Не совсем еще веря собственному счастью, Мстислав что было силы вжался всем телом в большое, крепкое, но податливое тело новгородича. Обхватил его руками за спину, зашептал горячечно:

– Спасибо тебе, спасибо. Не пожалеешь, никогда не пожалеешь, что нрав мой дикий терпеть готов. Перуном клянусь...

– Сказал же – не клянись, – скользя ладонями по гибкой спине, трогая кончиками пальцев выступавшие позвонки – и загораясь от этой бессознательной ласки ровно сухостой от удара молнии, шептал в ответ Ярослав. – Не насилуй себя. Ты мне и такой – дикий да бешеный – люб. Мне с тобой... жарко. Вот и сейчас стыдные мысли в голову лезут.

– Стыдные? – отпрянул было Мстислав, да недалеко – не пустили его жадные руки, что уже не стесняясь шарили пониже спины.

– Ну... – Ярослав покраснел мучительно, и замерли его ладони на заднице.

– Язык проглотил? – весело поинтересовался княжич и толкнулся животом в живот.

У Ярослава в глазах темно стало, как здоровенный Мстиславов елдак потерся об его вставший торчком уд. Вместо ответа он прорычал что-то нечленораздельное – и впился ртом в алый говорливый рот южанина.

Застонал Мстислав от боли в разбитой губе, но вызов принял. Стояли княжичи по пояс в воде, близко, так, ровно хотели под кожу влезть друг дружке, и безжалостно терзали ртом рот. Грызли. Кусали. Рвали мягкие губы. Мычали, стонали в голос. Туман плыл в головах у обоих. Сладкий. Топкий. Околдовывающий.

Оторвались друг от друга через силу, как только Ярослав почуял вкус крови. Посмотрели друг на дружку – и ну хохотать как безумные. Было над чем. Мокрые волосья в разные стороны торчат, глазищи безумные, кровью налитые, губы распухшие, красные, в синяках...

– Как мы на глаза-то людям покажемся? – омывая водой рот, пробормотал Ярослав.

– А все ты виноват. То, понимаешь, кулаком в рожу, а то сам как берсерк накинулся...

– Прости... – смутился новгородич.

– Да чего уж там... Может, – озорно сверкнул глазами Мстислав, – снова скажем, что подрались? Поверят.

– Может, и поверят, – зябко повел плечами Ярослав.

– Замерз? – Мстислав тут же шагнул близко.

– Знобко что-то... Лучше скажи. А... Дальше-то что?

– Дальше? – засмеялся киевский княжич и сжал друга в объятиях так, что у Ярослава дыхание остановилось. – Любить тебя буду. До смерти залюблю.

– Ишь ты... До смерти. И это еще кто кого залюбит, поглядим.

– Значит, ты... согласен? – затаив дыхание, вымолвил Мстислав, заглядывая в смятенные зеленые глаза.

– Погодить бы чуток... Не могу я так... сразу... Пообвыкнуть бы...

– Погодим. Сколько скажешь, столько и будем ждать. Я ж ведь тебя не на ночь и день, насовсем хочу...

– Тоже мне – хотельщик. А сдюжишь – насовсем-то? Это я пока такой покладистый. А коли когти выпущу, что тогда?

На это ничего не ответил Мстислав, только сгреб новгородича поперек тулова да кинул в воду. Следом и сам нырнул.

Как от ихней потехи река из берегов не вышла, об том неведомо.

* * *

Демьяновну Мстислав отыскал в подвале – старуха проверяла запасы. Двери в клеть были отворены настежь, и ключница восседала на высоком табурете посреди комнаты, заставленной бочками, плетенками, каким-то ящиками и покрытыми толстым слоем пыли пузатыми глиняными бутылями, и придирчиво осматривала все, что ей подносили проворные дворовые девки в подоткнутых (чтоб не мести пыль с полу) сарафанах. С минуту полюбовавшись на сверкающие голые крепкие девичьи икры, Мстислав с разбегу плюхнулся на пол возле колен травницы, подняв тучу пыли.

– Тьфу на тебя, черт неумытый! – ругнулась Демьяновна и уронила с колен большую туго заплетенную косицу сушеных луковиц. – Чего надо-то?

И заулыбалась вдруг, увидав, как сияют синие глаза ее любимца – как два круглых лесных озерца на солнечном свету. Мстислав же, чихнув, потерся затылком о жесткое старухино колено, закинул к ней голову.

– Сказывали, в роще неподалеку Велесов старец живет. Не знаешь часом, мать, как его сыскать можно?

– Чего городишь? Какой такой Велесов старец? – нахмурилась Демьяновна. – Не знаю никакого Велесова старца.

И истово – так, чтобы все видали, – перекрестилась.

Засмеялся Мстислав. Цыкнул на девок, чтоб вон шли.

– Ты меня крестами не стращай, не маленький я. Знаю я, что с волхвами водишься. И отец знает. Да не пугайся ты! Князь сам себе власть, кому он об твоих приятелях докладывать-то будет? Да и я не скажу. Но очень уж нужен мне Велесов жрец...

– Зачем нужен-то? – сменила гнев на милость Демьяновна.

– Обряд справить...

– Чего несешь-то, хоть понимаешь?

– Да понимаю! Потому у тебя спрашиваю, а не на каждом углу об том кричу.

– Какой обряд?

– Зачем тебе знать?

– Не скажешь – уйдешь ни с чем.

– Скажу. Братом хочу Ярославу стать...

С минуту Демьяновна молча смотрела на княжича. Наконец погладила костлявой сильной рукой по голове.

– Хорошее дело удумал, – произнесла тихо. – Хороший отрок Ярослав. Душой светлый. Да только не к Велесову старцу тебе надобно. Побратимством Перун ведает. К нему тебе надо.

– А есть?

– Есть. Как не быти.

– Помоги найти! – взмолился.

– Встанешь до рассвета, поднимись на угловую сторожевую башню. Как солнце из-за гряды покажется, смотри, куда ударит первый луч. Он укажет путь. Как придете, садитесь ждать. Коли помыслы ваши чисты и души готовы, волхв сам к вам выйдет. Коли до вечера не покажется, уходите. Не время вам, значит.

– Спасибо, старая.

Вскочил и был таков.

На следующий день Мстислав был на сторожевой башне еще затемно. Прогнал ратника, стоявшего на посту. И сел солнце ждать.

Первый луч ударил внезапно, как копье. Едва успел княжич углядеть, куда сие копье нацелено было. Увидал, как в дальней дуброве высветило громадный раскидистый дуб. И тут же, как только луч ушел, дерево спряталось среди других дубов, будто его и не было. Но Мстислав уж понял, куда идти.

Кубарем скатился с башни, растолкал спавшего сном праведника Ярослава.

– Вставай, лежебока! Утро проспишь!

– Чего надо? – недовольно пробурчал, протирая заспанные глаза, Ярослав. – Горим, что ли?

– Не горим! – тормошил друга Мстислав. – Но все равно вставай. Пойдем. Кони уж оседланы.

– Куда пойдем-то? Зачем кони? Да погоди ты, заполошный! Скажи толком.

– Потом скажу, потом. Едем быстрее.

После чуть ли не часа бешеной скачки по полям да лесам выехали на большую, хорошо спрятанную в зарослях молодого дубняка поляну, в дальнем конце которой рос дуб-великан. В три, а то и в четыре обхвата. Могучая его крона покрывала всю поляну ровно купол шатра. Между узловатых корней, откуда-то из недр земли начинал свой путь прозрачный родник, быстро превращавшийся в ручеек, потом в речку, чистую, звонкую и, как успел увидать Ярослав, глубокую, убегавшую куда-то в заросли ивняка. За стволом дуба холодным черным зевом темнела высокая пещера с нависшим над входом языком из дерна и корней. Возле пещеры лежал поросший густым зеленым мохом громадный валун.

Едва выехав на поляну, княжичи спешились, напоили и отпустили пастись коней. Сели возле валуна, Мстислав расстелил на траве полотняную тряпицу и достал из седельной сумы каравай хлеба, круг сыра, несколько красных яблок, запечатанную бутыль молока.

– Можно и перекусить, чем бог послал. Ждать-то нам, может, долго.

– А чего ждать-то? – вгрызаясь в сочное яблоко и заедая его ломтем еще теплого хлеба, спросил Ярослав.

– Не чего, а кого. Волхва.

– Волхва? – чуть не подавился хлебом новгородич.

Потом помедлил, оглядел поляну внимательно. На дуб бросил взгляд. На пещеру. На молодую поросль тоненьких дубков по краям поляны.

– Перун... – молвил тихо. – И зачем нам Перунов волхв?

Ответить Мстислав не успел – возле куста бузины, усыпанного ягодами, вдруг возник высокий совершенно седой старик с длинной белой бородой и кустистыми бровями, в белой же холщовой рубахе до пят, по краю которой змеился узор из дубовых листьев, с деревянным узловатым посохом.