Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В его записных книжках тысячи автографов гостей, которым он помог сориентироваться в городе, найти гостиницы, осмотреть достопримечательности. „Большинство иностранцев, приезжающих сюда, — продолжает он, — небогатые молодые люди. Обслуживающий персонал пытается выжать из них как можно больше денег, и у ребят остаются плохие воспоминания“. Нариндеру Сингху не нужна известность и признательность, он просто считает себя миссионером, но за годы бескорыстной службы его имя уже вошло в несколько путеводителей по стране».

А в Интернете его называют ангелом, охраняющим туристов. Это можно понимать почти буквально: был случай, также описанный в прессе, когда он защитил юную туристку от нападения хулиганов.

Ротанг и Кунзум

Ещё до рассвета мы выехали на Ротанг, перевал высотой 3980 метров. Для Гималаев — немного. Нашего водителя, немолодого загорелого индуса, звали Lab-Singh-Thakur (так было написано на его визитке), то есть Лаб Сингх, принадлежащий к касте Такуров. Это североиндийские кшатрии.

Стоит сказать, что один из вопросов, который мне часто задают люди, не бывавшие в Индии, звучит так: «Насколько кастовая принадлежность влияет на жизнь современного индийца?» И я специально приберегал ответ на этот вопрос до рассказа о Манали, города Ману, создавшего, по преданию, правила жизни для индусов, в том числе и систему каст.

А ответить можно по-разному. Официально — не влияет: современные законы Индии одинаковы для всех каст, и дискриминация по кастовому признаку запрещена. Неофициально — ещё как, особенно в провинции и в религиозных сообществах. Вплоть до мелочей. Во время моего проживания у садху Лалу, там, как я уже рассказывал, работало несколько человек фри-уоркеров, и когда приходила пора обедать, все сидели вместе в комнате, а один из них — на ступенях, внизу. Когда я спросил его об этом, он ответил улыбаясь: «Я не могу с ними есть, у меня другая каста». Однако ущемлённым при этом он не выглядел. Следовать дхарме, соблюдать правило для любого индуса — высшее благо. В Варанаси мы с женой как-то взяли велорикшу. Это был весёлый человек средних лет, который всю дорогу говорил нам, что ему выпало счастье, он везёт таких гостей, что он может хорошо делать свою работу, следуя дхарме. А когда мы предложили подождать нас, чтобы поехать дальше, его радости не было предела. Ведь качественно выполняя свою работу, в следующем рождении наш рикша мог бы стать кастой выше. Точнее, Варной.

Все, кто хорошо учился, знают по школьному курсу истории, что, когда первочеловека Пурушу расчленили, из его рта получился брахман, из рук — кшатрии, из торса — вайшью, из ног — шудра. Так появились четыре варны, которые мы ошибочно называем кастами. Дело брахманов — интеллектуальные занятия, кшатриев — администрирование, ведь они воины, вайшью — земледелие, ремесленничество и всякого рода бизнес, а шудр — обслуживание трёх высших каст. Есть ещё неприкасаемые.

Мальчики трёх верхних варн (а их в современной Индии меньшинство, 8 % — брахманы и кшатрии, 22 % — вайшью, а шудр, неприкасаемых и внекастовых неиндуистов, соответственно, 39 %, 17 % и 14 %) проходили обряд «упанаяна» и считались «движды» — дважды рождёнными. Им, в отличие от шудр, разрешалось изучать веды и жить, следуя Варна-апграма-дхарме — закону периодов жизни. Существует четыре «ашрамы», первая — брахмачарин, ученик, проходящий обучение ведам у определённого гуру, вторая — грихастха, домохозяин, затем ванапрастхи, отшельник, которая наступает после свадьбы старшего внука, и четвёртая — саньясин, аскет. Саньясин отказывается от всего — он занимается йогой, странствует по святым местам и живёт за счёт подаяний.

Разумеется, современному индусу, особенно жителю мегаполиса, трудно даже примерить столь жёсткую схему на собственную жизнь. Но многие религиозные обряды и традиции сохранились, я знаю по крайней мере нескольких индусов, женившихся по выбору родителей на девушке из своей касты, встречал и саньясинов, бывших некогда весьма богатыми и успешными с западной точки зрения людьми.

А касты — на самом деле это джати, то есть более мелкие подразделения, сформированные по профессиональному признаку. И естественно, когда я стал допытываться у водителя, какой он касты, тот ответил: Такур. И это одна из 3000 каст, существующих в Индии.

Дорога на Ротанг проходит по весьма живописным местам. Но до серпантина, на котором в дождливое время случаются оползни и приходится стоять не один час, вдоль всей дороги расположены лавчонки, лавчушки и лавочки, предлагающие затёртые облезлые шубы, выцветшие горнолыжные костюмы эпохи восьмидесятых, антикварные горные лыжи и столь же древние ботинки. Да, и ещё резиновые сапоги. У каждой из таких лавок есть номер — от двузначного до четырёхзначного. Причём за лавкой с номером 21 может следовать лавка номер 547, а сразу за ней — 124. Как я понял, это пункты проката вещей, которые могут понадобиться индийскому туристу на перевале. И они весьма востребованны — ведь многие, даже очень взрослые индийцы, приехав сюда, впервые попадают на холод и видят снег. На перевале полно радостных людей, прыгающих по снегу и обстреливающих снежками не только друг друга, но и встречные машины. Думаю, подобную радость я испытал, когда впервые окунулся в Красное море и увидел (уже в сорок с лишним лет) коралловый риф.

Грустные мысли вызывает только старая, измятая и ржавая машина в распадке, когда-то слетевшая с дороги. Ближе к вершине образовалась гигантская пробка, ведь цель большинства приехавших — сам перевал, при этом специальная парковка наверху не предусмотрена. Глядя на такое скопление машин и веселящегося народа, на продавцов, предлагающих самосу и чай, трудно поверить, что Ротанг считался и считается опасным, что, например, во время снежной бури, которую называют «биана», в 1911 году на нём погибло более 400 человек.

Мы покинули машину и шли пешком, поджидая её на поворотах, но стоило подняться на седловину — пробка полностью рассосалась, а перед нами открылась панорама долины Лахул.

Удивительно, что все эти перевалы и бушующие внизу реки освоены много веков тому назад. Почти весь наш дальнейший путь пролегал по следам древних караванов, по Великому шёлковому пути, в горах распадающемуся веером дорог и троп. В юности я много раз бывал на «параллельных» его ветках, проходящих через другие горы и пустыни.

Через перекрёстки в степи, в пустыне,
где дороги расходятся пальцами Бога,
где раскалённый асфальт прогибается под ногами
и трасса становится податливой,
как любящая женщина,
через перекрёстки, где все пути твои,
через снежные перевалы Тянь-Шаня, Каракорума,
Памира и Гималаев,
через реки, говорящие на человеческом языке,
через барханы или
мимо неумирающих деревьев,
чьи листья столь малы, что издали незаметны,
а корни ползут в глубь земли, догоняя воду,
или вдоль реки Или,
своим именем предлагающей выбор,
но не дающей выбора,
через Кызылкум, Муюнкум, Таукум и Такла-Макан,
где верблюды и сказки песка
о золотых людях, спящих в курганах
и похожих на солнце на закате,
о скрытых в горах городах,
где другая плотность времени,
слоистого как слюда,
где живут подземные люди,
я не видел их никогда…
Но песок в моих ботинках — словно их следы
на дорогах, где жизнь всего лишь — глоток воды.
35
{"b":"246720","o":1}