И все-таки она не была уверена, что ей нравится Бонита-Виста.

Барри мучился чувством вины. Он никогда еще так долго не отлынивал от писательства. Первый месяц литературного безделья еще можно оправдать переездом и отделкой дома, но последняя неделя целиком на его совести. Он читал, смотрел Си-эн-эн и старые ужастики – давно когда-то записал на видео, да так и не собрался просмотреть – и не сочинил ни строчки.

С ним не случился творческий кризис, идеи не иссякли – просто Барри никак не мог поймать рабочий ритм, в котором жил с тех пор, как стал профессиональным писателем. После долгого перерыва оказалось трудно вернуться в накатанную колею. И все-таки нужно было браться за дело – следующую книжку сдавать через полгода, а он и не начинал. Не мог стряхнуть с себя ощущение отпуска, словно организм еще не усвоил, что теперь их дом здесь, и ждал возвращения в Калифорнию, чтобы настроиться на рабочий лад.

Барри разобрал почту, отложил отдельной кучкой счета, а рекламные объявления выбросил, не вскрывая. Отчислений от продажи книг пока не было, хотя Барри ждал чека со дня на день, зато прислали тоненький малотиражный литературный журнал и две открытки с анонсом готовящихся к печати романов ужасов. Барри кинул беглый взгляд на открытки и вышвырнул их в мусорную корзину. Затем просмотрел журнал. Несколько рассказов, обзоры уже неактуальных фильмов и огромное количество писем в редакцию от писателей: одни в защиту, другие с осуждением начинающего автора, посмевшего разместить в интернете обидные замечания по адресу кого-то из старой гвардии. Все письма были полны яда. Барри только головой покачал.

Из-за этих мелочных свар он всегда избегал общения с другими авторами, не участвовал в конвентах, семинарах и прочих литературных тусовках. Кое-как поддерживал отношения с одним только Филиппом Эммонсом, автором триллеров. Тот сам к нему подошел на единственном конвенте, куда Барри все-таки поехал. Филипп сказал, что ему очень понравился дебютный роман Барри – «Прощание». С тех пор они переписывались. За долгие годы Филипп стал для Барри кем-то вроде учителя. Помог найти нового литагента, вовремя предупредил, что ему хотят подсунуть кабальный контракт на серию книг за мизерный гонорар, посоветовал оформлять авторские права не только на экранизацию и создание аудиокниг по своим произведениям, но и на электронные издания. Барри восхищался и самим Филиппом, и его книгами.

Ему надолго запомнилось, как Эммонс однажды отбился от агрессивной критики. Дело было в Лос-Анджелесе, на встрече с читателями в большом книжном магазине. Барри и Филипп раздавали автографы. В минуту затишья к их столику подошла немолодая, болезненно тучная женщина с озлобленным лицом и вдруг потребовала у Филиппа ответа, почему он пишет книги на такие гадкие темы, да еще и с отвратительными подробностями. Она сообщила, что он отправится в ад, если немедленно не прекратит развращать читателей и общество своими гнусными произведениями. Бог такого не одобряет.

Филипп спокойно ответил:

– Господь в своей неизреченной мудрости пожелал сделать меня богатым, счастливым и успешным автором, а вас – некрасивой, жирной и несчастной теткой. По-моему, Господь мне улыбнулся, а вам – плюнул в лицо. Возможно, Он не был бы к вам так суров, будь вы хорошим человеком. На мой взгляд, Бог совершенно ясно показал, что недоволен вами. Так что идите на хер и оставьте меня в покое. – После чего Филипп, любезно ей улыбнувшись, повернулся к Барри со словами: – Поистине, друг мой, неисповедимы пути Господни!

Сам Барри не смог бы сказать такое читательнице, но, черт возьми, это было круто! С тех пор он еще больше зауважал Филиппа.

Позже у них зашел разговор о Боге, и Филипп очень серьезно заявил, что верит в Бога, но не верит в религию.

– Библия – слово Божие. Почему нельзя просто прочесть ее самому, без посредников? Официальная религия – всего лишь буфер между мной и Богом, ничего больше. Извините, моя вера не нуждается в бюрократии. И ведь каждый раз, как обратишься к этим ханжам с вопросом о чем-нибудь важном, им нечего ответить. Спроси у проповедника, почему твоя мама умерла от рака или почему твоего сынишку сбила машина, – в ответ услышишь: «На все Божья воля» или «Неисповедимы пути Господни». Зато они точно знают, что Господь велит голосовать за республиканцев, что Он против повышения налогов и за увеличение расходов на оборону, а также что Он люто ненавидит марихуану, хотя сам же ее и создал.

В его речах был некий смысл. Филипп вообще был очень умным человеком. К тому же он совершенно бескорыстно, не жалея времени, помогал начинающим писателям. Барри часто думал: были бы другие авторы, работающие в жанре ужасов, такими же искренними и меньше заботились о своем имидже, это пошло бы на пользу литературе.

Барри отложил журнал, и тут в комнату заглянула Морин со стопкой бумаг в руках.

– Я закончила, можешь пользоваться компьютером.

Он покачал головой.

– Если хочешь, работай дальше, я лучше просто почитаю.

– Ты вроде собирался сегодня заняться книгой? – спросила Морин.

– Может быть, завтра. Да, наверное, я начну завтра.

Барри проснулся от звука работающего факса. Щурясь, посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что уже почти восемь. А по слабому свету, пробивающемуся сквозь щели жалюзи, скорее шесть…

Барри толкнул Морин.

– Просыпайся! Восемь часов.

– Что? – Она приоткрыла один глаз.

– Проспали. Поздно уже.

Не столько понукания Барри, сколько звук факса заставил Морин все-таки вылезти из постели. Обнаженная, она прошлепала в ванную. Барри, лежа на боку, залюбовался ее попкой. Годы идут, а Морин по-прежнему хороша. Не будь у нее столько работы на сегодня, о которой напомнил зловредный факс, Барри снова затащил бы ее в постель, и ближайший час они посвятили бы бурному сексу в какой-нибудь извращенной форме, наверняка запрещенной в чинном штате Юта.

Ну, ничего не поделаешь. Барри встал, надел джинсы и поднялся в кухню. Достал коробку «Фрискис», чтобы покормить Барни, но когда отдернул занавеску на стеклянной двери, кота на верхней террасе не увидел. Барри спустился в спальню – Морин, уже одетая, застилала постель. Однако и там, выглянув из окна, он кота не обнаружил.

– Гм, – сказал Барри.

– Что такое?

– Барни куда-то делся.

– Я тебе говорила: пусть спит в доме! Там, снаружи, койоты, скунсы и бог знает кто еще шастает. Поищи его!

Барри вышел наружу, потрясая коробкой с кошачьим кормом.

– Барни!

Тишина.

– Барни?

Он опять встряхнул коробку.

Ни одна ветка не шелохнулась ни в кустах, ни на дереве, служившем коту лестницей с нижней на верхнюю террасу. Барри, нахмурившись, сбежал по деревянным ступенькам во двор и остановился как вкопанный.

Все цветы, которые они с Морин посадили, были безжалостно выдраны и свалены в кучу на дорожке между «Шевроле» и «Тойотой». Розовые кусты лежали на асфальте, пучки герани и бальзамина с прилипшей к корням землей – на белом капоте «Шевроле Субурбан». Луковицы раскатились по траве, словно мячики для гольфа.

Кто-то ночью пробрался во двор и уничтожил едва-едва оформившийся сад. Столько работы насмарку! Первой реакцией Барри была злость. Поймать бы этих уродов и набить морду как следует! Но к ярости примешивалось беспокойство. Скорее всего, это дети нахулиганили… Ага, больные на всю голову. И все-таки Барри было не по себе – почему мишенью стал именно их дом? Оглядевшись, он увидел, что все посаженные ими растения либо растоптаны, либо вырваны с корнями. Как будто по двору прошелся ураган. Устояли только сосны и кусты манзаниты.

И кота по-прежнему нигде не видно.

Взгляд остановился на почтовом ящике, и под ложечкой засосало. Барри подошел к ящику, замер на мгновение, потом рывком открыл полукруглую металлическую дверцу.

Пусто. Барри перевел дух – он только сейчас понял, что задерживал дыхание. Никогда еще он так не радовался своей ошибке – ведь был почти уверен, что найдет внутри изуродованный кошачий трупик. Он повернулся к дому – нужно было показать Морин все это безобразие, – и вдруг среди зеленых стеблей и пунцовых цветов на асфальте мелькнуло что-то черное и пушистое.