Протасов вскочил и начал вышагивать по кабинету.

—  Борис Андреевич, отказываюсь понимать вас. Ког­да-то ведь придется расставаться со штанишками школь­ника.

—  Я бы, Василий Васильевич, завод не приравнивал к школе, а меня лично—к школяру. Тут принципиальные соображения, не каприз.

Вмешался спокойный и уравновешенный Резников:

—  Прошу вас, Василь Василич… Может, присядете?

Протасов сел, однако это его нисколько не успокоило.

—  Какое имеют отношения частные дела завода к огромному фронту политической экономии? К философии, наконец? Вы же ученый, Борис Андреевич! Эго же безумие — растрачивать свои силы на второстепенное.

— Работу на заводе не могу считать занятием второстепенным. А что касается аспирантуры, можно ведь заниматься и в заочной…

На этот раз быстро поднялся со своего места Резников.

— Слова Бориса Андреевича вполне разумны. Как вы, Василий Васильевич?

— Возражений не имею,— согласно кивнул и Протасов.

…Процедура с зачислением в заочную аспирантуру, вернее согласование этого вопроса с министерством заняло чуть меньше времени, чем сдача кандидатских экзаменов и подготовка к печати автореферата.

Но вот наконец были завершены все формальности для защиты кандидатской диссертации. В полукруглый зал, где обычно заседал ученый совет вуза, Борис Дроздов вошел с дипломом инженера-станкостроителя и экономиста, а через три часа вышел кандидатом экономических наук.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЗАВИСТЬ

1

Борис открыл глаза. Увидел трехрожковую люстру. Она вдруг закачалась, потом раздвоилась и начала расплываться в тумане.

«Что за чепуха? Где я нахожусь?»

Стал напрягать память, но сколько ни силился — вспомнить ничего не мог. Все тело ныло. Попытался пошевелить ногой — острая боль резанула в шейных позвонках и отдалась в затылок.

«Да что же это со мной? Совсем мне память отшибло, что ли?»

Не поворачивая головы, повел глазами влево, вправо. Увидел три койки, а на них сплошь забинтованные белые куклы. Понял: находится в больнице. Но почему, почему? Наконец смирился. Решил для себя: если уж очнулся, память восстановится, не надо ее насиловать. В таких случаях сон — лучший выход из положения. Спать! Воля всегда его выручала. Минут через пять Дроздов уже спал, так и не вспомнив, как он попал на больничную койку.

А случилось следующее…

Недели через две после похорон Сталина, когда потря­сение от случившегося стало постепенно сглаживаться, Дроздова пригласили в Министерство высшего образования. Решался вопрос о его работе. Вопрос этот и для него са­мого, и для завода, где он проработал почти четверть века, и для двух министерств (станкостроения и высшего обра­зования) был достаточно серьезным. Сам же Дроздов даже думать не хотел, что должен расстаться с заводом.

В тот день с Дроздовым состоялся серьезный разговор в кабинете заместителя министра высшего образования Зеленкова. Замминистра, как и сам Дроздов, оказались в затруднительном положении.

—  Иван Иваныч, да поймите меня правильно,—при­ложив ладонь к груди, убеждал Дроздов собеседника.— Я не оспариваю ваши слова, что знания у меня есть и они свежи. Но поверьте, чтобы посвятить себя воспитанию сту­дентов, одних знаний мало.

—  Согласен. Необходимы методологические навыки. Но, по нашим сведениям, вы и здесь уже кое в чем успели…

—  В том-то и дело, что нет, Иван Иваныч…. Не педагог я по складу характера и по опыту работы.

—  Позвольте, на чем основаны такие выводы?

—  Отвечу. Как мы условились, я полгода читал спец­курс. А когда начал принимать экзамены, только восьми слушателям мог поставить хорошие оценки, с десяток на­тянул па «удовлетворительно», под нажимом доцента Про­топоповой, остальным, а их пятнадцать, выставил «неуды». Вот и делайте выводы: или я скверно читаю, или тем лю­дям, ради которых стараюсь, просто-напросто не нужны эти знания.

Заместитель министра терпеливо слушал Дроздова и сочувственно кивал головой. Борису казалось, что тот пол­ностью с ним согласен.

Но вот Зеленков заговорил:

—  Борис Андреич. Мы интересовались вашим спецкур­сом. Прочли вы его хорошо. Нет сомнений, вы много зна­ете. Но напрашивается и другой вывод: вы хотите, чтобы студенты сразу же усвоили столько же, сколько знаете вы. А правомерны ли ваши требования? Как вы считаете?

—  Не понимаю.

—  А все просто. У студента десятки предметов. Он ус­ваивает и одно, и другое, и пятое, и десятое. Вы копили

свои знания на протяжении многих лет. Знания ваши не только обширные, но и устоявшиеся. Вы знаете, что фун­даментальных учебников по вашему предмету пока еще нет,— студенты, что смогли, то записали, а остальное они искали по дополнительным источникам. А времени на ос­воение материала у них мало. Ведь так же?

— Пожалуй, так.

— Не спорю, есть среди студентов и какая-то часть оболтусов, папенькиных сынков, которых устроили по принципу КПУ.

—   А это что такое? — удивился Дроздов.

—      О, Борис Андреич! Вы еще неискушенный человек… КПУ это сокращенно: «куда папа устроит».

Дроздов озадаченно молчал.

— Вам странно, не правда ли? Однако это житейская истина… Но это, так сказать, особая проблема. А есть в этом вопросе и третья сторона, лично вас касающаяся.

— Лично меня?

— Да, батенька. Вы не только строги, вы просто свирепы.

Лицо Дроздова заалело. Хотелось немедлено возразить, но давняя привычка к сдержанности, когда его критикуют (критика — хинин, глотай — помогает), заставила его смириться, хотя Зеленков намеренно сделал паузу, в ожидании резких возражений.

Не дождался.

— Насчет свирепости, это я… для убедительности, что-бы вызвать вас на бой.

— Черт его знает, Иван Иваныч, может, оно и так. Но не кажется ли вам, что все это, в конечном счете, льет воду на мою мельницу?

— Ошибаетесь, Борис Андреевич. Это говорит лишь о вашей неопытности. Вы многое поймете со временем. Уверяю вас, все со временем образуется, все войдет в свою колею.

—      Не знаю, не знаю… Но уже сейчас мне не совсем понятно…

— Что именно?

—      Вот вы… об этих оболтусах… КПУ… Зачем же при­нимать такого рода молодежь?

Зеленков развел руками, улыбнулся.

— Милый мой Дроздов! Да ведь на лбу это у каждого не написано: «оболтус». Словом, не тот сегодня день, чтобы выяснять и решать эти проблемы.— Дроздов понял, на что намекал заместитель министра.— Буду краток. В кресле, где вы сидите, перебывали уже трое. И все в один голос говорили о вас самые лестные слова. Мне поручено не при­нимать ваших возражений. Хорошо, прочно вы влились в коллектив вуза.

—  Но и с заводом я не могу расстаться.

—  Не имею возражений. Работайте на предприятии, но и курса своего не бросайте. Лучший судья — время. Пожи­вем — увидим.