порву сей ничтожный листок бумаги?