— Заранее согласна, — сдержанно улыбнулась она. — Вы мне нравитесь.

— Спасибо. Сто лет не слышал от красивых дам комплиментов. Я предлагаю вам поработать у нас консультантом. По вопросам шоу-бизнеса.

Улыбка соскользнула с ее лица, и она неторопливо потянула очередную сигарету из пачки. Сказала раздельно и мягко:

— Нет. Этого, к сожалению, не могу.

— Почему? — без нажима спросил Сорин.

— Я не смогу быть с вами откровенна и беспристрастна. Работа не заладится.

— Что так? Я не совсем понял.

— В шоу-бизнесе и на эстраде сейчас очень запутанные отношения. Большие и порой шальные деньги. Тотальная халтура и низкий вкус. Тяжелейшие условия для продвижения подлинных талантов. Нет. Я не хочу впутываться в это дело ни под каким официальным флагом.

Она закурила, Сорину не хотелось ее отпускать, и они проговорили о многом, пока Локтева не выкурила еще пару сигарет. На этом они расстались.

После ее ухода Сорин разыскал Володина и велел ему взяться за разработку рок-группы «Мятежники».

— Двое парней из группы, бас-гитара Новиков и солист Галиев, посетили Княжина в день его смерти. Принесли торт.

— А в торте пистолет?

— Может быть.

— Или наркотик? — заржал Володин.

— Может быть.

— Но торт сожрала ненасытная Надя Казанская, и ей хоть бы что!

— А Княжин умер. Вот и разберись.

На рассвете Наде принесли завтрак: бутылку пепси, три горячие пиццы и пакет йогурта. Обслуживал ее Заяц-Станислав, который хотя и прихрамывал на простреленную ногу, но выглядел бодро.

— А ты знаешь, дурень, — бойко спросила Надя, — что в Америке за похищение людей на электрический стул сажают?

— Так то в Америке, — отмахнулся Станислав. — Лучше скажи, какой у тебя размер кроссовок, джинсов и кофты?

— Это еще зачем?

— А что, ты так и собираешься в ночной рубашке здесь сидеть?

— А мне в ней больше нравится! — Это было совсем не так, но нельзя же было уступать своим тюремщикам.

— Как хочешь, тогда купим тебе все на глазок.

— Послушай, заяц-грызун, я же вам теперь не нужна! Я в окно выброшусь!

— Бросайся, — равнодушно посоветовал Станислав. — Но лучше подожди. Николай что-нибудь придумает, чтобы всем было хорошо.

— Честное слово, выброшусь в окно! — крикнула ему в спину Надя. Заяц вышел и запер дверь.

Бросаться с четвертого этажа не было никакого резона, а другим путем выбраться невозможно. Судя по обстановке, это был кабинет какого-то начальника не очень высокого ранга. У окна стоял большой письменный стол, небольшой сейф, два кресла и широкий диван, застеленный чистым бельем, на нем Надя и приспнула, когда ее сюда привезли.

Она как-то сразу поверила, что ничего дурного эти парни ей не сделают. Но хорошего от них ожидать тоже не приходилось. Если собираются ее приодеть за свой счет, значит, рано или поздно выпустят. Может, с конвоем. А может, долго еще не выпустят: при кабинете был туалетик с рукомойником, и держать здесь безвинного человека можно было до бесконечности — подкармливай его пиццами, пои пепси и жди, пока у него чердак поедет.

Из окна были видны панельные кирпичные дома, значит, место ее заточения не в новом районе, но это и не центр.

А ведь вырваться можно, подумала она, не в пустыню поселили. Устроить крик из окна или свалить всю мебель в кучу да учинить пожар, а самой закрыться в туалете и ждать, пока подъедут пожарные.

Но с другой стороны, она догадалась, что ее тюремщики живут где-то рядом, может, за стенкой, и как только она что-либо учинит, они примут ответные меры. Следовало подождать.

Ждать пришлось недолго. От пепси оставалось не меньше стакана, как вошел Николай. Без волчьей маски, конечно.

— Здравствуй, мой ангел, — улыбнулся он и кинул на диван какие-то тряпки и пару новых кроссовок. — Примерь, вдруг подойдет?

— Не буду я ничего примерять! Тебя на электрический стул посадят.

— Не исключено. Как твоя рука? — он присел в кресло.

— Так! — брякнула Надя.

— Очень хорошо. Когда тебе обещали снять гипс?

— В понедельник!

— Еще лучше. Вот и снимем в понедельник.

— А я вот… — заерепенилась Надя, но он прервал ее терпеливо:

— Помолчи, ангел мой. Выслушай меня спокойно: ты должна разобраться, что случилось, из этого будет выстраиваться и твое будущее.

— Уж как-нибудь я сама о нем позабочусь!

Он опять улыбнулся своей рассеянной, невыразительной улыбкой, и Надя подумала, что ему, пожалуй, не за тридцать, а под сорок и толк в жизни он уже постиг.

— Да… Конечно. Но, к сожалению, заботы твои будут ограничены. Короче, ситуация такая: брат мой, Гриша, три года назад бежал из отчего дома, чтобы завоевать Москву. Тебе это, по-моему, знакомо.

— Ну?

— Так вот. Дальше идет стандартная схема. Мы его ищем, а он прячется, связывается с паршивой компанией. Мы нашли его немного поздно, но сдавать братишку милиции, а тем более этим мерзавцам я не хочу. Ты попала в переделку случайно, мы на это не рассчитывали. Знали, что в твоей палате все лежачие, кроме тебя. И нужна ты нам была только до автобуса. Но, видишь, как получилось.

— Отпусти меня, Коля. Я, честное слово, никому ничего не скажу, — жалобно сказала Надя. — Я все понимаю и зла вам никакого не хочу. Под пыткой никому про вас ничего не скажу!

— Скажешь, — грустно ответил он. — Все скажешь. Имена наши, портреты — все. Тебя в такую мясорубку запустят профессионалы, что ты и не заметишь, как расскажешь все. Ни Гришка-мерзавец, ни ты нашкодить здесь по-крупному еще не успели, как я понимаю, но контактов с милицией я не хочу. Гришку, конечно, засудят, а ты подведешь под монастырь нас всех. Помолчи. Есть только один разумный выход. Ты уедешь с нами.

— Куда еще?

— Далеко отсюда. В маленький тихий город. У большой сибирской реки. В нашей семье ты будешь в качестве сестры, скажем так. Быть может, сменим тебе документы, мы можем там очень многое. Будешь учиться.

«Молчи, — приказала себе Надя, — если начнешь взбрыкивать, отрежешь все пути побега. Этот мягкий, ласковый мужик внутри кремень, молчи и думай, как выкрутиться».

Николай неожиданно рассмеялся.

— Не убивать же нам тебя, в самом деле, хотя это было бы самым разумным решением проблемы с точки зрения нашей безопасности. А что касается покорения Москвы, то ты, как мне кажется, уже хлебнула достаточно.

— Да уж…

— Вот так-то, ангел мой. Надеюсь, что ты поняла, что если и прорвешься на эстраду, то с изжеванной, искалеченной душой. И вряд ли тебе это доставит радость по большому счету.

— Не думала я об этом! — с вызовом сказала Надя. — Я хочу петь и танцевать.

— В этом плане мы тебе тоже что-нибудь придумаем, если уж совсем невмочь. Главное, мы предлагаем тебе новую, хорошую, перспективную жизнь. Если захочешь в медицинский институт, я могу тебе помочь.

— А если откажусь, то убьете? — попыталась засмеяться Надя. — В мешок, кирпич на шею, да в воду?

— Ох, не знаю, ангел мой. Просто не знаю, что придумать в случае твоего отказа. Но что-то придумаю. Так что, давай мы с тобой вместе подумаем. Два-три денька. Не больше. А потом выберемся из Москвы, и очень скоро ты обо всем забудешь.

— Хорошо, — ответила Надя. — Я подумаю.

Он кивнул, встал, подойдя к дверям, остановился:

— Только не валяй дурака, ради Бога. Из окна не прыгай, сигналов не подавай, с твоей рукой ты никуда не убежишь. Кстати сказать, милиция и тебя тоже ищет, и не только по делам прошедшей ночи. Где-то ты еще наследила.

— Откуда ты знаешь?

— Да так. Знаю.

Он запер дверь.

«Знаю я, откуда у тебя сведения! — улыбнулась про себя Надя — Знаю! Тебе хирург из больницы рассказал, он же твой друг, или ты с ним познакомился, потому, что тоже хирург! Он тебе все про больницу рассказал и брата помог выкрасть, вот какое у вас дело! А хирурга уже милиция пытает, как это из его отделения заложницу взяли! Так что вы меня теперь со всех сторон боитесь, и раздумывать нечего, бежать надо. Тоже мне, предложение! Из Челябинска перебраться вообще в какую-то глухомань! Лучше уж, в натуре, самой себе камень на шею да в Москву-реку».