Я в вагоне. Лежу на второй полке. Сильно замерз. Голова раскалывается от боли. Во рту противно, в желудке во всю мощь воет голодуха. А внизу, на нижней полке, наши ребята, счастливые и раскрасневшиеся, едят-лопают, трескают за обе щеки настоящую солдатскую гречневую кашу. Дымится паром и вкуснейшим ароматом каша, парит, раскачиваясь, чай в кружках, шкрябают, мелькая, «люминиевые» ложки. Жратва!.. Мы уже едем, ур-ра! «А почему без меня?» – сваливаюсь с полки. Везде, во всем вагоне новобранцы весело орудуют ложками, пьют чай.

– Во, гля, мужики, соня проснулся? Здорово, алкоголик. Ну ты орел, Паха… Тебя, слышь, так сильно что-то развезло, думали, не оклемаешься.

– Смотри, сонная команда, сколько времени проспал, уже два часа дня.

– Чё, головка, наверное, болит у мальчика, да? Дать Пашечке похмелиться, нет?

– Ну, бля, и повозились мы, паря, с тобой…

– Ты чё, первый раз что ли пил, да?

– Садись быстро обедать, а то эти оглоеды и твою порцию сожрут, не заметят.

– Сам оглоед.

– А ты и правда ничего не помнишь, да? – перекрывая дробный грохот ложек, сыплются на меня вопросы.

Мне рады, меня похлопывают по спине, подвигаются на лавке, уступая место, протягивают чашку с коричневой горкой каши. Глотаю слюну, во рту гнусно, в голове звон. Но на душе тепло, радостно, почти светло.

Мы едем! Я ем кашу! Мы все вместе! Впереди нас ждет новая жизнь. Какими они будут для меня, эти армейские будни, какими будут трудности? Выдержу ли, справлюсь ли? Нет, конечно же, я должен выдержать, я постараюсь. Со мною рядом будут мои новые друзья, наша дружба, солдатская взаимовыручка, а если понадобится, то и поддержка. Нас много, мы молоды, мы – вместе, и «нам любые горы по плечу».

Вот никогда не думал, что гречневая каша может быть такой вкусной… и черный хлеб… Язык чуть не проглотил!

Мягко покачивается из стороны в сторону вагон. Размеренно и динамично выстукивают свою дорожную песню колеса. В вагоне тепло, почти уютно. Дневальные, а мы уже, как в армии, ежедневно назначаем в своей группе дневальных, следят за общим порядком. В сопровождении сержантов носим по очереди из кухни бачки с едой, раздаем и собираем посуду, подметаем полы, выносим мусор. Уже нет таких длинных и противных на комментарии очередей в туалет. Можно даже мыть лицо и руки – воды сколько хочешь. И главное – мы два раза в день едим армейскую еду. Жить можно. Дневальные, наши же пацаны, наводя порядок, уже строго, по-командирски, на нас покрикивают:

– Эй, вы, там, а ну-ка, все вышли курить в тамбур. Вышли все, вышли, я сказал. Тут нянек нету мусор за вами убирать, понятно?

Всё, в общем бы, хорошо, если бы не одна закавыка. Дело в том, что вечером, при посадке в вагоны, когда я так неудачно отключился, я, оказывается, пропустил один важный момент. По каким-то неведомым нам обстоятельствам некоторые группы призывников были совершенно несправедливо, на наш взгляд, разделены по разным вагонам. А, значит, по разным местам службы. Нас приняли и сопровождают теперь совсем другие офицеры и солдаты. Ну и, естественно, они не могли знать: кто у нас здесь чей друг, кого с кем разлучать никак нельзя. Это же всем понятно, что нет ничего надежней, крепче и важней, чем настоящая мужская солдатская дружба. Причем, скрепленная на сборном пункте, как в боевой обстановке, «кровью», куском хлеба и клятвой на верность до гроба. И вот на тебе, такая ошибка! Конечно, это я виноват, что так не вовремя и позорно отключился, опьянел. Подвел, не смог помочь другу в трудную минуту! И теперь мой армейский брат Валёк едет, конечно, не туда, совсем в другом вагоне. Валёк, с которым мы познакомились еще там, на медкомиссиях в военкомате… Валёк, с кем мы в зале ожидания, отбиваясь, спина к спине – навечно скрепили нашу дружбу… Эх! Нужно срочно, во что бы то ни стало найти друга, убедить офицеров в этой роковой ошибке и исправить досадное недоразумение. Служить мы должны вместе, и точка! Причем, в этой беде, что обнадеживало и воодушевляло, я, оказывается, был не одинок. Только в нашем вагоне таких было человек пятнадцать, – много. Решить эту проблему мог только один, оказывается, человек – начальник команды. А где он? Конечно, мы узнали – едет где-то в середине поезда, с нами, в своём каком-то штабе.

Ну, так, казалось бы, вперёд, если он есть, если он там, чего ждать? «Ага, щ-щас тебе!» Тамбурные переходы закрыты на ключ – это раз. Ключ, как в той сказке, у сержанта, а сержант – в шкатулке, а шкатулка в животе кита, а кит ползает по дну моря, а в каком море – неизвестно. Пойди, достань. Да ладно сказками пугать – море… шкатулка… живот… Как дал под дых! – кит сам шкатулку и выплюнет, а море… море можно и обойти. Под это можно и поговорку подогнать: умный в гору не пойдет, умный море обойдет… Так-то вот, братцы-кролики. Короче, вот тебе и программа действий. «Впер-рёд, на штурм вражеского бастиона», называется.

Нам действительно запрещалось ходить по другим вагонам «во время движения поезда и на остановках» и вообще выходить из вагонов. Только если на кухню, и только в сопровождении сержанта или офицера. Сами же офицеры периодически бегали куда-то там, говорили, в штаб, и, конечно же прогуливались около вагонов на остановках. Дышали за окном свежим воздухом, дымили папиросным дымком, разминали ноги. Сержанты же сопровождали два раза в день наших дневальных на кухню, до середины поезда. Ну и значит, что? А вот то и значит, что мы, эти десять-пятнадцать человек, и были какое-то время этими постоянными дневальными. Или же активно помогали дневальным, под видом «необходимой физической помощи». Да и на других ребят-корешей в других вагонах обязательно нужно было посмотреть, как они там устроились, живут-едут? Обменяться впечатлениями и разными другими новостями. А как же, корефаны же мы, ну!

В поисках справедливости мы однажды почти дошли до этого главного штаба. Пригнувшись, как разведчики, на рысях, мы уже проскочили кухню, когда какой-то офицер, с красной повязкой на рукаве неожиданно остановил наш очередной прорыв: «Стай-ять!» Выяснив, по какому поводу мы здесь оказались, нахмурил брови и жестко, куда-то в пространство, поверх наших голов, крикнул:

– Сержант Никишин, капитана Сергеева, из одиннадцатого, ко-мне. Бег-гом!

Трёх минут не прошло, как наш капитан и запыхавшийся Никишин встали перед майором. «Как лист перед травой…»

– Товарищ майор, капитан Сергеев по вашему приказанию…

– Отставить! – сурово прерывает майор. – Это ваши люди, товарищ капитан? – Показывает на нас.

Коротко глянув, капитан ответил:

– Так точно, товарищ майор, мои.

– Товарищ капитан! – Голос у майора внешне ровный, спокойный, как шнур электрического провода, а под оболочкой, внутри, искрится напряжением – гневный, недовольный, с нажимом на каждом слове. – Если! – я! – ещё! – раз! – увижу! – этих! – ваших «ходоков»! – болтающихся-по вагонам! – я! – буду! – вынужден! – наказать! – вас! – самым! – строгим образом! Вы меня поняли, товарищ капитан?

– Та-ак точно, товарищ майор, – чётко салютует капитан.

– Свободны, – бросает майор.

– Есть. Разрешите идти?

– Идите, – отворачивается от нас майор.

Вот-те на! И всё что ли? А как же…

– Шагом марш! – это уже команда нам. Мы, обиженные на сурового майора, подталкивая друг-друга, бредём по проходу, бормочем: «Даже не стал нас слушать!..» «Еще и на нашего капитана наорал… Солдафон!» Нам было и жаль, и неудобно перед капитаном за этот неожиданный для него нагоняй. Подвели капитана, получается. Да и майор этот еще… «я вас накажу»… «очень серьезно». Совсем сухарь, ни черта не понимает в армейской дружбе.

– Не расстраивайтесь, та-ащ капитан. Он не накажет, – подбадриваем капитана. – Он внешне такой сердитый, как наш директор школы, а на самом деле добрый. Точно. Да, товарищ капитан? – Капитану явно нравится наша щенячья наглость, и он совсем уже добродушно усмехается:

– Топайте уж… Защитнички.

Так и закончились ничем все наши попытки восстановить справедливость. Разговоры с командирами «по-мужски» и явно школьное «канюченье» ни к чему положительному не привели. Как об стенку горох! Офицеры ничего категорически менять не хотели. Ну, не хотели и всё. «Приказы нужно выполнять!» «Это вам – армия, понимаешь, не детский сад! Один хочет ехать туда, другой сюда. Ишь вы… И без разговоров, понимаешь, тут… – прикрикивают. – Всё. Крууу-гом! Марш, все, отсюда!»