Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Самый сложный вопрос – имеет ли смысл смертная казнь. В 1975 году американский экономист Айзек Эрлих доказал, что смертная казнь предотвращает убийства. Потом, в конце XX века, оказалось, что введение или отмена смертной казни на самом деле никак не влияет на преступность. То, что не учтено у Эрлиха, касается понимания трансакционных издержек. А именно: суд может ошибаться.

В принципе, ошибки бывают двух видов. Во-первых, систему можно построить так, что виновный точно получит наказание, но пострадает и некоторое количество невиновных. Можно и наоборот: чтобы невиновных не наказывали никогда, зато преступники иногда уходили от ответственности. Идеальную систему построить нельзя: совершенство в этом мире невозможно. Система всегда будет перекошена либо в одну, либо в другую сторону. Здесь важно помнить, что люди не только склонны ошибаться, но иногда ведут себя заведомо нечестно, оппортунистически. Философский ответ на вопрос, какая из систем лучше, есть только в случае смертной казни: невинно осужденного можно отпустить, заплатить компенсацию, а покойника не вернешь. Так что в этом споре Европа пока побеждает Америку.

Если говорить в целом о праве, европейская экономическая система предпочитает англо-американскую систему прецедентного права. Континентальное право построено на доверии законодателю, тогда как он болен теми же болезнями, что и его избиратель. Он тоже человек: склонный ошибаться, порой нечестный. Из этого следует: чем меньше решений принимается заранее, тем эффективнее система. А в прецедентном праве ситуация другая: возник конфликт – возникло судебное решение, а нет конфликта – и решения не надо, люди, может быть, и сами договорятся. Отсюда дружная поддержка, оказываемая этой системе экономистами.

Основы квертиномики

Полвека назад существовала гипотеза, что общественные институты конкурируют, самые эффективные побеждают, и потихоньку идет выравнивание развития стран. Эта гипотеза – эволюционная гипотеза Алчана – сегодня считается опровергнутой. Оказалось, что нет никакой конкуренции институтов: плохие институты не погибают, а сохраняются.

Это явление впервые было рассмотрено в 1980-х годах, когда исследовался вопрос, почему в новой технике эффективные решения зачастую отбрасываются и неверно принятые решения закрепляются на долгие годы. Феномен получил название «квертиномика»– сочетание qwerty каждый может прочесть в верхнем левом углу компьютерной клавиатуры, а перешло оно с пишущих машинок. Выяснилось, что такое расположение клавиш неудобно, но менять было поздно: похоронные издержки на неэффективные институты слишком высоки.

Для экономики не важно, будет ли фабрика платить за то, что дымит, или люди будут платить владельцу фабрики за то, чтобы подышать воздухом.

Александр Аузан

Впоследствии закрепление неэффективных институтов было обнаружено и на более высоком уровне. Британский экономист Ангус Мэддисон свел в единую таблицу данные за почти двести лет ведения статистики в Англии, Франции, Германии и Испании, то есть центрах мировых империй. Оказалось, что выравнивания развития стран нет, а происходит дивергенция, то есть расхождение. Есть две траектории развития стран: «А» и «Б». Примерно двадцать пять стран идут по траектории «А» и все больше отрываются. Остальные – развиваются, конечно, но до первых им далеко.

Статистика Мэддисона подтвердила точку зрения американского экономиста Дугласа Норта. В 1993 году он получил Нобелевскую премию за свою теорию институциональных изменений. На примере Англии и Испании он показал, что неэффективные институты могут закрепляться и потом пронизывать другие сферы жизни. Если Англия и Испания в XVI веке находились примерно на одном уровне развития, то к XIX веку кардинально разошлись: Англия стала мировым лидером, а Испания – одной из наиболее отсталых стран Европы. По мнению Норта, дело в том, что Англия случайно приняла правильное решение. Абсолютно случайно вопрос налогов в Испании достался королю, а в Англии – парламенту. До сих пор Испания не может вырваться на траекторию «А», потому что смена института дает запредельно высокие трансакционные издержки.

Почему наш мир таков, каков он есть. Природа. Человек. Общество (сборник) - i_016.jpg

Дуглас Норт – род. 1920 – Американский экономист, лауреат Нобелевской премии по экономике 1993 года «за возрождение исследований в области экономической истории благодаря приложению к ним экономической теории и количественных методов, позволяющих объяснять экономические и институциональные изменения».

Ошибочно думать, что в лице стран группы «А» мы имеем образец для подражания. Картина того, как эти развитые страны выглядят сейчас, совсем не соответствует тому, как переход происходил у них. Они просто сами этого не знают. Они не держали Бога за руку, а абсолютно случайным образом, без понимания последствий, приняли судьбоносно правильное решение – и страна оказалась в восходящих токах воздуха. За них можно радоваться, но брать пример не стоит.

Принадлежность к той или иной группе, тем не менее, не является приговором. В 2009 году экономист Дуглас Норт, историк Джон Уоллис и политолог Барри Вайнгаст в книге «Насилие и социальные порядки» рассмотрели, как США, Англии и Франции удалось вырваться на траекторию «А». Они сформулировали три правила, при следовании которым это осуществимо за пятьдесят лет. Во-первых, элита должна устанавливать правила для себя, а уже потом для кого-то еще. Это происходит так. В Англии король сходит с ума и начинает отбирать землю у баронов, а их вешать. Бароны недовольны, но неграмотны. Тогда находится грамотный человек, епископ Кентерберийский, который записывает то, что не нравится баронам. Так появился великий принцип судебной системы: никто не может быть осужден иначе как решением суда равных себе. Бароны сделали правило для себя – и возникла Великая хартия вольностей, которая имела колоссальные положительные последствия – когда ее принципы в конце XVII века стали распространяться и на население страны.

Во-вторых, надо строить организации, переживающие своих основателей, тогда как для стран траектории «Б» характерно, что организации живут, пока жив их основатель.

В-третьих, должен быть поделен контроль над средствами насилия: одна группа контролирует армию, другая – секретные службы. Между прочим, это правило соблюдалось в СССР после Сталина. Правда, не соблюдались остальные.

Сегодня к выходу на траекторию «А» близка только Япония. Южная Корея еще к этому пределу не подошла, Тайвань тоже. Это объясняется тем, что процесс модернизации занимает пятьдесят лет времени без отступлений. На примере таких стран, как Южная Корея, Япония, Сингапур, Гонконг, было показано, что можно начать экономический подъем без парламента, но нельзя– без отлаженной судебной системы. В Сингапуре и Гонконге она была, а в Южной Корее и Тайване только создавалась.

В выходе из колеи есть роль и ментальности. Эта роль не главная, но она присутствует. С этой точки зрения интересна Малайзия – похоже, первая мусульманская страна, создавшая механизм роста. Все этого ждали от Турции, но ее заклинило. В основе модернизации Малайзии не китайский, а мусульманский двигатель: Малайзия сознательно отдала Сингапур, чтобы отделиться от китайцев. Сейчас там создается новая столица Путраджая, которая спроектирована по принципам мусульманского рая. Тем не менее это не использование религии, а перестройка ценностно-поведенческих установок: отношения к власти, к богатству, к труду, к успеху.

Россия из колеи не вышла. Мы находимся в процессе модернизации еще со времен Петра I. Дело в том, что она все время прерывается, а нужно пятьдесят лет чистого времени. Наша проблема в том, что мы прошли через такие фазы модернизационных преобразований, что утратили традиционную систему. Сейчас происходят некоторые сдвиги в ценностях, но они носят волнообразный характер. Работы Рональда Инглхарта показали, что экономический успех зависит от двух факторов: во-первых, это секулярные, а не религиозные ценности. Во-вторых, самовыражение, а не выживание. Если первое в России достаточно развито, то с вопросом религиозности все очень непросто.

3
{"b":"246828","o":1}