Наконец первые одиночные выстрелы врага — отозвались часовые. Вспыхнул прожектор, метаясь из стороны в сторону, будто человек спросонья. Первые команды сбежавшихся немцев... Первые выстрелы из минометов — глубоко в лес, куда глаза глядят... Первые встречные цепи.

— Ура-а! — это поднялись в рост бойцы Веретенникова.

Но что такое? Партизаны залегли на полдороге до села, хотя автоматный огонь немцев еще не так плотен, еще минометчики врага не обнаружили бойцов Веретенннкова.

Вот уже вторая цепь оккупантов с ходу ткнулась в сугробы за селом. Освещенные заревом горящих изб, бегут и бегут на помощь осажденным новые подразделения. Однако цепь партизан колеблется. Она качается флангами, как стальная пластинка, зажатая где-то посередине. Меткий огонь партизанских минометов гнет к земле фашистов, не дает им ухватиться ни за один конец этой «пластинки».

Смешались разрывы немецких и советских мин. И в этом утреннем полумраке и водовороте металла, земли, снега снова раздалось упрямое:

— Ура-а!..

И только когда вторая рота немцев, возглавленная новым комендантом Гельмутом Визе, ринулась в обход смельчакам, намереваясь отрезать им путь к лесу, партизаны притихли, поползли назад. Идущим в обход гитлеровцам удалось достичь опушки леса. Окружение кажется неминуемым, но веретенниковцы словно не замечают наметившегося удара в спину. Они разделились надвое: одна цепь отходит, другая поливает осмелевших врагов свинцом.

И вдруг холодный лес, молчаливо и строго наблюдавший за этим поединком, мощно дыхнул огнем в упор немецкой роте, занесшей над головой Веретенникова смертельный кулак. То вступил в бой пулеметный взвод Данчикова.

Группа бойцов из секрета выскочила на опушку, отомкнув штыки. Несколько минут партизаны, не различимые во тьме, кололи гитлеровцев штыками.

Рота залегла, откатившись назад, вжавшись в снег. Залегли и бойцы секрета, не зная, как им быть дальше. Ждать, когда вражеская рота поднимется в атаку и сомнет их или произойдет чудо: из лесу на помощь им пошлют бригаду?..

Разоблачивших себя «секретчиков» спас организованный отход взвода Веретенникова к лесу.

Когда последний партизан скрылся в лесу, две роты гитлеровцев с криками поднялись во весь рост. Они были полны решимости одним ударом покончить с партизанами. Их воинственному настроению способствовало то, что огонь партизан вдруг почти прекратился.

Сопя и изрыгая проклятья, фашисты бежали по топкому снегу все дальше в глубь леса. Изредка впереди них вспыхивали одиночные выстрелы, откуда-то из мрака навстречу летела граната, другая...

В зловещей тишине сипло раздавался голос возбужденного Гельмута Визе:

— Хелло! Капитан Гегнер! Где ты, Одноглазый циклоп! Захватывай шире! Пленных не брать!

И немного погодя:

— Хелло! Грубер! Поторапливайся, Коровье вымя! Заходи слева!

Гельмут Визе, конечно, не знал, что всего в полукилометре выше, параллельно передвижению карателей стоит рейдовая колонна партизан.

Горячо дыша от напряжения и гнева, готовые в любую минуту сразиться с врагом, снаряженные по-походному, народные мстители ждали приказа своего командира.

Одному отряду была дана команда — запереть выход из леса остаткам обреченного гарнизона. Когда связные доложили Пунину, что выход из леса блокирован, он второй раз за эту ночь произнес решительно:

— В путь добрый!

Отряд Маркиана Белова — головной отряд рейдовой колонны — расчлененным строем двинулся к селу. Их почти сразу обогнали на рысях конники. На фоне горящего села были отчетливо видны скачущие по белому полю всадники. Конные партизаны были уже на краю села, когда в глубине леса рухнула подпиленная сосна. Лес вспыхнул заревом, загудел, зарокотал взрывами. Выстрелы автоматов, взрывы мин, подвешенных к ветвям деревьев, и победные крики бойцов Данчикова сюда почти не доносились. Но каждый партизан рейдовой колонны отчетливо представлял себе, что происходит в Чертовом урочище, заготовленном под кладбище оккупантам...

К рассвету стрельба в лесу почти совсем прекратилась. Сухо трещали лишь одинокие выстрелы — партизаны прочесывали лес. К Данчикову приходили один за другим командиры с докладами, но комбриг ругался, сдерживая боль, и гнал их прочь новыми распоряжениями. Его смущала угроза попавшего в плен одноглазого офицера, который уверял, что в селе осталась сильная резервная группа лейтенанта Копфа, которая вот-вот придет на выручку фашистам и разгонит партизан. К тому же до сих пор среди трупов вражеских офицеров не удалось опознать коменданта гарнизона капитана Визе. Его разыскивали партизаны и даже мирные жители, прибежавшие в лес в разгар боя.

Данчикову, разгоряченному схваткой, ослабевшему от потери крови, казалось, что враг разгромлен не окончательно, что где-то поблизости капитан Визе собирает остатки своего гарнизона и готовится вместе с резервным отрядом Копфа к реваншу.

Данчиков распорядился переместить командный пункт к верхнему буераку, откуда удобнее развернуться для возможной контратаки. Слабым кивком головы он одобрил действия Густава, когда тот в ответ на растерянный взгляд Сапронова поднял второй ящик рации, чтобы нести ее на новое место.

Юрий сначала отнесся с недоверием к желанию Густава помочь радисту, но потом, поразмыслив, проговорил:

— Давай, давай...

Они были уже недалеко от цели, когда Сапронов, сделав какой-то решительный жест рукой, призывающий замереть, пополз по снегу в густой дубняк на взлобке. Густав стал наблюдать за ним, попятившись назад, радуясь минутной передышке. Пот заливал глаза.

Но отдыхать долго не пришлось. Невдалеке от того места, где скрылся Юрий, зашевелились кусты. На поляну вышел человек. Низко пригибаясь и утопая в замяти, он загнанно озирался, еле переставлял ноги. Время от времени он вскидывал перед собою пистолет и стрелял наобум. Предрассветная сутемень к тому времени совсем поредела. Густав отчетливо видел: в ста шагах от него немецкий офицер. Он был высок ростом, без головного убора.

Несколько мгновений Густав рассматривал офицера со смешанным чувством: он еще не настолько сблизился с русскими, чтобы считать фашиста своим врагом и бояться встречи с ним; но и встреча эта уже не означала для него возвращения к «своим».

Раздались выстрелы, отрывисто, нервно, ожесточенно застрочили сразу два автомата — русский и немецкий. Это было скорее похоже на дуэль с близкой дистанции, чем на перестрелку. По тому, как офицер, пригнувшись еще ниже, рысцой побежал к буераку, Густав понял: Сапронов стрелял не по нему. В дубняке находился еще кто-то.

Скрываться было бесцельно да и поздно. Густав лишь подсознательно вытянулся перед офицером.

— Хелло! Ты кто? — прохрипел офицер, шумно сопя. Его грудь ходила ходуном. Но офицер уже сам видел, что перед ним немецкий солдат. На перекошенной от ярости физиономии офицера возникло нечто подобное улыбке. — Что это за дурацкий маскарад на тебе? — мгновенно сориентировавшись, кивнул он на шапку Густава.

— Я — Густав Мюллер, господин капитан. Из первой роты.

— Доннер веттер! Где-то я слыхал эту фамилию...

— О да, господин капитан Визе. Мы даже больше чем знакомы с вами. Уверяю вас, вы сейчас вспомните меня, — вцепившись глазами в парабеллум и выбирая момент для нападения, проговорил Густав.

В это время в верхнюю кромку оврага ударил веер пуль. Били разрывными. И хотя стрелял немец, Густав не мог уже изменить своего прежнего решения. Когда капитан Визе инстинктивно пригнулся, опасаясь пулевых осколков, Густав резко шагнул вперед и ударил офицера ногою под локоть. Пистолет отлетел в сторону. В другую сторону повалился навзничь капитан Визе, не выдержав последовавшего удара под ложечку.

— Теперь я все вспомнил, — икая, пробормотал лежащий на снегу. — Но что за дурацкая привычка таким манером встречать своих старых друзей? К тому же ты действуешь запрещенным способом.

— На правах старого друга не советую вам шевелиться, господин Гельмут Визе. Пистолет у меня в руках, — наклонился над лежащим офицером Густав.