Наконец Джоули встал и позволил Ноа себя обнять, целовать, покачивать - утешать, как больного ребенка. Без него мне сразу стало холодно. Нет, кровопускание мне вовсе не понравилось, но в то время как Джоули почти рыдал на моем плече, я чувствовал себя хорошо. А теперь, когда Ноа пришел и забрал его так легко, просто протянув руку, я вновь ощутил себя слабым и ничтожным.

- Она не послушает. Она никого и никогда не слушает.

- Поэтому мы найдем ей пару, которую она так давно ищет. Ей нужен тормоз, кто-то, кто будет на нее влиять. Сдерживать ее агрессию.

- Но этот кто-то должен правильно ответить на вопрос ее Теста! Ведь если этот кто-то ошибется - она убьет его или ее быстрее, чем тот успеет моргнуть.

Я ни черта не понимал. Какого еще Теста?

- Кажется, я придумал, кого ей подарить, - сказал Джоули.

- У меня тоже кое-что есть для тебя, - сказал Ноа, подталкивая его к дверям. - Ты помнишь кадиллак прежней Формозы?

- Ноа… я тебя обожаю…

Джоули испарился со скоростью звука. Быстрая смена настроений - типичное поведение для неуравновешенной личности.

Как только они ушли, я лег на пол, раскинув руки, и закрыл глаза. Кровь капала на ковер, но мне было наплевать. Я даже не стал наклеивать пластырь. Кого я обманываю? У меня уже ногти побелели, десны кровоточили, а зрачки сузились. И завтра ран уже не будет. Мне опять стало плохо. Раньше я за собой особой плаксивости не наблюдал, это что, издержки трансформации? Но подумать обо всем я не успел. Усталость - моральная и физическая - навалилась как-то сразу, без предупреждения, и я заснул, даже не пытаясь доползти до дивана.

*

On Friday

I’m in love!

C.

Полдня меня безудержно тошнило, но когда Джоули разбудил меня перед рассветом, вроде стало легче. Он выглядел вполне нормально, словно и не было вчерашней истерики.

- Ты сможешь отнести послание R.I.Р.?

Он что, думал, я скажу “нет”?

- Там, где предположительно, она сейчас прячется, вряд ли есть телефон, - пояснил он этот архаичный способ общения. - Просто отдай и все.

“И беги” - слышался подтекст. Да я и сам понял.

Наконец, предвосхищая мой вопрос насчет странного выбора времени суток, он добавил:

- У нее бессонница. В это время она бывает зла.

Я вышел из дома и едва подавил в себе желание запрыгнуть назад. Солнца не было, все небо затянули серые мрачные тучи, но все равно ощущение было не из приятных. Пришлось купить солнечные очки на первом же углу. Но прошло довольно много времени, пока я перестал задыхаться и привык к неприятному трению воздуха о кожу. Ужасно. Чтобы отвлечься, я открыл письмо - оно не было запечатано, но боюсь, и это бы меня не остановило. Почему-то оно было написано по-французски. Мое знание языка не выходило за пределы школьной программы, но мысль я понял. Ноа и Джоули хотели отдать R.I.Р. Аргенти жестом доброй воли. Что ж, отличный выбор. Аргенти добрая, и это может сработать.

О своей миссии я старался не думать, пока не подошел к дому. Это было какое-то учреждение, ныне пустующее и запущенное. Я опустился в подвал и потянул на себя дверь.

И тут же почувствовал знакомые потоки. Подобное я уже чувствовал - раз у Аргенти и еще во время ссоры Ноа и Джоули. Медленные завихрения, готовые в любую минуту разразиться войной.

Помещение было захламлено донельзя. Куча столов, сплошь заваленных папками, кипами бумаги, какими-то полузаплесневелыми книгами. Свет давали полторы неоновые лампы под высоким потолком. Он был блеклым, стерильным и неприятным.

Тут я заметил живую душу. Это был парень примерно моего возраста. Он стоял неподвижно, как статуя, и не подавал признаков жизни.

- Эй, - позвал я тихонько, - мне тут кое-кто нужен.

Он вздрогнул, но не пошевелился и не отозвался.

Я подошел ближе. Он стоял рядом со столом, донизу укрытым скатертью. Я взглянул на него, и слова в горле застряли.

Его трясло, лицо было мокрым от пота. А глаза… Так наверное смотрит тот, кто стоит на мине и знает - стоит пошевелиться, и тебя разнесет на части.

Я оглянулся, подозревая, что напугал его все же не я. Потом опустил глаза.

Мина оказалась на проверку не такой уж и метафорой. У щиколотки его ногу сжимала тонкая бледная рука. Пальцы ее нетерпеливо шевелились. Остальное скрывалось под столом.

Я медленно положил конверт на видное место. Когда он понял, что я собираюсь уходить, на его лице отразилось такое отчаяние, будто отклонили его апелляцию о помиловании.

- Не уходите, - прошептал он. - Прошу вас…

Направления я не изменил. Только услышал, как он охнул и упал на колени. Голову на отсечение, если ручонка ничего ему не сломала. Я бы, наверное, заорал - хотя в шоке боль порой ощущается не сразу. Или же он просто не смел.

Сердце мое разбивалось о ребра в кровь, словно твердо решило выпрыгнуть. Стараясь хотя бы не бежать, я закрыл за собой дверь, и только тогда перевел дыхание. Квадратик света приоткрытой двери подъезда показался мне самыми чудесными райскими вратами изо всех, когда-либо описанных коматозниками. Только в моем случае это был райский выход.

И тут что-то с ужасающей силой бухнуло о дверь, потом упало на пол, но шум падения через долю секунды заглушил звук, который на мгновение заставил мое сердце заткнуться. Высокий крик разъяренной баньши, наполненный чистой яростью, почти ультразвук - он звенел у меня в ушах, как хрустальный шар, разбившийся вдребезги о хрустальный пол. В нем была Сила, сметающая все на своем пути, и больше всего на свете хотелось на этом пути не оказаться. У меня дрожали колени, я с силой заставлял себя переставлять ноги, идти и идти к спасительному выходу, когда вдруг за моей спиной скрипнула дверь, и голос, красивый и серебристый, но еще хранящий в себе мощь десятка шаровых молний, сказал:

- Все в тебе хорошо. Но я бы изменила прическу… мальчик.

Я замер, боясь одного - что сам захочу оглянуться. Синдром жены Лота. Я хотел. Страстно хотел. Хотел взглянуть в лицо Горгоне и пусть даже окаменеть, но перед этим еще раз услышать ее голос. Не зная, я уже обожал ее. Боготворил. Именно тогда это и произошло.

Дверь снова хлопнула. Я несмело оглянулся и увидел мой же белый листок, а рядом с ним - четкий кровавый отпечаток туфельки.

Что могу сказать? Она нацарапала время и место встречи, и еще пару слов по-французски. Видимо, ей самой не приглянулся этот город.

*

На обратном пути я решил зайти на свою квартиру, взять кое-что из вещей, и столкнулся с Уоллесом.

- А, молодой человек! - приветствовал он меня. - И где вас носит третий день?

Надо же. А кажется, прошла целая вечность…

- Тут вам сообщение. Приходила молодая дама, коп, спросила вас, а потом оставила записку. По-моему, вы сказали, что никого тут не знаете.

Я сам так думал. Пока не вскрыл письмо и не взглянул на подпись. Лейтенант Хаузер приглашал(а) меня заскочить в гости по старой памяти. Скорее всего, это последний день, который я вижу, так что, недолго думая, я отправился по указанному адресу в полицейский участок. Что, интересно, она делает в Чикаго?

Я знал лейтенанта Хаузер, когда она еще была сержантом. Мы жили по соседству, учились в одной школе, да и после мне случалось наблюдать за ее карьерой полицейского. Лет ей было где-то двадцать девять-тридцать, с косметикой - двадцать пять, но где ее взять-то? Средняя внешность, узкое лицо, маленькие глазки, хотя очень красивого цвета. Никогда не представлял, что такой бархатистый бразильский оттенок можно сознательно изуродовать взглядом суки бультерьера. Хаузер ненавидела нежить на уровне маниакального психоза, она отличалась абсолютным и странным бесстрашием, и ей было самое место в слэйерском отряде. Удивительно, что она все-таки выбрала полицию.