А тут... Ярослав и сам от себя срамоты такой не ждал. Но очень уж хотелось ему каждый бугорок, каждую складочку, каждую ямку на гладком, смугловатом Мстиславовом теле губами потрогать. Не спеша скользил он ртом по мягкой, ровно тонкий лен, прохладной коже, ощущая, как щекочут подбородок и губы жесткие темные волоски, едва заметным пушком покрывавшие грудь, как каменеет от одного только дыхания крупный темно-коричневый сосок, как судорога проходит по плоскому, запавшему животу, как хриплым всхлипом вырывается из широкой груди дыхание...

– Я, што ль, леденец тебе сахарный?– задыхаясь, спросил Мстислав.

– А хоть и леденец, – ответил, не прерываясь, – ты и вправду сладкий... Ни у одной девки такой сладкой кожи не целовал...

– И долго ты меня облизывать-то будешь?

– До-олго... Как обрыднет терпеть, гони...

– Не дождешься, – прохрипел киевский сотник и запустил дрожащие пальцы в золотую Ярославову гриву.

Сухие горячие губы тронули кожу внутри бедра. Мстислава затрясло, из горла вырвался низкий, грудной стон. Внутренности скрутило тугим пульсирующим узлом, налитый кровью член лег на живот. Не стыдясь, развел в стороны длинные свои сильные ноги.

– Помру ведь, если сейчас не возьмешь...

А Ярослав вдруг оторвался от него и встал на ноги одним движением большого тела. Мстислава потянуло за ним, как привязанного.

– К-куда?...

– А сюда, – указал на Перунов камень.

Стиснул Мстиславу руку, помог подняться с земли, подвел к валуну. Мстислав хотел было руками об него покрепче опереться, но Ярослав его удержал.

– Погоди. Не так.

Наклонился, поднял с земли два их длинных, мягких плаща, свернул вдвое, бросил на камень как покрывало.

– Ложись.

Мстислав растерялся.

– Спиной ложись. Не бойся – не упадешь. Я держать буду.

Мстислав неловко опрокинулся на подстилку, поерзал задницей, устраиваясь поудобнее, – и увидал, как Ярослав встал вплотную к валуну у него между ног. Длинный толстый елдак новгородича, торчавший из темных завитков внизу живота, уж сочился перламутровой слезой на конце.

Мстислав посмотрел ладе своему в глаза. Коротко кивнул черной кудлатой головой и обхватил ногами сильную талию. Ярославов уд коснулся нежной кожицы между ягодиц – новгородич забыл как дышать. Оперся руками о камень по обе стороны от Мстиславовой головы, наклонился – и чуть не подавился криком, когда киевский княжич что есть силы втолкнул его в себя, надавив икрами на ягодицы.

Перед зажмуренными глазами Мстислава зажглись разноцветные звезды. Боль острой иглой проткнула насквозь, от пяток до макушки. Хотел закричать, да не смог. Только губы в кровь искусал.

В ушах звенело, но сквозь звон прорвался к нему низкий, хриплый голос Ярослава.

– Вот ведь дикой, вот ведь лишенько мое...

Тут же почувствовал, как по лицу, плечам, груди, животу, по всему его превратившемуся в доску телу заскользили ласковые, нежные руки. Ярослав наклонился к его лицу, тронул губами зажмуренные веки, из-под которых на щеки пролилось по слезинке, накрыл ртом рот. Мстислав судорожно вздохнул – и расслабился. Обвил руками Ярослава за плечи, мягко поцеловал в рот.

– Все уже, – прошептал, смаргивая слезинки, – все. Не больно. Томно. Сладко. Жарко...

Ярослав, продолжая жадно целовать его припухший, окровавленный рот, медленно толкнулся бедрами. Мстислав вскрикнул, закинул назад голову, на длинной шее задергался острый кадык.

Ярослав выпрямился на руках – и толкнулся еще. Мстислав завыл. Но оборвал вой на полуноте, приподнял лицо, посмотрел новгородичу в глаза, прищурился – и толкнулся навстречу, одновременно сжимая внутренние мышцы. У Ярослава глаза на лоб полезли, на шее жилы вздулись, пальцы чуть камень в крупу не покрошили.

– Ага... – прохрипел.

– Угу, – услыхал в ответ.

И пошла потеха.

Как выдоили друг друга досуха, до последней капли, ноги Ярослава подломились и он кулем рухнул на траву. Мстислав сполз с камня, комкая служившие постелью, испачканные мохом, землей, потом плащи.

– Всю спину мне ободрал, вражина, – выдавил через силу, прислоняясь к валуну. – Как я теперь спать стану?

– На боку, – пробормотал Ярослав и, не открывая глаз, положил голову на Мстиславово тугое бедро.

Княжич запустил ладонь побратиму в волосы, Ярослав перехватил его руку и тронул губами тонкий шрам на запястье...

Проснулись, когда уж солнце к закату клонилось. Искупались в ручье, нагие, уселись на расстеленные на траве плащи, доели хлеб с сыром, допили молоко. Как начали одеваться, Мстислав тронул Ярослава за плечо:

– Погодь.

Снял с шеи простой нательный крестик на суровой нитке – Ярослав в ответ снял свой. Встали близко – и, обменявшись крестами, крепко обнялись.

– Не жалеешь? – негромко спросил Ярослав.

– Об чем жалеть, свет мой? – хохотнул тихонько. – Разве о том, что верхом сидеть не с руки будет – ты меня чуть наизнанку не вывернул!

– Кто бы говорил, – улыбнулся в ответ новгородич. – У самого елдак что твое орало.

Смеясь и толкаясь, оделись, оседлали коней – и поскакали до дому.

Едва кони ступили на подворье, к верховым с поклоном подошел Ратибор.

– Светлый князь велел мигом к себе звать, как вернетесь.

В тронной зале дружинники уже готовились свечи запаливать – смеркалось. Увидав у порога княжичей, Владимир Красно Солнышко грозно нахмурил брови.

– Где вас носило день напролет?! Почему не доложились, что с подворья ушли?

– Дело у нас было, от того и не доложились, – вздернув подбородок, строптиво ответил Мстислав.

– И что же за дело может быть у тебя, сыне, о котором мне, князю и отцу, знать не надобно?

– Наше с Ярославом дело. Боле никого не касаемо.

И тут Владимир заметил, как перед ним отроки стоят. Близко друг к другу, касаясь локтями и бедрами. Словно не два отдельных человека, а один. С минуту разглядывал великий князь своих бравых сотников, потом вопросительно поднял бровь и уставился на стоявшего возле правого его локтя князя Новгородского Всеволода. Тот выдержал взгляд Владимира, коротко кивнул.

– А ну подойдите, – приказал Владимир.

Поднялись по ступеням к княжьему трону, не сговариваясь, опустились на одно колено, по-прежнему касаясь друг друга плечами.

– Покажите запястья.

Князь не уточнил, какие запястья показать, да оба княжича без колебаний протянули ему правые. Владимир задрал рукава рубах, увидал два одинаковых тонких свежих шрама. Они со Всеволодом снова молча обменялись взглядами – в глазах обоих князей мелькнула улыбка.

Владимир встал с кресла, поднял во весь рост княжичей – и обнял обоих сразу длинными своими, могучими ручищами.

– Доброе дело сделали, дети мои. Доброе.

Оттолкнул парней от себя – и вдруг стряхнул с ресницы слезу. Ярослав с Мстиславом смотрели на великого князя во все глаза.

– Сколько живу на свете, – раздался вдруг голос Всеволода, – а всего второй раз вижу тебя, княже, плачущим.

– Мог бы и промолчать, вражья твоя душа, – буркнул Владимир.

И все четверо громко рассмеялись.

* * *

Уж месяц минул с той поры, как новгородский князь Всеволод со дружиною покинул киевское подворье. Мало-помалу в свои права вступала зима. Холода еще как следует не наступили, снег не лег, но зимний тракт уж встал. Пришла пора собирать Евдокию, княжью невесту, ко двору ее нареченного. Ничего не пожалели Владимир и Ольга для своей любимицы – богатый обоз выпало Мстиславу вести в Новгород – восемь подвод, запряженных парой крепких сытых лошадок, да еще девятая – щегольской легкий возок о три конь, где на богато устланном шкурами мягком ложе сидела Дуняшка.

Птицей вскидываясь в седло белого своего боевого коня и давая команду трогать дюжине вооруженных до зубов дружинников, Мстислав исподтишка кинул взгляд на Ярославову суженую. Хороша была девка. Ловко сидел на ее стройной фигурке легкий и теплый, подбитый соболями полушубок, из-под собольей же шапочки, надетой поверх теплого и яркого тканого платка, на мир смотрели два ярких серых глаза под высокими черными бровями, калиной на белом снегу алели полные смешливые губки, черная, в руку толщиной коса змеилась из-под платка ажно ниже пояса.