Надсмотрщик выхватывает из сита бриллиант размером с кулак и подносит его к своему лицу. Солнечные лучи высекают из камня яростные, сверкающие блики. Я вынуждена прищуриться при виде столь необычного и необъяснимого феномена. Это же красный бриллиант, причем исключительного размера!
В памяти у меня всплывают слова Кира — в подземных рудниках Жан-Поля Дюбуа добывают красные бриллианты, очень редкую разновидность драгоценных камней, которые легко выдерживают обработку шлифовальными дисками. Но сегодня, на моих глазах, которые отказываются верить в происходящее, красный бриллиант найден на береговом руднике, который до сих пор давал только белые бриллианты.
Четвертый знак, поданный мне Киром.
Его убийство, напоминает он мне, связано с красными бриллиантами из подземных разработок. Так что я пришла не на тот рудник. Поскольку алмазоносные жилы расположены кустами, а не по одиночке, то подземный рудник должен находиться где-то неподалеку. Я поворачиваюсь спиной к океану, и передо мной предстает многокилометровая панорама песчаных дюн, которые несут песок в океан только для того, чтобы его перерыли и снова выбросили на берег. Вглубь материка сильные ветра прорезали гладкие, извилистые, блестящие как стекло тропинки в мрачном ландшафте.
Вдалеке появляется надсмотрщик с дубинкой, он идет в мою сторону. Я жду. Здесь, в этой пустынной местности, некуда бежать и негде спрятаться. Он проходит мимо меня, направляясь к берегу, и что-то кричит рудокопам, а те, бросив свои лопаты, ведра и сита, сразу же следуют за ним. Я жду, пока мое сердце успокоится и перестанет выскакивать из груди, а потом иду за ними на некотором расстоянии. Позади меня шумит океан, передо мной пляшет туманное марево, и жара, везде отупляющая жара, от которой не укрыться. Мужчины останавливаются перед чем-то, напоминающим подобие крыши из сваренных листов жести, лежащих прямо на песке. В одном месте этого огромного жестяного поля стоит поднятый фанерный щит. Рудокопы ступают на жестяное покрытие и исчезают из вида. Надсмотрщик опускает щит за ними. Он направляет на меня дубинку с таким видом, словно в руках у него дробовик. Я замираю на месте, охваченная ужасом. Беспомощная, как материализовавшийся призрак, заброшенный в круговорот реальной жизни.
Он обходит крышу и, загрузая в песке, приближается ко мне. Сквозь бешеный стук моего сердца и шум крови в ушах до меня доносятся какие-то приглушенные звуки из дыр между листами жести. Надсмотрщик оценивающе разглядывает меня, словно я была необработанным алмазом, который он намеревается прикарманить. Он кивает головой в сторону лежащей на земле жестяной крыши, под которой скрылись рудокопы, и произносит что-то на языке, которого я не понимаю. Я отрицательно качаю головой. Тогда он обращается ко мне на ломаном французском:
— Вы пришли сюда найти работу?
— Нет! Нет! — выпаливаю я, это моя первая непроизвольная реакция, я просто не знаю, как еще ответить ему. Пот заливает мне глаза.
— Тогда уходите! Немедленно! Это запретная зона.
Я поворачиваюсь и ухожу, но не слишком далеко, поскольку мое внимание снова привлекает лязг жести. Я оглядываюсь и успеваю заметить, как голова какого-то мужчины исчезает под землей. Черпая мужество из одного-единственного доступного мне источника — виденья красного бриллианта на ладони, — я подхожу к крыше с другой стороны, туда, где мужчины спустились под землю. Здесь я прихожу к выводу, что самым разумным поступком с моей стороны будет приподнять другой лист жести и поискать запасной вход. Двумя руками я пытаюсь приподнять лист жести в месте соединения. Ничего не получается. Я достаю из-за корсета револьвер и, орудуя стволом как рычагом, пытаюсь разъединить два листа, которые частично перекрывают друг друга. Наконец я сдвигаю один лист на другой. Образовывается достаточно просторная дыра, в которую я могу проскользнуть, не возбудив подозрений, потому как в нее проникает не слишком-то много света. Я поднимаю глаза к небу. Туманная кисея у линии горизонта сливается с океаном. Я набираю в грудь побольше воздуха и ныряю вниз.
Ноги мои повисают в воздухе, руки цепляются за песчаный край земли, и я пытаюсь найти хоть какую-нибудь опору. Осторожно встав на ноги, я отпускаю край оставшегося наверху мира. Стараюсь запомнить точное положение листа жести над головой, место моего потайного входа, и тщательно задвигаю его на место. Окунувшись в вязкую, угольно-черную темноту, чувствую, как рот наполняется пылью. И хотя я ровным счетом ничего не вижу, запах немытых тел и звуки голосов внизу дают мне возможность ориентироваться. Я ужасно боюсь провалиться, если сделаю хоть один неверный шаг, поэтому прижимаюсь спиной к стене.
Глаза постепенно привыкают к темноте, и у моих ног открывается панорама снующих внизу теней. Неясные силуэты, едва заметные в темноте, обретают очертания перед моим пораженным взором. Оказывается, я стою на краю обрыва, или пропасти, на узеньком карнизе, ширина которого не превышает моей ступни. Один шаг вперед, и я полечу вниз. Плотно прижавшись к стене, я упираюсь ногами в землю и начинаю всматриваться. Меня утешает лишь то, что так высоко над землей, да еще в темноте, меня невозможно заметить. Подземная пещера очень глубока, ее вырыли в земле, прошли слой песка и камня и углубились в воду. На противоположной стене пещеры видна грубая лестница, вырубленная в камне. Крышей служат грубо сваренные и наложенные внахлест друг на друга листы жести. Стены из камня и земли возносятся высоко вверх, грозя обвалиться и похоронить под собой сотни землекопов, которые, стоя на коленях, возятся в огромной луже грязи в центре пещеры. С каменного бордюра за ними наблюдают надсмотрщики. Грубые кабинки, которые правильнее было бы назвать стойлами, образуют внешнюю границу рабочей зоны. В призрачном свете газовых фонарей я вижу скорчившихся мужчин, которые лежат или сидят в этих кабинках по три-четыре человека в каждой. Месье Жан-Поля Дюбуа нигде не видно. Со своего места мне трудно судить, здесь ли добывают красные бриллианты.
Вниз, к самой луже, спускается один из надсмотрщиков и вынимает из ведра кожаный кнут. Он уверенным шагом направляется к мужчине, который низко склонился над землей, словно ищет что-то. Кнут свистит в воздухе и опускается на спину несчастного. Кожа лопается, во все стороны летят брызги крови — чтобы предотвратить кражи, говорил Кир, рабочим запрещается касаться земли на рудниках и шахтах. Рудокоп отшатнулся, хватая воздух открытым ртом. На губах у него выступает пена, и он падает в припадке эпилепсии. Он с трудом встает на четвереньки, пытаясь подняться на ноги, но вновь падает, когда кнут со свистом ударяет его по плечу. Он вскидывает руки в тщетной попытке заслониться от непрерывных ударов.
— Nakoh! Nakoh! Нет! Нет! — кричит он на фарси. — Не бейте меня!
Очередной жестокий удар заставляет его умолкнуть. У меня пересохло во рту, волосы взмокли от пота. Я цепляюсь руками за стену, стараясь сохранить равновесие, чтобы не упасть. Неужели и Кир умолял о пощаде и его последними словами были Nakoh! Nakoh!? Или пуля оказалась слишком быстрой, чтобы он успел крикнуть хоть что-нибудь? Знал ли он о том, что месье Жан-Поль Дюбуа везет из Персии рабов для работы на алмазных рудниках, а затем экспортирует на персидский рынок бриллианты?
Оказывается, месье Амир был прав. Даже в том, что собрать улики и доказательства, которые можно потом предъявить шаху, будет чрезвычайно трудно.
Вниз по каменным ступенькам спускается группа девушек, самой старшей из которых едва ли исполнилось семнадцать; они держатся друг за друга, как перепуганные дети-сироты, их страх ощутим физически. По команде надсмотрщика группа из примерно пятнадцати мужчин бросает сита и лопаты. По три-четыре человека они удаляются в свои крошечные каморки, сгрудившись, садятся на землю по-турецки и начинают обмениваться суетливыми жестами. Прижавшись друг к другу спинами, они делают глубокие затяжки трубкой, которую передают по кругу. Дым и запах опиума поднимаются кверху, отчего чувствую, как щиплет в носу. Девушки оправляют юбки, приглаживают встрепанные волосы. Печально и совсем еще по-детски покачивая бедрами, они входят в клетушки.
