Негостеприимный мир вздрагивал и сотрясался. Тяжелый перестук молотил уши, отдаваясь дрожью в костях. Тело было спеленуто так, что не двинуть ни рукой ни ногой. Вспомнилась предыдущая ночь, и он чертыхнулся сквозь зубы.

Все было правдой. Пленник без прошлого на чужой земле…

Дар был втиснут внутрь плотного кожаного мешка, напротив лица вырезан неровный засаленный овал. Через эту дыру врывались ослепляющие ветер и свет. Что-то живое, большое двигалось сзади, бесцеремонно толкало в спину. Звуки тяжелых ударов внизу чередовались с чувствительной тряской мешка и движением живого за спиной. Чувство беспомощности было всеохватывающим.

Дар снова приоткрыл глаза, привыкающие к свету, и оторопел. Насколько можно было видеть, везде были огромные серо-голубые животные, скачущие в размашистом ритме. Поблескивающие сталью всадники восседали на их спинах – по двое, порой по трое. Лица их были неподвижны, выражения презрительны, взгляд устремлен вперед.

Четвероногие гиганты ростом были с двух хороших тангров. Крепкое брюхо перепоясано многочисленными ремнями, а на боках и груди – тяжелые кожаные доспехи. Миниатюрная голова на длинной шее была непропорционально мала, а морда имела «лицо» – все рельефные части были собраны спереди, придавая ему выразительность. Сразу за ушами торчал пук волос, затянутый в десятки косичек с разноцветными ленточками.

Взгляд Дара скользнул ближе – чудовищный бок прямо перед ним вздымался и опадал вслед шумному дыханию. Зверя покрывала огромная попона с выцветшим квадратным орнаментом. Подрагивающее от сокращения колоссальных мышц тело неслось без устали, поглощая пространство. Чуть выше Дара на ремнях были подвязаны еще три продолговатых кожаных мешка. Что там – припасы, а может, другие пленники? Дар потянулся, пытаясь ослабить путы на руках, и ремни перевязи громко скрипнули. Ближний из мешков вдруг шевельнулся, и из его прорези показалась лысая кожистая морда. Взгляд темных глаз вспыхнул яростью, и ремни тяжко застонали, удерживая рванувшуюся бестию, чья пасть демонстрировала богатый арсенал разнокалиберных зубов. Дар невольно отпрянул, хотя зверь едва ли смог бы до него дотянуться с такого расстояния. Лысоголовый разразился рычанием и закладывающим уши щелканьем. Теперь Дар был уже рад, что путы крепко держали каждого на месте.

Всадники на соседних скакунах повернули головы.

– Акел! – оглушительно рявкнуло сверху. У Дара засвербило в ушах от этого звука, и он узнал голос Саудрака. – Молчи!

Акел еще раз щелкнул напоследок и забился в свой мешок. Зубастый был привязан прямо перед Даром, и теперь Дар начал догадываться, откуда берется эта всеобъемлющая вонь.

– Акел тебя не тронет, – снова раздался голос Саудрака. – Скех слушает хозяина. Но лучше вам не тревожить дрома!

Дар откинулся назад, обессиленно поддаваясь болтанке. «Лучше не тревожить дрома…» – продолжало звенеть в ушах. Он обвел глазами многочисленный отряд полубегущих-полупрыгающих голубых скакунов.

Отряд дромов…

Хмурое небо заволокли тяжелые облака, но с востока уже наметился просвет. Дар попытался вспомнить, откуда ему известны понятия сторон света, но это было бесполезно. Часть знаний у него сохранилась. Другая часть была безжалостно изъята…

Временами в поле зрения попадали стаи птиц – длинные двукрылые тела неподвижно висели сверху. Они следовали за отрядом в отдалении, пропадая время от времени. А может быть, он ошибался и это были разные стаи. Одиноких птиц видно не было.

Было ли это его родным небом? Видел ли он этих птиц когда-либо раньше?

Дар лежал в полузабытьи, играя со своим сознанием. Он не владел ситуацией, все было как раз наоборот. Лучшее, что можно было сделать, – отрешиться и постараться вспомнить, как он тут очутился. Сначала казалось, что это легко – припомнить и кто он, и где. Это рисовалось забавным: еще чуть-чуть, из-за поворота памяти вынырнет наконец, выплывет знание, и все разом встанет на свои места. Но почему-то игра не удавалась. В голове – отверстая пустота, бесконечный провал, куда канула вся прошлая жизнь. Память была такой миниатюрной, что едва вмещала вчерашний вечер, с «любезностями» Саудрака и Шурата. И больше в ней не было ничего.

Тогда Дар решил зайти с другой стороны, ища хоть какие-то крохи, зацепки, отрывки прошлой жизни, которые могли бы помочь выйти на след. Знакомо ли ему это небо, птицы? Очертания луны почудились неправильными вчера, но в чем именно? Ощущение двух языков во рту было поначалу ужасным… А сколько у него их было раньше? Наречие тоже казалось ему чужим, но знает ли он другое? Ну хоть одно слово?..

Дар так и эдак ходил вокруг своей памяти, пытаясь нащупать собственное прошлое. Но чудовищная пустота поглотила все. Было ощущение отсутствия, какое бывает когда языком ощупываешь место удаленного зуба, помнишь телесное ощущение его присутствия, но находишь только провал.

Дорога и тряска тянулись бесконечно. И столь же бесконечно длились его поиски самого себя. Все казалось неправильным, неестественным. Порой Дар ловил в себе ощущение, что не только наречие, на котором он разговаривал, но весь его внутренний мир, уклад мышления изменился, стал укороченным, обедненным, не таким, каким он был прежде. Ощущение ужасной примитивности во всем. Но что с этим делать?

В конце концов он был вынужден сдаться.

Памяти не существовало. По крайней мере послушной ему.

Это было пугающее открытие: очнуться посреди клановой войны, посреди крови и смерти, и выяснить что ты не имеешь ни малейшего представления кто ты такой, откуда, за кого ты… А главное – кто за тебя?!

Ухо уловило резкие возгласы. Рисунок перестука копыт изменился. Дар очнулся от своих дум и попытался осмотреться, хоть прорезь в мешке давала ограниченный сектор обзора. Сверху-сбоку вдруг надвинулась морда дрома, роняя с губ пузырящуюся пену. Казавшаяся изящной вдалеке, вблизи это была устрашающая черная громада на фоне облаков. Морда глянула на Дара голубым выпученным глазом и тут же сдвинулась в сторону. На ее месте появился тангр-наездник с презрительно-безразличным лицом. Покачиваясь в седле он крикнул что-то гортанное Саудраку, не уделив пленнику даже взгляда. Разобрать слова было невозможно.

Луч солнца, прорвавшись сквозь тучи, внезапно полоснул его грудь и руку. Внушительный доспех воина тут же переливчато блеснул, так хорош он был на свету! Сочлененное вместе множество гладких прямоугольных поверхностей то ли кости, то ли металла. Дар невольно залюбовался безупречным искусством, с каким была выделана эта гибкая броня. Затем его взгляд коснулся кисти воина, и Дар сжался. Наездник тронул повод, крепившийся к ушным кольцам дрома, и скакун прыгнул, унося его из поля зрения.

Мысленно содрогнувшись, Дар постарался связанными руками ощупать свое тело. Это было трудно. Затекшие пальцы почти ничего не чувствовали.

Перед глазами все еще стояла картина: грубая рука, дергающая повод. Тот же изящный узор пластин – на запястье, фалангах пальцев… Какой к черту доспех?! Пластины и были кожей проклятого всадника!..

Наконец его собственные пальцы дотянулись до кожи и жадно нащупали плоские гладкие пластины…

Удушливая волна поднялась в груди и затопила голову. Но какая-то отдельная часть сознания холодно наблюдала за его реакцией, его удивлением и ужасом. «Ты ведь не знал этого, верно? Ты не знал, что ты бронирован? Для тебя это ново, как форма этой луны или два языка во рту? Ты никакой не тангр. Ты нечто совершенно иное. И если ты не вспомнишь себя, ты погибнешь!»

Ритм скачки изменился. Удары тяжелых лап постепенно замедлились, и наконец дромы остановились.

Измученный жестокой тряской, Дар приподнял голову. Отряд достиг холмистой местности, заросшей неплотным перелеском. Небо закрывали кроны раскидистых деревьев с большими крестовидными листьями. Несмотря на время дня, воздух был влажен, словно поблизости протекала река. Дар облизнулся, рискуя ободрать сухими языками кожу губ. Несколько дромов неподалеку уже жадно обрывали листья. Гибкие шеи и большой рост давали им возможность доставать высокие молодые ветви.